Неточные совпадения
Они вместе вышли. Вронский
шел впереди с матерью. Сзади
шла Каренина с братом. У
выхода к Вронскому подошел догнавший его начальник станции.
Левин подошел
к столу, заплатил проигранные им на тузы сорок рублей, заплатил каким-то таинственным образом известные старичку-лакею, стоявшему у притолоки, расходы по клубу и, особенно размахивая руками,
пошел по всем залам
к выходу.
Он сделал это на следующий день; тотчас же после завтрака
пошел к ней наверх и застал ее одетой
к выходу в пальто, шляпке, с зонтиком в руках, — мелкий дождь лизал стекла окон.
Дела
шли своим чередом, как вдруг однажды перед началом нашей вечерней партии, когда Надежда Васильевна и Анна Васильевна наряжались
к выходу, а Софья Николаевна поехала гулять, взявши с собой Николая Васильевича, чтоб завезти его там где-то на дачу, — доложили о приезде княгини Олимпиады Измайловны. Обе тетки поворчали на это неожиданное расстройство партии, но, однако, отпустили меня погулять, наказавши через час вернуться, а княгиню приняли.
Солдаты с арестанткой спустились с лестницы и
пошли к главному
выходу.
Но, взглянув на часы, он увидал, что теперь уже некогда, и надо торопиться, чтобы не опоздать
к выходу партии. Второпях собравшись и
послав с вещами швейцара и Тараса, мужа Федосьи, который ехал с ним, прямо на вокзал, Нехлюдов взял первого попавшегося извозчика и поехал в острог. Арестантский поезд
шел за два часа до почтового, на котором ехал Нехлюдов, и потому он совсем рассчитался в своих номерах, не намереваясь более возвращаться.
Работа эта
шла внутри острога, снаружи же, у ворот, стоял, как обыкновенно, часовой с ружьем, десятка два ломовых под вещи арестантов и под слабых и у угла кучка родных и друзей, дожидающихся
выхода арестантов, чтобы увидать и, если можно, поговорить и передать кое-что отправляемым.
К этой кучке присоединился и Нехлюдов.
Бал расстроился, и публика цветной, молчаливой волной поплыла
к выходу. Привалов побрел в числе других, отыскивая Надежду Васильевну. На лестнице он догнал Половодову, которая
шла одна, подобрав одной рукой трен своего платья.
Все дальше и дальше должно
идти,
к концу,
к пределу,
к выходу из этого «мира», из этой земли, из всего местного, мещанского, прикрепленного.
После Кумуху в последовательном порядке
идет опять ряд мелких горных речек с удэгейскими названиями: Сюэн (по-русски Сваин, на картах — река Бабкова), потом Омосо, Илянту и Яктыга. В истоках Омосо есть гора с голой вершиной, которая поэтому и названа Голой. Другая гора, Высокая, находится недалеко от моря, между реками Омосо и Илянту. Участок берега моря от реки Кумуху
к северу до мыса Сосунова занят
выходами гранитов, гнейсов и сиенитов.
Путь А.И. Мерзлякова начинался от фанзы удэгейца Сиу Ху и
шел прямо на восток, пересекая несколько маленьких перевальчиков. Перейдя речку Хуля, он повернул
к северо-востоку, затем пересек еще одну реку — Шооми (в верховьях) — и через 3 суток вышел на реку Кулумбе. Здесь, около скалы Мафа, он где-то видел
выходы каменного угля на поверхность. После перевала по другой безымянной горной речке он пришел на реку Найну, прямо
к корейским фанзам.
Когда он ушел, я бросилась на постель и горько, горько плакала, потом стала думать, что делать — все сколько-нибудь ценные вещи — кольцы, ложки — давно были заложены; я видела один
выход: приходилось
идти к нашим и просить их тяжелой, холодной помощи.
—
Пойдем, — первая поднялась Эвелина, до тех пор неподвижно глядевшая на звонаря, точно завороженная. Молодые люди двинулись
к выходу, звонарь остался наверху. Петр, шагнувший было вслед за матерью, круто остановился.
