Неточные совпадения
О, кто б немых ее
страданийВ сей быстрый миг не прочитал!
Кто прежней Тани, бедной Тани
Теперь в княгине б не
узнал!
В тоске безумных сожалений
К ее ногам упал Евгений;
Она вздрогнула и молчит
И на Онегина глядит
Без удивления, без гнева…
Его больной, угасший взор,
Молящий вид, немой укор,
Ей внятно всё. Простая дева,
С мечтами, сердцем прежних дней,
Теперь опять воскресла в ней.
Суслов подробно, с не крикливой, но упрекающей горячностью рассказывал
о страданиях революционной интеллигенции в тюрьмах, ссылке, на каторге,
знал он все это прекрасно; говорил он
о необходимости борьбы, самопожертвования и всегда говорил склонив голову к правому плечу, как будто за плечом его стоял кто-то невидимый и не спеша подсказывал ему суровые слова.
Она вечно печалуется
о горе и
страдании народа и всего мира, и мука ее не
знает утоления.
О, по моему, по жалкому, земному эвклидовскому уму моему, я
знаю лишь то, что
страдание есть, что виновных нет, что все одно из другого выходит прямо и просто, что все течет и уравновешивается, — но ведь это лишь эвклидовская дичь, ведь я
знаю же это, ведь жить по ней я не могу же согласиться!
Господи Великий! только Ты один слышал и
знаешь те простые, но жаркие и отчаянные мольбы неведения, смутного раскаяния и
страдания, которые восходили к Тебе из этого страшного места смерти, от генерала, за секунду перед этим думавшего
о завтраке и Георгии на шею, но с страхом чующего близость Твою, до измученного, голодного, вшивого солдата, повалившегося на голом полу Николаевской батареи и просящего Тебя скорее дать ему Там бессознательно предчувствуемую им награду за все незаслуженные
страдания!
Мы все, здесь стоящие, имели счастие
знать его и быть свидетелями или слышать
о его непоколебимой верности святому ордену, видели и испытали на себе, с какой отеческою заботливостью старался он утверждать других на сем пути, видели верность его в строгом отвержении всего излишнего, льстящего чувствам, видели покорность его неисповедимым судьбам божиим, преданность его в ношении самых чувствительных для сердца нашего крестов, которые он испытал в потере близких ему и нежно любимых людей; мы слышали
о терпении его в болезнях и
страданиях последних двух лет.
Узнав о страданиях поручика, он дал от себя старшему бутарю пять рублей с приказанием, чтобы тот покупал для арестанта каждый день понемногу водки и вообще не давал бы ему очень скучать своим положением.
— Если так, — сказал я в отчаянии, — если, сам не
зная того, я стремился к одному горю, —
о Фрези Грант, нет человеческих сил терпеть! Избавь меня от
страдания!
— Нет, я хочу
знать, почему вы в деле уразумения, презрения к
страданиям и прочее считаете себя компетентным? Разве вы страдали когда-нибудь? Вы имеете понятие
о страданиях? Позвольте: вас в детстве секли?
Тузенбах. Кто
знает? А быть может, нашу жизнь назовут высокой и вспомнят
о ней с уважением. Теперь нет пыток, нет казней, нашествий, но вместе с тем сколько
страданий!
—
О том, что ты меня не понимаешь. Ты говоришь, что я ребенок… Да разве б я не хотела быть твоею Анной Денман… но, боже мой! когда я
знаю, что я когда-нибудь переживу твою любовь, и чтоб тогда, когда ты перестанешь любить меня, чтоб я связала тебя долгом? чтоб ты против желания всякого обязан был работать мне на хлеб, на башмаки, детям на одеяла? Чтоб ты меня возненавидел после? Нет, Роман! Нет! я не так тебя люблю: я за тебя хочу страдать, но не хочу твоих
страданий.
Чацкого роль — роль страдательная: оно иначе и быть не может. Такова роль всех Чацких, хотя она в то же время и всегда победительная. Но они не
знают о своей победе, они сеют только, а пожинают другие — и в этом их главное
страдание, то есть в безнадежности успеха.
Мысль
о страдании человека, которого он
знал так близко, сначала веселым мальчиком, школьником, потом взрослым партнером, несмотря на неприятное сознание притворства своего и этой женщины, вдруг ужаснула Петра Ивановича. Он увидал опять этот лоб, нажимавший на губу нос, и ему стало страшно за себя.
После разных разговоров
о подробностях действительно ужасных физических
страданий, перенесенных Иваном Ильичем (подробности эти
узнавал Петр Иванович только по тому, как мучения Ивана Ильича действовали на нервы Прасковьи Федоровны), вдова, очевидно, нашла нужным перейти к делу.
О, они не расспрашивали меня ни
о чем, но как бы всё уже
знали, так мне казалось, и им хотелось согнать поскорее
страдание с лица моего.
А Каратаев, больной и ослабевший, уж не в силах идти. Он
знает, что его сейчас пристрелят. «В своей шинельке он сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе
о безвинном
страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности».
«
О, по-моему, по жалкому, земному эвклидовскому уму моему, я
знаю лишь то, что
страдание есть, что виновных нет, что все одно из другого выходит прямо и просто, но ведь жить по этой эвклидовской дичи я не могу же согласиться!
— А вы, не читавший книг,
знаете,
о чем эти книги? Только
о зле, ошибках и
страдании человечества. Это слезы и кровь, Вандергуд! Смотрите: вот в этой тоненькой книжонке, которую я держу двумя пальцами, заключен целый океан красной человеческой крови, а если вы возьмете их все… И кто пролил эту кровь? Дьявол?
