Неточные совпадения
— Щи, моя душа, сегодня очень хороши! — сказал Собакевич, хлебнувши щей и отваливши себе с блюда огромный кусок няни, известного блюда, которое подается к щам и состоит из бараньего
желудка, начиненного гречневой кашей, мозгом и ножками. — Эдакой няни, — продолжал он, обратившись к Чичикову, — вы не будете есть в городе, там вам черт
знает что подадут!
Мадера, точно, даже горела во рту, ибо купцы,
зная уже вкус помещиков, любивших добрую мадеру, заправляли ее беспощадно ромом, а иной раз вливали туда и царской водки, в надежде, что всё вынесут русские
желудки.
Уж восемь робертов сыграли
Герои виста; восемь раз
Они места переменяли;
И чай несут. Люблю я час
Определять обедом, чаем
И ужином. Мы время
знаемВ деревне без больших сует:
Желудок — верный наш брегет;
И кстати я замечу в скобках,
Что речь веду в моих строфах
Я столь же часто о пирах,
О разных кушаньях и пробках,
Как ты, божественный Омир,
Ты, тридцати веков кумир!
Ел Никодим Иванович много, некрасиво и, должно быть,
зная это, старался есть незаметно, глотал пищу быстро, не разжевывая ее. А
желудок у него был плохой, писатель страдал икотой; наглотавшись, он сконфуженно мигал и прикрывал рот ладонью, затем, сунув нос в рукав, покашливая, отходил к окну, становился спиною ко всем и тайно потирал живот.
— Плохо, доктор. Я сам подумывал посоветоваться с вами. Не
знаю, что мне делать.
Желудок почти не варит, под ложечкой тяжесть, изжога замучила, дыханье тяжело… — говорил Обломов с жалкой миной.
Чересчур жесткая солонина и слишком мягкая яичница в «Halfway» еще были присущи у меня в памяти или в
желудке, и я отвечал: «Не
знаю».
— И
знаете, на чем я сошелся с ними? — объяснял он. — На водке… У меня счастливый
желудок, а это здесь считается величайшим достоинством. Мне это много помогло.
— Вы
знаете, мне все равно, что трефное, что кошерное. Я не признаю никакой разницы. Но что я могу поделать с моим
желудком! На этих станциях черт
знает какой гадостью иногда накормят. Заплатишь каких-нибудь три-четыре рубля, а потом на докторов пролечишь сто рублей. Вот, может быть, ты, Сарочка, — обращался он к жене, — может быть, сойдешь на станцию скушать что-нибудь? Или я тебе пришлю сюда?
Для дня рождения своего, он был одет в чистый колпак и совершенно новенький холстинковый халат; ноги его, тоже обутые в новые красные сафьяновые сапоги, стояли необыкновенно прямо, как стоят они у покойников в гробу, но больше всего кидался в глаза — над всем телом выдавшийся живот; видно было, что бедный больной
желудком только и жил теперь, а остальное все было у него парализовано. Павла вряд ли он даже и
узнал.
— Э! — кивнув головой, сказал хохол. — Поговорок много. Меньше
знаешь — крепче спишь, чем неверно? Поговорками —
желудок думает, он из них уздечки для души плетет, чтобы лучше было править ею. А это какая буква?
А он, по счастью, был на ту пору в уезде, на следствии, как раз с Иваном Петровичем. Вот и дали мы им
знать, что будут завтра у них их сиятельство, так имели бы это в предмете, потому что вот так и так, такие-то, мол, их сиятельство речи держит. Струсил наш заседатель, сконфузился так, что и
желудком слабеть начал.
Шифель. Да, князь любит покушать.
Знаете, mens sana in corpore sano, [в здоровом теле здоровый дух (лат.)] а у кого тело в добром здоровье да совесть чиста, так
желудок ужасно какую массу переваривает… а у нашего князя именно чистая совесть!