Рожков и Ноздрин молчали. Не давая им опомниться, я быстро
пошел назад по лыжнице. Оба они сняли лямки с плеч и
пошли следом за мной. Отойдя немного, я дождался их и объяснил, почему необходимо вернуться назад. До Вознесенского нам сегодня не дойти, дров в этих местах нет и, значит, остается один
выход — итти назад
к лесу.
Постояв с минуту, старик махнул рукой и побрел
к выходу. Аристашка потом уверял, что Лука Назарыч плакал. На площади у памятника старика дожидался Овсянников. Лука Назарыч
шел без шапки, седые волосы развевались, а он ничего не чувствовал. Завидев верного крепостного слугу, он только махнул рукой: дескать, все кончено.
— Меня не будет, Тишка
пойдет под домну! — ревел Никитич, оттесняя Самоварника
к выходу. — Сынишка подрастет, он заменит меня, а домна все-таки не станет.
Он поставил чемодан около нее на лавку, быстро вынул папиросу, закурил ее и, приподняв шапку, молча ушел
к другой двери. Мать погладила рукой холодную кожу чемодана, облокотилась на него и, довольная, начала рассматривать публику. Через минуту она встала и
пошла на другую скамью, ближе
к выходу на перрон. Чемодан она легко держала в руке, он был невелик, и
шла, подняв голову, рассматривая лица, мелькавшие перед нею.
Разумеется, Сережа ничего этого не знает, да и знать ему, признаться, не нужно. Да и вообще ничего ему не нужно, ровно ничего. Никакой интерес его не тревожит, потому что он даже не понимает значения слова «интерес»; никакой истины он не ищет, потому что с самого дня
выхода из школы не слыхал даже, чтоб кто-нибудь произнес при нем это слово. Разве у Бореля и у Донона говорят об истине? Разве в"Кипрской красавице"или в"Дочери фараона"
идет речь об убеждениях, о честности, о любви
к родной стране?
Но с Ермоловым повсюду на уроки ездит скрипач, худой маленький человечек, с таким ничего не значащим лицом, что его, наверно, не помнит и собственная жена. Уждав время, когда, окончив урок, Петр Алексеевич
идет уже по коридору,
к выходу на лестницу, а скрипач еще закутывает черным платком свою дешевую скрипку, Александров подходит
к нему, показывает трехрублевку и торопливо лепечет...
Зимний день у него всегда проходил так: в одиннадцать встанет, попьет кофе, выходит погулять. Первым делом
идет через занесенный снежными сугробами сад по узкой тропинке
к большой террасе, на которую летом
выход из столовой, где стоял огромный летний обеденный стол.
По
выходе из флигеля он вздумал пройтись немного по двору между пахучими березами, причем ему стали встречаться разные старушки в белых и, по покрою, как бы монашеских одеяниях, которые, истово и молча поклонившись ему,
шли все по направлению
к флигелю Екатерины Филипповны.
— Ну, «болова голит», пройдет голова.
Пойдем домой: я тебя провожу, — и дьякон сострадательно поднял Варнаву на ноги и повел его
к выходу из сада. На дворе уже рассветало.
К сумеркам он отшагал и остальные тридцать пять верст и, увидев кресты городских церквей, сел на отвале придорожной канавы и впервые с
выхода своего задумал попитаться: он достал перенедельничавшие у него в кармане лепешки и, сложив их одна с другою исподними корками, начал уплетать с сугубым аппетитом, но все-таки не доел их и, сунув опять в тот же карман,
пошел в город. Ночевал он у знакомых семинаристов, а на другой день рано утром пришел
к Туганову, велел о себе доложить и сел на коник в передней.
Адъютант передал князю, что генерал, узнав об
выходе Хаджи-Мурата, очень недоволен тем, что ему не было доложено об этом, и что он требует, чтобы Хаджи-Мурат сейчас же был доставлен
к нему. Воронцов сказал, что приказание генерала будет исполнено, и, через переводчика передав Хаджи-Мурату требование генерала, попросил его
идти вместе с ним
к Меллеру.
