Неточные совпадения
Но у них нет факта, ни одного, — все мираж, все о двух
концах, одна
идея летучая — вот они и стараются наглостью сбить.
«Вероятно — онанист», — подумал он, найдя ненормальным подчинение Макарова одной
идее, его совершенную глухоту ко всему остальному и сжигание спичек до
конца. Он слышал, что Макаров много работает в клиниках и что ему покровительствует известный гинеколог.
— «Скучную историю» Чехова — читали? Забавно, а? Профессор всю жизнь чему-то учил, а под
конец — догадался: «Нет общей
идеи». На какой же цепи он сидел всю-то жизнь? Чему же — без общей
идеи — людей учил?
Это одна из «женевских
идей»
конца прошлого столетия.
Возражение его прекрасно, я согласен, и делает честь его бесспорному уму; прекрасно уже тем, что самое простое, а самое простое понимается всегда лишь под
конец, когда уж перепробовано все, что мудреней или глупей; но я знал это возражение и сам, раньше Васина; эту мысль я прочувствовал с лишком три года назад; даже мало того, в ней-то и заключается отчасти «моя
идея».
— О любопытнейшей их статье толкуем, — произнес иеромонах Иосиф, библиотекарь, обращаясь к старцу и указывая на Ивана Федоровича. — Нового много выводят, да, кажется, идея-то о двух
концах. По поводу вопроса о церковно-общественном суде и обширности его права ответили журнальною статьею одному духовному лицу, написавшему о вопросе сем целую книгу…
Свою, в
конце концов религиозную, тему он выразил в
идее сверхчеловека, в котором человек прекращает свое существование.
Русская
идея — эсхатологическая, обращенная к
концу.
Если Сын Божий есть Логос бытия, Смысл бытия,
идея совершенного космоса, то Дух есть абсолютная реализация этого Логоса, этого Смысла, воплощение этой
идеи не в личности, а в соборном единстве мира, есть обоженная до
конца душа мира.
Земной дух человечества, пошедшего по пути змия, загипнотизировал человека заманчивой
идеей прогресса и грядущего в
конце прогресса земного рая, и так обольщен был человек, что не заметил безумия своего служения прогрессу и своего подчинения счастливцам грядущего рая.
Процесс истории не есть прогрессирующее возвращение человечества к Богу по прямой линии, которое должно закончиться совершенством этого мира: процесс истории двойствен; он есть подготовление к
концу, в котором должно быть восстановлено творение в своей
идее, в своем смысле, освобождено и очищено человечество и мир для последнего выбора между добром и злом.
Идея прогресса и есть
идея смысла истории, истории как пути к Богу, к благодатному
концу, к Царству Божьему.
С. Трубецкой в своих исторических и теоретических работах блестяще проследил судьбу
идеи Логоса в философии, но, к сожалению, не довел своего дела до
конца.]
— Да, около того. Я поклялся провести свою
идею до
конца, и не буду я, если когда-нибудь изменю этой
идее.
Идея примирения двух враждовавших женщин сделалась настоящей злобой кукарского дня, причем предположениям, надеждам и сомнениям не было
конца.
Великие основные
идеи о привлекательности труда, о гармонии страстей, об общедоступности жизненных благ и проч. были заслонены провидениями, регламентацией и, в
конце концов, забыты или, по крайней мере, рассыпались по мелочам.
Нередко оказывается, что писатель, которому долго приписывали чрезвычайную глубину
идей и от которого ждали чрезвычайного и серьезного влияния на движение общества, обнаруживает под
конец такую жидкость и такую крохотность своей основной идейки, что никто даже и не жалеет о том, что он так скоро умел исписаться.
В подорожной
конец идеи… Vive la grande route, [Да здравствует большая дорога (фр.).] а там что бог даст.
В
конце концов ныне многие утверждают, что существование франкмасонского союза бесполезно, ибо
идея гуманности, хранимая сим союзом, разрабатывается множеством других специальных обществ.
В
конце этого психологического процесса Маркушка настолько сросся с своей
идеей, что существовал только ею и для нее. Он это сам сознавал, хотя никому не говорил ни слова. Удивление окружавших, что Маркушка так долго тянет, иногда даже смешило и забавляло его, и он смотрел на всех как на детей, которые не в состоянии никогда понять его.
Он почувствовал, что не отвлеченные верования, а жизненные факты управляют человеком, что не образ мыслей, не принципы, а натура нужна для образования и проявления крепкого характера, и он умел создать такое лицо, которое служит представителем великой народной
идеи, не нося великих
идей ни на языке, ни в голове, самоотверженно идет до
конца в неровной борьбе и гибнет, вовсе не обрекая себя на высокое самоотвержение.
