Неточные совпадения
Господа актеры особенно должны обратить внимание на последнюю сцену. Последнее произнесенное слово должно произвесть электрическое потрясение на всех разом, вдруг. Вся
группа должна переменить положение в один миг ока. Звук изумления должен вырваться у всех женщин разом, как будто
из одной груди. От несоблюдения сих замечаний может исчезнуть весь эффект.
Произнесенные слова поражают как громом всех. Звук изумления единодушно излетает
из дамских уст; вся
группа, вдруг переменивши положение, остается в окаменении.
Хоры были полны нарядных дам, перегибавшихся через перила и старавшихся не проронить ни одного слова
из того, что говорилось внизу. Около дам сидели и стояли элегантные адвокаты, учителя гимназии в очках и офицеры. Везде говорилось о выборах и о том, как измучался предводитель и как хороши были прения; в одной
группе Левин слышал похвалу своему брату. Одна дама говорила адвокату...
Из середины и извне круга все теснились к столбу, и кавалергардская
группа солдат и офицеров громкими возгласами выражала радость ожидаемого торжества своего офицера и товарища.
Рассматривая, он заметил на другой стороне ее
группу из двух-трех человек, лежавших почти без всякого движения на земле.
«Не зайдете, милый барин?» — спросила одна
из женщин довольно звонким и не совсем еще осипшим голосом. Она была молода и даже не отвратительна — одна
из всей
группы.
— Нет уж, это что же, — вдруг заметила одна
из группы, качая головой на Дуклиду. — Это уж я и не знаю, как это так просить! Я бы, кажется, от одной только совести провалилась…
Впереди засмеялись, нестройно прокричали ура;
из ворот дома вышла
группа людей, и мягкий баритон запел...
Утром сели на пароход, удобный, как гостиница, и поплыли встречу караванам барж, обгоняя парусные рыжие «косоуши», распугивая увертливые лодки рыбаков. С берегов,
из богатых сел, доплывали звуки гармоники, пестрые
группы баб любовались пароходом, кричали дети, прыгая в воде, на отмелях. В третьем классе, на корме парохода, тоже играли, пели. Варвара нашла, что Волга действительно красива и недаром воспета она в сотнях песен, а Самгин рассказывал ей, как отец учил его читать...
Дронов с утра исчезал
из дома на улицу, где он властно командовал
группой ребятишек, ходил с ними купаться, водил их в лес за грибами, посылал в набеги на сады и огороды.
Но, чувствуя себя в состоянии самообороны и несколько торопясь с выводами
из всего, что он слышал, Клим в неприятной ему «кутузовщине» уже находил ценное качество: «кутузовщина» очень упрощала жизнь, разделяя людей на однообразные
группы, строго ограниченные линиями вполне понятных интересов.
Он быстро сделался одним
из тех, очень заметных и даже уважаемых людей, которые, стоя в разрезе и, пожалуй, в центре различных общественных течений, но не присоединяясь ни к одному
из них, знакомы со всеми
группами, кружками, всем сочувствуют и даже, при случае, готовы оказать явные и тайные услуги, однако не очень рискованного характера; услуги эти они оценивают всегда очень высоко.
Самгин шел бездумно, бережно охраняя чувство удовлетворения, наполнявшее его, как вино стакан. Было уже синевато-сумрачно, вспыхивали огни, толпы людей, густея, становились шумливей. Около Театральной площади
из переулка вышла
группа людей, человек двести, впереди ее — бородачи, одетые в однообразные поддевки; выступив на мостовую, они угрюмо, но стройно запели...
Из переулка, точно дым
из трубы, быстро, одна за другою, выкатывались
группы людей с иконами в руках, с портретом царя, царицы, наследника, затем выехал, расталкивая людей лошадью, пугая взмахами плети, чернобородый офицер конной полиции, закричал...