Иногда кто-нибудь из них вставал и, опустив голову, осторожно пробирался
к выходу из трактира, думалось, что человек
пошёл бить кого-то, а может — каяться в великом грехе.
Получив град толчков, так как
шел всецело погруженный в свои мысли, я наконец опамятовался и вышел из зала по лестнице,
к боковому
выходу на улицу. Спускаясь по ней, я вспомнил, как всего час назад спускалась по этой лестнице Дэзи, задумчиво теребя бахрому платья, и смиренно, от всей души пожелал ей спокойной ночи.
«Оному Пугачеву, за побег его за границу в Польшу и за утайку по
выходе его оттуда в Россию о своем названии, а тем больше за говорение возмутительных и вредных слов, касающихся до побега всех яицких казаков в Турецкую область, учинить наказание плетьми и
послать так, как бродягу и привыкшего
к праздной и предерзкой жизни, в город Пелым, где употреблять его в казенную работу. 6 мая 1773». («Записки о жизни и службе А. И. Бибикова».)
Я поклонился и
пошел в противоположный конец коридора,
к выходу.
— Я лучше
к тебе приду с тетрадкой… А то у меня всё длинные… и пора мне
идти! Потом — плохо я помню… Всё концы да начала вертятся на языке… Вот, есть такие стихи — будто я
иду по лесу ночью и заплутался, устал… ну, — страшно… один я… ну, вот, я ищу
выхода и жалуюсь...
Человек круто повернулся и
пошёл к другому
выходу, а там стоял Зарубин и высоким голосом кричал...
Возвратясь в Ниццу, Вера Сергеевна со скуки вспомнила об этом знакомстве и как-то
послала просить Долинского побывать у них когда-нибудь запросто. Нестор Игнатьевич на другой же день
пошел к Онучиным. В пять месяцев это был его первый
выход в чужой дом. В эти пять месяцев он один никуда не выходил, кроме кофейни, в которой он изредка читал газеты, и то Дорушка обыкновенно ждала его где-нибудь или на бульваре, или тут же в кафе.
Анна Юрьевна направилась опять
к выходу,
к своей карете, и,
идя, кричала князю...
Арефа отыскал постоялый, отдохнул, а утром
пошел на господский двор, чтобы объявиться Гарусову. Двор стоял на берегу пруда и был обнесен высоким тыном, как острог. У ворот стояли заводские пристава и пускали во двор по допросу: кто, откуда, зачем? У деревянного крыльца толпилась кучка рабочих, ожидавших
выхода самого, и Арефа примкнул
к ним. Скоро показался и сам… Арефа, как глянул, так и обомлел: это был ехавший с ним вершник.
— Как пожалуйте? — вспылил было генерал, но сейчас же сложил бережно свои драгоценные бумаги, спрятал их в карман и
пошел покорно
к выходу.
Но молодой человек уж не слушал его; он
шел по гнилым, трясучим доскам, лежавшим в луже,
к единственному
выходу на этот двор из флигеля дома, черному, нечистому, грязному, казалось, захлебнувшемуся в луже.
Спустя час после всей этой тревоги дверь каморки растворилась, и показался Герасим. На нем был праздничный кафтан; он вел Муму на веревочке. Ерошка посторонился и дал ему пройти. Герасим направился
к воротам. Мальчишки и все бывшие на дворе проводили его глазами молча. Он даже не обернулся, шапку надел только на улице. Гаврило
послал вслед за ним того же Ерошку, в качестве наблюдателя. Ерошка увидал издали, что он вошел в трактир вместе с собакой, и стал дожидаться его
выхода.
— Ну, а теперь спокойной ночи, дитя! Мне пора
идти, — вставила свое слово баронесса и, погладив меня по голове, как ребенка, величественно направилась
к выходу в сопровождении классной дамы.
— Не помнишь?.. — Мила наклонилась
к моему уху, — ты собиралась сегодня караулить «
выход» императора. Теперь, по крайней мере, не
пойдешь.