Не плачьте над трупами павших борцов,
Погибших, с оружьем в руках…
Не пойте над ними надгробных стихов,
Слезой не скверните их прах.
Не нужно ни гимнов, ни слез мертвецам,
Отдайте им лучший почет.
Шагайте без страха по мертвым телам.
Несите их знамя вперед…
Кованой сталью звенели и звали к бою звенящие слова:
Несите их знамя вперед…
С врагом их под знаменем тех же
идейВедите их в бой… до
конца…
У нас
идеи —
идеями, но если бы теперь, в
конце XIX века, можно было взвалить на рабочих еще также наши самые неприятные физиологические отправления, то мы взвалили бы и потом, конечно, говорили бы в свое оправдание, что если, мол, лучшие люди, мыслители и великие ученые станут тратить свое золотое время на эти отправления, то прогрессу может угрожать серьезная опасность.
К
концу гимназического курса он круто изменился, увлекся новыми течениями, преувеличивал внешний демократизм и разделял самые крайние
идеи.
— Добрый день, господин Потапов… Теперь мы сам будем обедайт с большой аппетит, — сказал господин Шмит, кланяясь мне и улыбаясь самым благосклонным образом. Эту фразу он произносил под
конец обеда почти ежедневно, желая, вероятно, примером своего аппетита и видом своей сытой фигуры внушить хорошую
идею о доброкачественности продуктов.
«Картинками, вот этими-то картинками тебя надо! — подумал я про себя, хотя, ей-богу, с чувством говорил, и вдруг покраснел. — А ну, если она вдруг расхохочется, куда я тогда полезу?» — Эта
идея меня привела в бешенство. К концу-то речи я действительно разгорячился, и теперь самолюбие как-то страдало. Молчание длилось. Я даже хотел толкнуть ее.
Успех их был велик в обществе: к
концу жизни Белинского они решительно овладели сочувствием публики; их
идеи и стремления сделались господствующими в журналистике; приверженцы философии Булгарина и Давыдова, литературных мнений Ушакова и Шевырева, поэзии Федора Глинки и барона Розена были ими заклеймены и загнаны на задний двор литературы.
Фроиму пришла вдруг
идея. Он подъехал к другому гимназисту, и они вдвоем взбежали на берег. Никто на это не обратил внимания. Через несколько минут они опять спустились рядом на пруд и стали приближаться к Британу. Британ смотрел в другую сторону, а когда с берега ему крикнули предостережение, — было уже поздно. Фроим и его сообщник вдруг разбежались в стороны и в руках у каждого оказалось по
концу веревки. Веревка подсекла Британа, и он полетел затылком на лед, высоко задрав ноги в больших валенках.
Программная статья Горького, постулирующая принципы его «западничества» и поясняющая его «этнологические» мотивы в произведениях
конца 10-х гг. ХХ в. («окуровский цикл», «По Руси»).
Идеи Горького любопытно сопоставить с концепцией «духовного Китая» Д. С. Мережковского («Грядущий Хам»), а также с позднейшим культом «нового Средневековья» Н. А. Бердяева, восходящими к противопоставлению «деятельной личности» Запада — «пассивному фатализму» Востока.
Поворот к мистике и романтическим фантазиям — это поворот к застою, направленный в
конце концов против молодой демократии, которую хотят отравить и обессилить, привив ей
идеи пассивного отношения к действительности, сомнение в силе разума, исследования, науки, задержать в демократии рост новой коллективистической психики, единственно способной воспитать сильную и красивую личность.
В виде сентенций о том, как «самый презренный и даже преступный человек есть тем не менее брат наш» и т. п., — гуманический идеал проявлялся еще в нашей литературе
конца прошлого столетия вследствие распространения у нас в то время
идей и сочинений Руссо.
Нужно, чтобы роман имел в основании своем какую-нибудь
идею, из которой бы развилось все его действие и к осуществлению которой оно все должно быть направлено; нужно, чтобы это развитие действия совершенно свободно и естественно вытекало из одной главной
идеи, не раздвояя интереса романа представлением нескольких разнородных пружин; нужно, чтобы в описании всех предметов и событий романа автор художественно воспроизводил действительность, не рабски копируя ее, но и не позволяя себе отдаляться от живой истины; нужно, наконец, чтобы романические характеры не только были верны действительности, но — верны самим себе, чтобы они постоянно являлись с своими характеристическими чертами, отличающими одно лицо от другого, словом — чтобы с начала до
конца они были бы выдержаны.
