Неточные совпадения
Огарев еще прежде меня окунулся в мистические волны. В 1833 он начинал писать текст для Гебелевой [Г е б е л ь — известный композитор того времени. (Прим. А. И. Герцена.)] оратории «Потерянный рай». «В идее потерянного рая, — писал мне Огарев, — заключается вся история
человечества!» Стало быть, в то время и он отыскиваемый рай
идеала принимал за утраченный.
Те, которые не могут, те останутся доживать свой век, как образчики прекрасного сна, которым дремало
человечество. Они слишком жили фантазией и
идеалами, чтоб войти в разумный американский возраст.
Педагогика должна быть прежде всего независимою; ее назначение — воспитывать в нарождающихся отпрысках
человечества идеалы будущего, а не подчинять их смуте настоящего.
Разница заключается только в том, что, создавая
идеалы будущего, просветленная мысль отсекает все злые и темные стороны, под игом которых изнывало и изнывает
человечество».
Стыдно было бы
человечеству, чтобы этот подлый
идеал всеобщей пользы, мелочного труда и позорной прозы восторжествовал бы навеки» [См. мою книгу «Константин Леонтьев.
Эпоха не только самая аскетическая, но и самая чувственная, отрицавшая сладострастье земное и утверждавшая сладострастье небесное, одинаково породившая
идеал монаха и
идеал рыцаря, феодальную анархию и Священную Римскую империю, мироотрицание церкви и миродержавство той же церкви, аскетический подвиг монашества и рыцарский культ прекрасной дамы, — эпоха эта обострила дуализм во всех сферах бытия и поставила перед грядущим
человечеством неразрешенные проблемы: прежде всего проблему введения всей действительности в ограду церкви, превращения человеческой жизни в теократию.
Само собою разумеется, что под влиянием Нехлюдова я невольно усвоил и его направление, сущность которого составляло восторженное обожание
идеала добродетели и убеждение в назначении человека постоянно совершенствоваться. Тогда исправить все
человечество, уничтожить все пороки и несчастия людские казалось удобоисполнимою вещью, — очень легко и просто казалось исправить самого себя, усвоить все добродетели и быть счастливым…
Если бы меня спросили, подвинется ли хоть на волос вопрос мужской, тот извечный вопрос об общечеловеческих
идеалах, который держит в тревоге
человечество, — я ответил бы:"Опять-таки это не мое дело".
Повторяю: я выражаю здесь свое убеждение, не желая ни прать против рожна, ни тем менее дразнить кого бы то ни было. И сущность этого убеждения заключается в том, что
человечество бессрочно будет томиться под игом мелочей, ежели заблаговременно не получится полной свободы в обсуждении
идеалов будущего. Только одно это средство и может дать ощутительные результаты.
— Впрочем, знаете, дядюшка, у меня на этот счет выработалась своя особая идея, — перебил я, торопясь высказать мою идею. Да мы и оба как-то торопились. — Во-первых, он был шутом: это его огорчило, сразило, оскорбило его
идеал; и вот вышла натура озлобленная, болезненная, мстящая, так сказать, всему
человечеству… Но если примирить его с человеком, если возвратить его самому себе…
История
человечества гласит об этом во всеуслышание и удостоверяет наглядным образом, что не практики, вроде Шешковского, Аракчеева и Магницкого, устрояют будущее, а люди иных
идеалов, люди"расплывающихся"мыслей и чувств.
Я воочию увидала мой
идеал, к которому должна была идти, — словом, я поняла, что я — полька, и что прежде, чем хлопотать мне об устройстве всего
человечества, я должна отдать себя на службу моей несчастной родине.
Пока же
человечество живет, перед ним стоит
идеал и, разумеется,
идеал не кроликов или свиней, чтобы расплодиться как можно больше, и не обезьян или парижан, чтобы как можно утонченнее пользоваться удовольствиями половой страсти, а
идеал добра, достигаемый воздержанием и чистотою.
Вся прошедшая жизнь
человечества, сознательно и бессознательно, имела
идеалом стремление достигнуть разумного самопознания и поднятия воли человеческой к воле божественной; во все времена
человечество стремилось к нравственно благому, свободному деянию.
— Построить жизнь по
идеалам добра и красоты! С этими людьми и с этим телом! — горько думала Елена. — Невозможно! Как замкнуться от людской пошлости, как уберечься от людей! Мы все вместе живем, и как бы одна душа томится во всем многоликом
человечестве. Мир весь во мне. Но страшно, что он таков, каков он есть, и как только его поймешь, так и увидишь, что он не должен быть, потому что он лежит в пороке и во зле. Надо обречь его на казнь, и себя с ним.
Отчего не убить старушонку-процентщицу — так себе, «для себя», чтоб только испытать страшную радость свободы? Какая разница между жертвою жизнью в пользу
человечества и какою-нибудь сладострастною, зверскою шуткою? Отчего невозможно для одного и того же человека изнасиловать малолетнюю племянницу г-жи Ресслих и все силы свои положить на хлопоты о детях Мармеладовой? Для чего какая-то черта между добром и злом, между
идеалом Мадонны и
идеалом содомским?
Легкая форма его бесед, с тонкою критикою истории культуры, зароняла во мне мысль, что жизнь современного общества, которая делалась доступною моему ведению, идет не по тому течению, которое может вывесть
человечество к
идеалу.
Идеал этот представляло мне христианство, которое все будто бы уважают, но к которому, однако, никто сильно и искренно не стремится. Что это за ложь? как повернуть, чтобы это пошло иначе?
По Гервинусу, Шекспир считает, что
человечеству не нужно ставить себе
идеалы, а нужна только во всем здоровая деятельность и золотая середина.
Красота молодой княжны, ее жажда самостоятельности, желание трудиться, быть полезной, не могли не произвести впечатления на юного идеалиста. С особенным увлечением беседовал он с нею долгие вечера. Он говорил о поэзии жизни, о любви к ближним, об удовольствии сознания принесения пользы, о сладости даже погибели для пользы
человечества, о мерзости проявления в человеческих поступках признаков корысти, о суете богатства, о славе, об
идеалах.
Один из величайших умов, может быть самый страстный развиватель
человечества, пламенно преданный своим
идеалам, не добился даже простой грамотности в Терезе.
Христианское учение
идеала есть то единое учение, которое может руководить
человечеством. Нельзя, не должно заменять
идеал Христа внешними правилами, а надо твердо держать этот
идеал перед собой во всей чистоте его и, главное, верить в него.
Нельзя, познав христианское учение
идеала, делать так, как будто мы не знаем его, и заменять его внешними определениями. Христианское учение
идеала открыто
человечеству именно потому, что оно может руководить его в теперешнем возрасте.
И потому мы верим во всё это в том только смысле, что это есть
идеал, к которому должно стремиться
человечество, —
идеал, который достигается молитвою и верою в таинства, в искупление и в воскресение из мертвых.