И вдруг мне принесли просвиру, потом
пошли к кресту, стали толкаться, потом на
выходе нищие были.
— Вот это дело! — вскричал тот, с настоящей ловкостью фокусника подхватывал на лету Милку. Ну, прощай покуда. Мне
идти надо, a то от хозяина попадет, если
к своему
выходу опоздаю. A пока слушай, что я тебе скажу: y нас жизнь веселая. И пляшем да кувыркаемся. То ли дело! A y вас, как я погляжу, ни свободы, ни радости. Ты
к нам приходи в случае чего. A то одной Розке не справиться. Право, поступай
к нам в труппу.
Старуха Сарра по-прежнему прыгала и приплясывала по земляному полу своей комнатки. Беко
пошел в темный угол, чтобы снять с себя платье, единственное, может быть, которое имел. Моя голова кружилась и от едкого неприятного запаха, царившего в этом ужасном жилище, и от криков безумной. Едва получив узелок от Беко, я кивнула обоим и поспешно направилась
к выходу.
Она жила теперь на отдельной квартире, но Ляхов не оставлял ее в покое. Он поджидал ее при
выходе из мастерской, подстерегал на улице и требовал, чтоб она снова
шла жить
к нему. Однажды он даже ворвался пьяным в ее квартиру и избил бы Катерину Андреевну насмерть, если бы квартирный хозяин не позвал дворника и не отправил Ляхова в участок. Катерина Андреевна со страхом покидала свою квартиру и в мастерскую ходила каждый раз по разным улицам.
— Емеля-то дурачок как расходился! — крикнул громко Краснопёрый, взял за руку старичка генерала и
пошел по мосткам
к выходу.
Но если она не убьется, ей только два
выхода: или она
пойдет и повезет, и увидит, что тяжесть не велика и езда не мука, а радость, или отобьется от рук, и тогда хозяин сведет ее на рушильное колесо, привяжет арканом
к стене, колесо завертится под ней, и она будет ходить в темноте на одном месте, страдая, но ее силы не пропадут даром: она сделает свою невольную работу, и закон исполнится и на ней.
Потом приказчик
послал его счищать снег с крыши. Он полез на крышу, счистил весь, стал отдирать примерзлый снег у желобов, ноги покатились, и он упал с лопатой. На беду упал он не в снег, а на крытый железом
выход. Устинья подбежала
к нему и хозяйская дочь.
Все толпою хлынули в вагон записываться. В узком коридорчике
шла давка,
выход был один, тот, кто записался, протискивался
к выходу, с трудом продираясь сквозь напиравшие навстречу тела. Дело происходило 18-го декабря. Первых человек пять комендант записал на 20-е, человек по десять на 21-е и 22-е. На 23-е никого не записал. Я с товарищами попал на 24-е, — почти через неделю!
Я никогда не была набожна, но перед
выходом замуж, с год, может быть, во мне жило полудетское, полусознательное чувство религиозного страха. Все это испарилось. Четыре года прошли — и я ни разу не подумала даже, что можно о чем-нибудь заботиться, когда жизнь
идет своим порядком, делаешь, что другие делают, ездишь
к обедне, подаешь иногда нищим, на страстной неделе иногда говеешь и в Светлое Воскресенье надеваешь белое платье.
Они
пошли рядом по лагерю
к выходу на дорогу, ведущую в Петергоф. Появление этой пары не ускользнуло от внимания солдат.
Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь
к говору в гостиной и ожидая
выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас
шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека. Наташа быстро бросилась между кадок цветов и спряталась.
Затрещал звонок, извещающий о
выходе поезда, и вскоре послышался тот же ровный и тихий гул. Сейчас поезд унесет меня отсюда, и навеки исчезнет для меня эта низенькая и темная платформочка, и только в воспоминании увижу я милую девушку. Как песчинка, скроется она от меня в море человеческих жизней и
пойдет своею далекой дорогой
к жизни и счастью.