И, как всякий человек в темноте, Самгин с неприятной остротою ощущал свою реальность. Люди шли очень быстро, небольшими
группами, и, должно быть, одни
из них знали, куда они идут, другие шли, как заплутавшиеся, — уже раза два Самгин заметил, что, свернув за угол в переулок, они тотчас возвращались назад. Он тоже невольно следовал их примеру. Его обогнала небольшая
группа, человек пять; один
из них курил, папироса вспыхивала часто, как бы в такт шагам; женский голос спросил тоном обиды...
Затем Кутузов выдвинулся
из группы рабочих и сказал...
Тысячами шли рабочие, ремесленники, мужчины и женщины, осанистые люди в дорогих шубах, щеголеватые адвокаты, интеллигенты в легких пальто, студенчество, курсистки, гимназисты, прошла тесная
группа почтово-телеграфных чиновников и даже небольшая кучка офицеров. Самгин чувствовал, что каждая
из этих единиц несет в себе одну и ту же мысль, одно и то же слово, — меткое словцо, которое всегда, во всякой толпе совершенно точно определяет ее настроение. Он упорно ждал этого слова, и оно было сказано.
Затем отметил, что внешне, по костюму, Кутузов не выделяется
из группы людей, окружающих его.
Встретили
группу английских офицеров, впереди их автоматически шагал неестественно высокий человек с лицом
из трех костей, в белой чалме на длинной голове, со множеством орденов на груди, узкой и плоской.
Какая-то сила вытолкнула
из домов на улицу разнообразнейших людей, — они двигались не по-московски быстро, бойко, останавливались, собирались
группами, кого-то слушали, спорили, аплодировали, гуляли по бульварам, и можно было думать, что они ждут праздника. Самгин смотрел на них, хмурился, думал о легкомыслии людей и о наивности тех, кто пытался внушить им разумное отношение к жизни. По ночам пред ним опять вставала картина белой земли в красных пятнах пожаров, черные потоки крестьян.
Игрушки и машины, колокола и экипажи, работы ювелиров и рояли, цветистый казанский сафьян, такой ласковый на ощупь, горы сахара, огромные кучи пеньковых веревок и просмоленных канатов, часовня, построенная
из стеариновых свеч, изумительной красоты меха Сорокоумовского и железо с Урала, кладки ароматного мыла, отлично дубленные кожи, изделия
из щетины — пред этими грудами неисчислимых богатств собирались небольшие
группы людей и, глядя на грандиозный труд своей родины, несколько смущали Самгина, охлаждая молчанием своим его повышенное настроение.
Самгин вышел на улицу и тотчас же попал в
группу людей, побитых в драке, — это было видно по их одежде и лицам. Один
из них крикнул...
Путь Самгину преграждала
группа гостей, среди ее — два знакомых адвоката, одетые как на суде, во фраках, перед ними — тощий мужик, в синей, пестрядинной рубахе, подпоясанный мочальной веревкой, в синих портках, на ногах — новенькие лапти, а на голове рыжеватый паричок; маленькое, мелкое лицо его оклеено комически растрепанной бородкой, и был он похож не на мужика, а на куплетиста
из дешевого трактира.
Среди этих домов люди, лошади, полицейские были мельче и незначительнее, чем в провинции, были тише и покорнее. Что-то рыбье, ныряющее заметил в них Клим, казалось, что все они судорожно искали, как бы поскорее вынырнуть
из глубокого канала, полного водяной пылью и запахом гниющего дерева. Небольшими
группами люди останавливались на секунды под фонарями, показывая друг другу из-под черных шляп и зонтиков желтые пятна своих физиономий.
К собору, где служили молебен, Самгин не пошел, а остановился в городском саду и оттуда посмотрел на площадь; она была точно огромное блюдо, наполненное салатом
из овощей, зонтики и платья женщин очень напоминали куски свеклы, моркови, огурцов. Сад был тоже набит людями, образовав тесные
группы, они тревожно ворчали; на одной скамье стоял длинный, лысый чиновник и кричал...