— Нет, нет, ничего, — живо заговорил Петр Иваныч, удерживая племянника за руку, — я всегда в одном расположении духа. Завтра, того гляди, тоже застанешь за завтраком или еще хуже — за делом. Лучше уж кончим разом. Ужин не портит дела. Я еще лучше выслушаю и пойму. На голодный
желудок,
знаешь, оно неловко…
— Не мешайте дядюшке, ma tante! — заметил Александр, — он не уснет, у него расстроится пищеварение, и бог
знает, что из этого будет. Человек, конечно, властелин земли, но он также и раб своего
желудка.
В этот вечер он даже не писал мемуаров. Видя его в таком положении, мы упросили его прочитать еще несколько отрывков из сочинения «О благовидной администратора наружности»; но едва он успел прочесть: «Я
знал одного тучного администратора, который притом отлично
знал законы, но успеха не имел, потому что от тука, во множестве скопленного в его внутренностях, задыхался…», как почувствовал новый припадок в
желудке и уже в тот вечер не возвращался.
Зная исправность моего
желудка, я ел с таким расчетом, чтоб быть сытым на три дня вперед.
Тем из читателей наших, которым не удалось постоянно жить в деревне и видеть своими глазами, как наши низовые крестьяне угощают друг друга, без сомнения покажется невероятным огромное количество браги и съестных припасов, которые может поместить в себе
желудок русского человека, когда он
знает, что пьет и ест даром.
— Прежде всего — наше бестолковое образование: мы все
знаем и ничего не
знаем; потом непривычка к правильному, постоянному труду, отсутствие собственной изобретательности, вследствие того — всюду и во всем слепое подражание; а главное — сытый
желудок и громаднейшее самолюбие: схвативши верхушки кой-каких знаний, мы считаем унижением для собственного достоинства делать какие-нибудь обыкновенные вещи, которые делают люди заурядные, а хотим создать восьмое чудо, но в результате явим, — как я, например, — пятидесятилетнюю жизнь тунеядца.
Просветительная миссия — это идеал Митрофана, это провиденциальное его назначение. С штофом в руке, с непреоборимым аппетитом в
желудке, он мечется из угла в угол, обещая все привести к одному знаменателю (к какому — он сам того не
знает) и забывая, что прежде всего ему необходимо себя самого привести к знаменателю просвещения…
— Я в этом деле, как вам известно, не новичок, и всем борцам, которых мне приходилось
знать, я всегда говорил одно: перед состязанием соблюдайте четыре правила: первое — накануне нужно хорошо выспаться, второе — днем вкусно и питательно пообедать, но при этом — третье — выступать на борьбу с пустым
желудком, и, наконец, четвертое — это уже психология — ни на минуту не терять уверенности в победе.
Я
знал, что приеду на амбаркадер рано; это мне было нужно, чтобы встретиться с земляком, с которым мы условились ехать в одном поезде, притом я хотел поправить свой
желудок несколько лучшим завтраком.
Все играли в карты; сильный запах ромом давал
знать, что пили пунш; Иван Кузьмич был уже пьян и сильно встревожен; он играл с Пионовым, который, увидев меня, выразил большое удовольствие и тут же остроумно объяснил об вновь изобретенном напитке, состоящем в том, что он сначала выпьет рюмку рому, потом захлебнет чаем, потом встряхнет
желудок, а там и сделается пунш.
— Знаю-с, — отвечал он, — в прошлом месяце последнее именьишко заложил и сделал себе гардероб. Такой уж у нас с ним характер: хоть в
желудке и щелк, а на себе всегда будет шелк.
Каждый день, каждая лекция несли с собою новые для меня «открытия»: я был поражен,
узнав, что мясо, то самое мясо, которое я ем в виде бифштекса и котлет, и есть те таинственные «мускулы», которые мне представлялись в виде каких-то клубков сероватых нитей; я раньше думал, что из
желудка твердая пища идет в кишки, а жидкая — в почки; мне казалось, что грудь при дыхании расширяется оттого, что в нее какою-то непонятною силою вводится воздух; я
знал о законах сохранения материи и энергии, но в душе совершенно не верил в них.
