Стихи на случай сохранились;
Я их имею; вот они:
«Куда, куда вы удалились,
Весны моей
златые дни?
Что день грядущий мне готовит?
Его мой взор напрасно ловит,
В глубокой мгле таится он.
Нет нужды; прав судьбы закон.
Паду ли я, стрелой пронзенный,
Иль мимо пролетит она,
Всё благо: бдения и сна
Приходит час определенный;
Благословен и день забот,
Благословен и тьмы приход!
Неточные совпадения
Но страннее всего, что он был незнаком даже со стихами Державина: Калигула! твой конь в сенате Не мог сиять, сияя в
злате: Сияют добрые
дела!
Веревкин несколько
дней обдумывал это предложение, а потом, махнув рукой на свою «собачью службу», решил: «В семена так в семена… Пойдем
златой бисер из земли выкапывать!»
Кровавым потом доставая
Плод, кой я в пищу насадил,
С тобою крохи
разделяя,
Своей натуги не щадил.
Тебе сокровищей всех мало!
На что ж, скажи, их недостало,
Что рубище с меня сорвал?
Дарить любимца, полна лести!
Жену, чуждающуся чести!
Иль
злато богом ты признал?
Княжне воздушными перстами
Златую косу заплела
С искусством, в наши
дни не новым,
И обвила венцом перловым
Окружность бледного чела.
Сбылись давнишние мечты,
Сбылися пылкие желанья!
Минута сладкого свиданья,
И для меня блеснула ты!
К ногам красавицы надменной
Принес я меч окровавленный,
Кораллы,
злато и жемчуг;
Пред нею, страстью упоенный,
Безмолвным роем окруженный
Ее завистливых подруг,
Стоял я пленником послушным;
Но
дева скрылась от меня,
Примолвя с видом равнодушным:
«Герой, я не люблю тебя...
Есть грозный суд: он ждет;
Он недоступен звону
злата,
И мысли и
дела он знает наперед.
Вы, князья буй Рюрик и Давид!
Смолкли ваши воинские громы.
А не ваши ль плавали в крови
Золотом покрытые шеломы?
И не ваши ль храбрые полки
Рыкают, как туры, умирая
От каленой сабли, от руки
Ратника неведомого края?
Встаньте, государи, в
злат стремень
За обиду в этот черный
день,
За Русскую землю,
За Игоревы раны —
Удалого сына Святославича!
Если ты на ратном этом поле
Позабыл о славе прежних
дней,
О
златом черниговском престоле,
О желанной Глебовне своей!
Так в час торжественный заката,
Когда, растаяв в море
злата,
Уж скрылась колесница
дня,
Снега Кавказа, на мгновенье
Отлив румяный сохраня,
Сияют в темном отдаленье.
Сознавая свою связь с правительственными преобразованиями, они не отделяли своего
дела от
дела Екатерины и твердо уповали на скорое водворение в России
златого века, вследствие совокупных усилий правительства и литературы.
В свете ж вот какое чудо:
Остров на море лежит,
Град на острове стоит,
Каждый
день идет там диво:
Море вздуется бурливо,
Закипит, подымет вой,
Хлынет на берег пустой,
Расплеснется в скором беге —
И останутся на бреге
Тридцать три богатыря,
В чешуе
златой горя,
Все красавцы молодые,
Великаны удалые,
Все равны, как на подбор;
Старый дядька Черномор
С ними из моря выходит
И попарно их выводит,
Чтобы остров тот хранить
И дозором обходить —
И той стражи нет надежней,
Ни храбрее, ни прилежней.
Златая медаль его висела в Софийской церкви, и всякий новый посадник украшался ею в
день избрания.
В счастливые
дни твои я молился в пустыне, но братья мои гибнут, и мне должно умереть с ними, да совершится клятвенный обет моей юности и рода Молинских!..» Иосиф Делийский, провождаемый тысячскими и боярами, несет
златую цепь из Софийского храма, возлагает ее на старца и говорит ему: «Будь еще посадником великого града!
Не только воинскою славою обязаны вы государям русским: если глаза мои, обращаясь на все концы вашего града, видят повсюду
златые кресты великолепных храмов святой веры, если шум Волхова напоминает вам тот великий
день, в который знаки идолослужения погибли с шумом в быстрых волнах его, то вспомните, что Владимир соорудил здесь первый храм истинному богу, Владимир низверг Перуна в пучину Волхова!..
Блажен, кто посреди нагих степей
Меж дикими воспитан табунами;
Кто приучен был на хребте коней,
Косматых, легких, вольных, как над нами
Златые облака, от ранних
днейНоситься; кто, главой припав на гриву,
Летал, подобно сумрачному Диву,
Через пустыню, чувствовал, считал,
Как мерно конь о землю ударял
Копытом звучным, и вперед землею
Упругой был кидаем с быстротою.
— Очень вам благодарен, — говорит, — дядюшка, за ваш совет и вполне уверен, что вами руководствует мне желание добра, но вы меня совсем не поняли. Обмануться я не могу, потому что я женюсь с расчетцем. Нынче уж, — говорит, — дядюшка, над любовью смеются, а всем надобно
злата,
злата и
злата. Точно так и я. У меня все предусмотрено: кроме ее прекрасного воспитания, ума, доброты ангельской, кроме, наконец, обыкновенного приданого, у ней миллионное наследство — в
деле. Много ли у вас таких невест?
Светил возженных миллионы
В неизмеримости текут;
Твои они творят законы,
Лучи животворящи льют;
Но огненны сии лампады,
Иль рдяных кристалей громады,
Иль волн
златых кипящий сонм,
Или горящие эфиры,
Иль вкупе все светящи миры,
Перед Тобой — как нощь пред
днём.
Выхваляли свахи своих невест пуще Божьего милосердия, хвастали про них без совести и всеми мерами уговаривали Марка Данилыча,
делом не волоча, перстнями меняться,
златой чарой переливаться.
Кому, о господи, доступны
Твои Сионски высоты?
Тому, чьи мысли неподкупны,
Чьи целомудренны мечты.
Кто
дел своих ценою
златаНе взвешивал, не продавал,
Не ухищрялся против брата
И на врага не клеветал…
В пятницу на заре потоптали они нечестивые полки половецкие
И, рассеясь стрелами по полю, помчали красных
дев половецких,
А с ними и
злато, и паволоки, и драгие оксамиты,
Ортмами, епанчицами, и кожухами, и разными
узорочьями половецкими
По болотам и грязным местам начали мосты мостить.
А стяг червленый с белою хоругвию,
А челка червленая с древком серебряным
Храброму Святославичу!
За прилавкою сидит молодой купец,
Статный молодец Степан Парамонович,
По прозванию Калашников;
Шелковые товары раскладывает,
Речью ласковой гостей он заманивает,
Злато, серебро пересчитывает.
Да недобрый
день задался ему:
Ходят мимо баре богатые,
В его лавочку не заглядывают.