Хаос в мире
идей никогда не обнаруживает себя как таковой, ибо до
конца и без остатка разрешается в космос, но вместе с тем он совершенно реален: хаос существует лишь для того, чтобы был возможен реальный космос.
Иначе говоря, лишь с другого
конца Аристотель приходит к той же основной характеристике мира
идей, какую он имеет у Платона, к признанию его трансцендентно-имманентности или же имманентно-трансцендентности: идеи-формы суть семена, которые, каждое по роду своему, творчески произрастают в становлении, обусловливаемом аристотелевской ΰλη [Материя (греч.).].
Поэтому Маркс не мог до
конца осмыслить своих же собственных экономических
идей, что, однако, было уже вполне по плечу Η. Φ. Федорову благодаря широте размаха его религиозно-философской мысли.
Однако вследствие того что Шеллинг вообще не знает Софии, он не может до
конца углубить свою же собственную
идею.
Та меональная основа телесности, которая в духовном теле остается лишь в потенциальности, ибо побеждена и до
конца преодолена
идеей, здесь, в «земном теле», утверждает свою актуальность, а
идея становится только искомой и заданной; отсюда и возникает процесс, развитие, становление.
Под видом психологизма или логического фетишизма, гипостазирующего
идеи и настроения, в наши дни нередко вовсе выпроваживается за дверь религия, ей предъявляется формальный отвод, она рассматривается как до
конца растворяющаяся в религиозность.
«Трансцендентальное» время Канта, или отвлеченная форма времени, неизбежно мыслится как потенциальная бесконечность, не знающая ни начала, ни
конца; поэтому его
идея и приводит разум к антиномии, обнаруженной самим же Кантом.
И есть только один путь, который раскрыт человеку, путь верности до
конца идее «человека», путь вхождения в царство духа, в которое войдет и преображенная природа.
Опыт, из которого почерпнута
идея вечного ада, дан в переживании человеком в субъективной сфере мучения как не имеющего
конца во времени.
Рай, в котором не пробудилось еще творческое призвание человека и высшая
идея о человеке еще не осуществилась, сменяется раем, в котором раскрывается до
конца творческое призвание человека и осуществляется
идея человека, т. е. рай натуральный сменяется раем духовным.
И в этом человеке увидал он под
конец не изуверство какой-нибудь книжной проповеди, а глубину чистой, ничем не подмешанной преданности народу, жалость к нему, желание поднять его всячески, делиться с ним знанием,
идеями, трудом, сердечной лаской.
Временное правительство возложило свои надежды на учредительное собрание,
идее которого было доктринерски предано, оно в атмосфере разложения, хаоса и анархии хотело из благородного чувства продолжать войну до победного
конца, в то время как солдаты готовы были бежать с фронта и превратить войну национальную в войну социальную.
Но став одержимым максималистической революционной
идеей, он в
конце концов потерял непосредственное различие между добром и злом, потерял непосредственное отношение к живым людям, допуская обман, ложь, насилие, жестокость.
До
конца понять его религиозные
идеи можно лишь в свете апокалиптического сознания.
Да, он развивался и развивается, а она — все на том же
конце шестидесятых годов. Когда он думает с прибавкою метких французских фраз, он называет это:"ankylosée dans les idées d'il y a vingt ans" [застывшая в своих
идеях двадцатилетней давности (фр.).].
Пример Франции, доведенной этим учением ее энциклопедистов до кровавой революции, был грозным кошмаром и для русского общества, и хотя государь Александр Павлович, мягкий по натуре, не мог, конечно, продолжать внутренней железной политики своего отца, но все-таки и в его царствовании были приняты некоторые меры, едва ли, впрочем, лично в нем нашедшие свою инициативу, для отвлечения молодых умов, по крайней мере, среди военных, от опасных учений и
идей, названных даже великою Екатериной в
конце ее царствования «энциклопедическою заразою».
Достоевский был убежден, что папа в
конце концов пойдет навстречу коммунизму, потому что папская
идея и социалистическая
идея есть одна и та же
идея принудительного устроения царства земного.
Бриллиантов в своей превосходной книге «Влияние восточного богословия на западное в произведениях Иоанна Скотта Эригены» так излагает учение Эригены: «В
конце концов человеческая природа в ее причинах, т. е.
идеях, прейдет в Самого Бога: насколько в Нем именно и существуют
идеи…