— Я уже высказал вам свое предположение относительно того, что вы психопат. Теперь не угодно ли выслушать доказательство?.. Я буду говорить откровенно, быть может, иногда несколько резко… вас покоробит от моих слов, но вы не сердитесь, друже… Вы
знаете мои к вам чувства: люблю вас больше всех в уезде и уважаю… Говорю вам не ради упрека и осуждений, не для того, чтоб колоть вас. Будем оба объективны, друже… Станем рассматривать вашу психию беспристрастным оком, как печенку или
желудок…
Через два дня был назначен его выход вместе с «замечательной обезьяной, которая никогда не поддается дрессировке, выписанной из тропических стран Южной Африки и Америки»…впрочем, вы сами
знаете эти объявления. Для этого случая я привез в ложу жену и детей. Мы видели балансирующих на канате медведей, людей с несгораемым
желудком, великолепные упражнения на турниках и т. п. Вот, наконец, наступает номер с обезьяной. Клоун в ударе. Он смешит публику. Обезьяна все время начеку. Наконец ее выпускают.
Римский мудрец Сенека говорил, что всё, что мы видим, всё живое, всё это — одно тело: мы все, как руки, ноги,
желудок, кости, — члены этого тела. Мы все одинаково родились, все мы одинаково желаем себе добра, все мы
знаем, что нам лучше помогать друг другу, чем губить друг друга, и во всех нас заложена одна и та же любовь друг к другу. Мы, как камни, сложены в такой свод, что все сейчас же погибнем, если не будем поддерживать друг друга.
— Полноте, сударь! Катар
желудка доктора выдумали! Больше от вольнодумства да от гордости бывает эта болезнь. Вы не обращайте внимания. Положим, вам кушать не хочется или тошно, а вы не обращайте внимания и кушайте себе. Ежели, положим, подадут к жаркому парочку дупелей, да ежели прибавить к этому куропаточку или парочку перепелочек жирненьких, то тут про всякий катар забудете, честное благородное слово. А жареная индейка? Белая, жирная, сочная этакая,
знаете ли, вроде нимфы…
— Вот человек — Горелов этот! В чем душа держится, зимою перенес жесточайшую цингу; язва
желудка у него, катар. Нужно было молоко пить, а он питался похлебкою из мерзлой картошки. Отправили его в Крым на поправку, он и тут сейчас же запрягся в работу. Если бы ты
знала, — какой работник чудесный, какой организатор!..
Определенного плана на следующий сезон 1870–1871 годов у меня не было, и я не помню, чтобы я решил еще в Вене, куда я поеду из Берлина на вторую половину лета. Лечиться на водах я еще тогда не сбирался, хотя катар
желудка, нажитый в Париже, еще давал о себе
знать от времени до времени.
И я надумал пойти посоветоваться к одной из тогдашних медицинских звезд. Этот консультант нашел у меня катар
желудка, что я и сам хорошо
знал, и предписал мне Киссинген.
Лежал после обеда под кленом в конце сада, читал газету. Часа через два после обеда меня часто охватывает тупая, мутящая тоска. Причину я
знаю. Не осиянное проникновение духа сквозь покров Майи, — о нет! Обычный студенческий катар
желудка.
Пусть все это
знают!» Я и верю, потому что казак — это дичок, он еще не подвергался в школе переутомлению, и он всегда просто ест; у него
желудок все варит, даже, прости господи, хоть сальную свечку, и он верхом, в движенье, — и ему хочется жить, и вот он ценит присутствие женщины…
— Да, да, да. Что касается до снов, то она относится к ним — как вы сейчас сказали. Я этого не разделяю, но опровергнуть не хочу, хотя очень
знаю, что если на ночь поужинать, то сон снится «бя» какой — стало быть, это от
желудка.
И когда вышла и
узнала, что Гоге дано было ягод, ужасно рассердилась, так как у него
желудок уже был расстроен.
На этом пути мысли вывод этот несомненен, — так же несомненен, как тот вывод, который, шутя (сам не
зная над чем), делал Вольтер, говоря, что Варфоломеевская ночь произошла от расстройства
желудка Карла IX.