Я сам недавно был юнкером, старым юнкером, неспособным уже быть добродушно-услужливым младшим товарищем, и юнкером без состояния, поэтому, хорошо
зная всю моральную тяжесть этого положения для немолодого и самолюбивого человека, я сочувствовал всем людям, находящимся в таком положении, и старался объяснить себе их характер и степень и направление умственных способностей, для того чтобы по этому судить
о степени их моральных
страданий.
Зато с девичьей моей командой отношения становились все ближе и горячее. Тесно обсев, они жадно слушали мои рассказы
о нашем кружке,
о страданиях народа,
о великом, неоплатном долге, который лежит на нас перед ним,
о том, что стыдно жить мирною, довольного жизнью обывателя, когда кругом так много
страдании и угнетения. Читал им Надсона, — я его много
знал наизусть.
Теперь, не только в научных книжках, но и в разговорах, говоря
о жизни, говорят не
о той, которую мы все
знаем, —
о жизни, сознаваемой мною теми
страданиями, которых я боюсь и которые ненавижу, и теми наслаждениями и радостями, которых я желаю; а
о чем-то таком, что, может быть, возникло из игры случайности по некоторым физическим законам, а может быть и от того, что имеет в себе таинственную причину.
Если и западет тому или другому, бедному или богатому, сомнение в разумности такой жизни, если тому и другому представится вопрос
о том, зачем эта бесцельная борьба за свое существование, которое будут продолжать мои дети, или зачем эта обманчивая погоня за наслаждениями, которые кончаются
страданиями для меня и для моих детей, то нет почти никакого вероятия, чтобы он
узнал те определения жизни, которые давным-давно даны были человечеству его великими учителями, находившимися, за тысячи лет до него, в том же положении.
— По-твоему, это, значит, главная причина? А если бы Маши не существовало? — с странным любопытством спросил Алексей. Он поднял голову и облокотился
о подушку. — Для чего мне, собственно, продолжать жить? Неумелый. За что ни возьмусь, получается ерунда. Вот два раза подряд даже убить себя не сумел. И ты отлично
знаешь мою судьбу: ворочусь в университет, кончу — серенький, аккуратный; поступлю на службу… А
страдания меня вовсе не прельщают… Для чего же все?
Вот оно, грозное желтое здание, таящее в себе столько ужасов и
страданий. Сердце мое бьется часто, когда я ожидаю в приемной фельдшера, у которого могу
узнать о состоянии здоровья Саши.
— Прости мне, мой друг, эти слезы, они невольные. Оттого ли они льются, что известие
о твоем браке поразило меня своей нечаянностью, оттого ли, что вижу тебя такою радостною, счастливою после стольких
страданий, — сама не
знаю.
Салтыкова смотрела на свою бывшую любимицу, злобно подсмеиваясь над ней, но не говорила ни слова, не спрашивала ее
о причине ее печали. Она хорошо
знала ее, а вид нравственных
страданий ближнего причинял ей такое же, если не большее по своей новизне, наслаждение, как вид
страданий физических.
Семь лет ему ничего не было известно обо мне, кроме моего имени и мнимого моего отечества, Выборга; но слепец внутренними очами прочел мои тайные
страдания,
узнал из моих бесед
о России (в которой, по словам моим, я столько странствовал),
узнал, что она мое отечество, и похитил заключенные в сердце моем роковые имена людей, имевших сильное влияние на жизнь мою.
Зная силу ее веры, напомнила ей
о боге,
о страданиях Иисуса Христа, оставившего нам собою образец терпения, показала ей на икону скорбящей Божьей Матери…
— Они совсем не загадочные, мой друг, — ответил доктор, — когда я
узнал из истории литературы, что гений Шекспира был оценен его соотечественниками лишь два века спустя после его смерти, когда я читал
о страданиях и лишениях великих людей: Гомера, Данте, Торквато-Тассо, Велисария, Овидия, умершего в изгнании, Мильтиада, окончившего свои дни в темнице, и всех других, которых я не перечисляю — я сам тоже подумал, что слава — это дым, и был готов относиться к ней с таким же, как ты, презрением…
— Поступай, как
знаешь, — отрезала я ей. — Он тебе нравится. Ну, и целуйтесь с ним. Только, пожалуйста, не рисуйся предо мной, Софи. Я
о твоих
страданиях знать не хочу, потому что их не было, нет и не будет. Как Кучкин ни плох, а все-таки поймет, что тебе в нем приглянулась его бабья рожица, и больше ничего. Впрочем, если ты его приструнишь, я буду рада. Дурака оставлять без розги нельзя.
По поверью, что чем меньше людей
знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая-то общая забота, смягченность сердца и сознание чего-то великого, непостижимого, совершающегося в ту минуту.
Пройдите по большой толпе людей, особенно городских, и вглядитесь в эти истомленные, тревожные, больные лица и потом вспомните свою жизнь и жизнь людей, подробности которой вам довелось
узнать; вспомните все те насильственные смерти, все те самоубийства,
о которых вам довелось слышать, и спросите: во имя чего все эти
страдания, смерти и отчаяния, приводящие к самоубийствам?
— Что̀ за штиль, как он описывает мило! — говорила она, читая описательную часть письма. — И что̀ за душа!
О себе ничего… ничего!
О каком-то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет
о своих
страданиях. Что̀ за сердце! Как я
узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
— И любишь теперь это «нечто» лучшее более, чем известность и славу?.. Прекрасно! Я понимаю,
о чем ты говоришь: это все про народные
страдания и прочее, в чем ты согласен с Джузеппе… А
знаешь, есть мнение… Ты не обидишься?
— Клянусь тебе. Целый год ходил он около меня и говорил только
о тебе.
Знаешь, он даже плакал однажды, когда я рассказала ему
о тебе,
о твоих
страданиях,
о твоей любви.