Неточные совпадения
Дойдя по узкой тропинке до нескошенной полянки, покрытой с одной стороны сплошной яркой Иван-да-Марьей, среди которой часто разрослись темнозеленые, высокие кусты чемерицы, Левин поместил своих гостей
в густой свежей тени молодых осинок, на скамейке и обрубках, нарочно приготовленных для посетителей пчельника, боящихся пчел, а сам
пошел на осек, чтобы принести детям и большим хлеба, огурцов и свежего
меда.
Нет, не отделяет
в уме ни копейки, а отделит разве столько-то четвертей ржи, овса, гречихи, да того-сего, да с скотного двора телят, поросят, гусей, да
меду с ульев, да гороху, моркови, грибов, да всего, чтоб к Рождеству
послать столько-то четвертей родне, «седьмой воде на киселе», за сто верст, куда уж он
посылает десять лет этот оброк, столько-то
в год какому-то бедному чиновнику, который женился на сиротке, оставшейся после погорелого соседа, взятой еще отцом
в дом и там воспитанной.
Привалов
шел не один; с ним рядом выступал Виктор Васильевич, пока еще не знавший, как ему держать себя. Марья Степановна увела гостя
в свою гостиную, куда Досифея подала на стеклянных старинных тарелочках несколько сортов варенья и
в какой-то мудреной китайской посудине ломоть сотового
меда.
Затем он полез через забор, открыл кадушку и стал передавать им сотовый
мед. Пчелы вились кругом него, садились ему на плечи и забивались
в бороду. Паначев разговаривал с ними, называл их ласкательными именами, вынимал из бороды и пускал на свободу. Через несколько минут он возвратился, и мы
пошли дальше.
— Сотовый
мед каплет из уст твоих, невеста,
мед и молоко под языком твоим… О,
иди скорее ко мне. Здесь за стеной темно
в прохладно. Никто не увидит нас. Здесь мягкая зелень под кедрами.
С этими словами он перевернулся на другой бок и решился выходить из берлоги только для получения присвоенного содержания. И затем все
пошло в лесу как по маслу. Майор спал, а мужики приносили поросят, кур,
меду и даже сивухи и складывали свои дани у входа
в берлогу.
В указанные часы майор просыпался, выходил из берлоги и жрал.
«А вот и матка!» — Дед указал мне веничком, и я увидал длинную пчелу с короткими крылышками. Она проползла с другими и скрылась. Потом дед снял с меня сетку и
пошел в избушку. Там он дал мне большой кусок
меду, я съел его и обмазал себе щеки и руки. Когда я пришел домой, мать сказала...
Пошел правитель
в церковь, набились и нищие
в церковь, те, которые попали, а другие толпою стали перед церковью на площади. Слуги же
в то время на площади столы расставили, и покрыли их, и поставили на них пироги, и похлебки, и мясо,
мед и вино. И сколько ни было нищих, всем места хватило.
На Казанскую
в Манефиной обители матери и белицы часы отстояли и
пошли в келарню за трапезу. Петр Степаныч тоже
в келарню зашел и, подав Виринее сколько-то денег, попросил ее, чтоб всех обительских
медом сыченым или ренским вином «учредили» и чтоб приняли то за здравие раба Божия Прокофья.
— Уповаю на Владычицу. Всего станет, матушка, — говорила Виринея. — Не изволь мутить себя заботами, всего при милости Божией хватит.
Слава Господу Богу, что поднял тебя… Теперь все ладнехонько у нас
пойдет: ведь хозяюшкин глаз, что твой алмаз. Хозяюшка
в дому, что оладышек
в меду: ступит — копейка, переступит — другая, а зачнет семенить, и рублем не покрыть. За тобой, матушка, голодом не помрем.
Затем перешли
в другую комнату, там уж давно кипел самовар. Чаю напились, белого хлеба с
медом поели, молока похлебали. Солнце стало всходить, и Пахом
пошел закладывать быстроногую рыженькую. Не уснув ни на капельку, погнал он
в Княж-Хабаров монастырь, чтобы к поздней обедне поспеть туда.
Введя гостя
в келью, Фуркасов накрыл стол скатерткой, поставил на нее деревянную чашку с
медом, горшок молока да белый ровно снег папушник. Затем стал просить гостя преломить хлеб и, чем Господь
послал, потрапезовать.
Под конец обеда, бывало, станут заздравную пить. Пили ее
в столовой шампанским,
в галерее — вишневым
медом… Начнут князя с ангелом поздравлять, «ура» ему закричат, певчие «многие лета» запоют, музыка грянет, трубы затрубят, на угоре из пушек палить зачнут, шуты вкруг князя кувыркаются, карлики пищат, немые мычат по-своему, большие господа за столом
пойдут на счастье имениннику посуду бить, а медведь ревет, на задние лапы поднявшись.
В это время
в дверях появилась княжна Евпраксия
в сопровождении Маши и другой сенной девушки. Княжна была бледна и
шла с опущенными глазами.
В ее руках был серебряный поднос с такими же чарами; две сенные девушки несли по серебряному жбану с душистым
медом.
Барыньку представлял, которая сама себя не понимала: то ли хрену ей с
медом хочется, то ли
в монастырь
идти.
— Она была сужена тебе самим великим князем, — говорил между прочим хитрый дворецкий, — на этом господин Иван Васильевич положил свое слово отцу твоему, как
шли походом во Тверь. Жаль, коли достанется другому! Зазорно, коли невеста царевича достанется немчину-лекарю! Скажет народ: пил
мед царевич, по устам текло, да
в рот не попало; выхватил стопу дорогую из его рук иноземный детина!
— И всем какая дача
идет от казны! Сытно едим, славно запиваем
медами, тешимся себе, сколько душе угодно, умирать не надо! Славный государь! Жаль только, что привязан к одной своей супруге. А то какой было приготовил я ему букет прекраснейших женщин (он поднял три пальца к губам своим и чмокнул, как бы вкушал что-нибудь очень сладкого). Правда, я затем и поехал
в Московию, что думал найти здесь восток… настоящий восток, вы меня понимаете…
Головы пирующих были порядком отуманены крепким
медом и заморским вином; почти все слабо держались на ногах.
В хоромах раздавались звуки бубен и литавров, слышалась бандура и гудок:
шла лихая отчаянная пляска.
Молодой народ это ему дозволял, и Охрим услаждал добрые души
медом, орехами и евангельскою беседою и скоро так их к этому приохотил, что ни одна девица и ни один парень не хотели и
идти на вечерницы
в другое место.
Чай,
мед, лимонад… еще что-то… Тетка стала красная… и все
пошло в круг! извозчик, куда-то едут… что-то страшное… Утро, незнакомая комната… «Ах! Где это?» А пьяная тетка крепко-накрепко спит на диване.
Ото мы
пошли в комнату вдовой госпожи, не успели там натощак выпить по стакану канунного
меду, как увидели запыхавшись бегущих мужичков и уверяющих, что два экипажа от Ясногородки уже приближаются к селу.