Преобладали хорошо одетые люди, большинство двигалось в сторону адмиралтейства, лишь
из боковых улиц выбегали и торопливо шли к Знаменской площади небольшие
группы молодежи, видимо — мастеровые.
Он повернул за угол, в свою улицу, и почти наткнулся на небольшую
группу людей. Они стеснились между двумя палисадниками, и один
из них говорил, негромко, быстро...
В ту же минуту
из ресторана вышел Стратонов, за ним —
группа солидных людей окружила, столкнула Самгина с панели, он подчинился ее благодушному насилию и пошел, решив свернуть в одну
из боковых улиц. Но из-за углов тоже выходили кучки людей, вольно и невольно вклинивались в толпу, затискивали Самгина в средину ее и кричали в уши ему — ура! Кричали не очень единодушно и даже как-то осторожно.
События в доме, отвлекая Клима от усвоения школьной науки, не так сильно волновали его, как тревожила гимназия, где он не находил себе достойного места. Он различал в классе три
группы: десяток мальчиков, которые и учились и вели себя образцово; затем злых и неугомонных шалунов, среди них некоторые, как Дронов, учились тоже отлично; третья
группа слагалась
из бедненьких, худосочных мальчиков, запуганных и робких,
из неудачников, осмеянных всем классом. Дронов говорил Климу...
За городом работали сотни три землекопов, срезая гору, расковыривая лопатами зеленоватые и красные мергеля, — расчищали съезд к реке и место для вокзала. Согнувшись горбато, ходили люди в рубахах без поясов, с расстегнутыми воротами, обвязав кудлатые головы мочалом. Точно избитые собаки, визжали и скулили колеса тачек. Трудовой шум и жирный запах сырой глины стоял в потном воздухе.
Группа рабочих тащила волоком по земле что-то железное, уродливое, один
из них ревел...
Эту
группу, вместе с гробом впереди ее, окружала цепь студентов и рабочих, державших друг друга за руки, у многих в руках — револьверы. Одно
из крепких звеньев цепи — Дунаев, другое — рабочий Петр Заломов, которого Самгин встречал и о котором говорили, что им была организована защита университета, осажденного полицией.
Справа от Самгина
группа людей, странно похожих друг на друга, окружила стол, и один
из них, дирижируя рукой с портсигаром, зажатым в ней, громко и как молитву говорил...
Saddle Islands значит Седельные острова: видно уж по этому, что тут хозяйничали англичане. Во время китайской войны английские военные суда тоже стояли здесь. Я вижу берег теперь
из окна моей каюты: это целая
группа островков и камней, вроде знаков препинания; они и на карте показаны в виде точек. Они бесплодны, как большая часть островов около Китая; ветры обнажают берега. Впрочем, пишут, что здесь много устриц и — чего бы вы думали? — нарциссов!
На втором
из этих обедов присутствовал и я, ласково приглашенный главным лицом этой
группы, в которой было несколько офицеров, перешедших на фрегат «Диана» с фрегата «Паллада».
Группа гор тесно жалась к одной главной горе — это первая большая гора, которую увидели многие
из нас, и то она помещена в аристократию гор не за высоту, составляющую всего около 6000 футов над уровнем моря, а за свое вино.
— «Что-о? почему это уши? — думал я, глядя на
группу совершенно голых, темных каменьев, — да еще и ослиные?» Но, должно быть, я подумал это вслух, потому что кто-то подле меня сказал: «Оттого что они торчмя высовываются
из воды — вон видите?» Вижу, да только это похоже и на шапку, и на ворота, и ни на что не похоже, всего менее на уши.
Я обогнул утес, и на широкой его площадке глазам представился ряд низеньких строений, обнесенных валом и решетчатым забором, — это тюрьма. По валу и на дворе ходили часовые, с заряженными ружьями, и не спускали глаз с арестантов, которые, с скованными ногами, сидели и стояли,
группами и поодиночке, около тюрьмы.
Из тридцати-сорока преступников, которые тут были, только двое белых, остальные все черные. Белые стыдливо прятались за спины своих товарищей.
Больше всего квадратные или продолговатые камни, а на одном поле видели изваянные,
из белого камня,
группы лошадей и всадников.
Из черных составили
группу на дворе.
Часть,
группа, чувствует себя выделенной
из всенародной жизни, общенациональной и общегосударственной жизни и пребывающей в абсолютной правде и справедливости.
Он внимательно и пытливо наблюдал
группу шести школьников, очевидно его же товарищей, с ним же вышедших сейчас
из школы, но с которыми он, видимо, был во вражде.
Этот Смуров, если не забыл читатель, был один
из той
группы мальчиков, которые два месяца тому назад кидали камнями через канаву в Илюшу и который рассказывал тогда про Илюшу Алеше Карамазову.
— Да помилуйте, неужто не оправдают? — кричал в другой
группе один
из молодых наших чиновников.
И шесть камней разом вылетели
из группы. Один угодил мальчику в голову, и тот упал, но мигом вскочил и с остервенением начал отвечать в
группу камнями. С обеих сторон началась непрерывная перестрелка, у многих в
группе тоже оказались в кармане заготовленные камни.
От устья Илимо Такема поворачивает на север и идет в этом направлении 6 или 7 км. Она все время придерживается правой стороны долины и протекает у подножия гор, покрытых осыпями и почти совершенно лишенных растительности. Горы эти состоят
из глинисто-кремнистых сланцев и гранитного порфира. С левой стороны реки тянется широкая полоса земли, свободная от леса. Здесь можно видеть хорошо сохранившиеся двойные террасы. Деревья, разбросанные в одиночку и небольшими
группами, придают им живописный вид.
Из притоков Хулуая наибольшего внимания заслуживает Тихий ключ, впадающий с правой стороны. По этому ключу идет тропа на Арзамасовку. Ключ этот вполне оправдывает свое название. В нем всегда царит тишина, свойственная местам болотистым. Растительность по долине мелкорослая, редкая и состоит главным образом
из белой березы и кустарниковой ольхи. Первые разбросаны по всей долине в одиночку и небольшими
группами, вторые образуют частые насаждения по берегам реки.
Следующая фанзочка принадлежала капустоловам, а рядом с ней тянулись навесы
из травы, под которыми сушилась морская капуста. Здесь было много народа. Одни китайцы особыми крючьями доставали ее со дна моря, другие сушили капусту на солнце, наблюдая за тем, чтобы она высохла ровно настолько, чтобы не стать ломкой и не утратить своего зеленовато-бурого цвета. Наконец третья
группа китайцев была занята увязыванием капусты в пучки и укладкой ее под навесы.
Синими цветами
из травянистых зарослей выделялся борец с зубчатыми листьями, рядом с ним — башмачки с большими ланцетовидными листьями, нежные василистники с характерными яркими цветами, большие огненно-красные зорки с сидячими овально-ланцетовидными листьями и
группы оранжевых троллиусов.
Мало-помалу
из них составляются
группы. Более родное собирается около своих средоточий;
группы потом отталкивают друг друга. Это расчленение дает им ширь и многосторонность для развития; развиваясь до конца, то есть до крайности, ветви опять соединяются, как бы они ни назывались — кругом Станкевича, славянофилами или нашим кружком.
Но не все рискнули с нами. Социализм и реализм остаются до сих пор пробными камнями, брошенными на путях революции и науки.
Группы пловцов, прибитые волнами событий или мышлением к этим скалам, немедленно расстаются и составляют две вечные партии, которые, меняя одежды, проходят через всю историю, через все перевороты, через многочисленные партии и кружки, состоящие
из десяти юношей. Одна представляет логику, другая — историю, одна — диалектику, другая — эмбриогению. Одна
из них правее, другая — возможнее.