Неточные совпадения
Стародум. О! такого-то доброго, что я удивляюсь,
как на твоем месте можно выбирать жену
из другого
рода,
как из Скотининых?
Скотинин. Да с ним на
роду вот что случилось. Верхом на борзом иноходце разбежался он хмельной в каменны ворота. Мужик был рослый, ворота низки, забыл наклониться.
Как хватит себя лбом о притолоку, индо пригнуло дядю к похвям потылицею, и бодрый конь вынес его
из ворот к крыльцу навзничь. Я хотел бы знать, есть ли на свете ученый лоб, который бы от такого тумака не развалился; а дядя, вечная ему память, протрезвясь, спросил только, целы ли ворота?
Но, несмотря на это,
как часто бывает между людьми, избравшими различные
роды деятельности, каждый
из них, хотя, рассуждая, и оправдывал деятельность другого, в душе презирал ее.
— О!
как хорошо ваше время, — продолжала Анна. — Помню и знаю этот голубой туман, в
роде того, что на горах в Швейцарии. Этот туман, который покрывает всё в блаженное то время, когда вот-вот кончится детство, и
из этого огромного круга, счастливого, веселого, делается путь всё уже и уже, и весело и жутко входить в эту анфиладу, хотя она кажется и светлая и прекрасная…. Кто не прошел через это?
— То-то и ужасно в этом
роде горя, что нельзя,
как во всяком другом — в потере, в смерти, нести крест, а тут нужно действовать, — сказал он,
как будто угадывая ее мысль. — Нужно выйти
из того унизительного положения, в которой вы поставлены; нельзя жить втроем.
В это время один офицер, сидевший в углу комнаты, встал и, медленно подойдя к столу, окинул всех спокойным и торжественным взглядом. Он был
родом серб,
как видно было
из его имени.
Покой был известного
рода, ибо гостиница была тоже известного
рода, то есть именно такая,
как бывают гостиницы в губернских городах, где за два рубля в сутки проезжающие получают покойную комнату с тараканами, выглядывающими,
как чернослив,
из всех углов, и дверью в соседнее помещение, всегда заставленною комодом, где устраивается сосед, молчаливый и спокойный человек, но чрезвычайно любопытный, интересующийся знать о всех подробностях проезжающего.
Почтмейстер вдался более в философию и читал весьма прилежно, даже по ночам, Юнговы «Ночи» и «Ключ к таинствам натуры» Эккартсгаузена, [Юнговы «Ночи» — поэма английского поэта Э. Юнга (1683–1765) «Жалобы, или Ночные думы о жизни, смерти и бессмертии» (1742–1745); «Ключ к таинствам натуры» (1804) — религиозно-мистическое сочинение немецкого писателя К. Эккартсгаузена (1752–1803).]
из которых делал весьма длинные выписки, но
какого рода они были, это никому не было известно; впрочем, он был остряк, цветист в словах и любил,
как сам выражался, уснастить речь.
Мужчины здесь,
как и везде, были двух
родов: одни тоненькие, которые всё увивались около дам; некоторые
из них были такого
рода, что с трудом можно было отличить их от петербургских, имели так же весьма обдуманно и со вкусом зачесанные бакенбарды или просто благовидные, весьма гладко выбритые овалы лиц, так же небрежно подседали к дамам, так же говорили по-французски и смешили дам так же,
как и в Петербурге.
— В том-то и дело, что премерзейшее дело! Говорят, что Чичиков и что подписано завещание уже после смерти: нарядили какую-то бабу, наместо покойницы, и она уж подписала. Словом, дело соблазнительнейшее. Говорят, тысячи просьб поступило с разных сторон. К Марье Еремеевне теперь подъезжают женихи; двое уж чиновных лиц из-за нее дерутся. Вот
какого роду дело, Афанасий Васильевич!
После долгих слез состоялся между нами такого
рода изустный контракт: первое, я никогда не оставлю Марфу Петровну и всегда пребуду ее мужем; второе, без ее позволения не отлучусь никуда; третье, постоянной любовницы не заведу никогда; четвертое, за это Марфа Петровна позволяет мне приглянуть иногда на сенных девушек, но не иначе
как с ее секретного ведома; пятое, боже сохрани меня полюбить женщину
из нашего сословия; шестое, если на случай, чего боже сохрани, меня посетит какая-нибудь страсть, большая и серьезная, то я должен открыться Марфе Петровне.
В той комнате незначащая встреча:
Французик
из Бордо, надсаживая грудь,
Собрал вокруг себя
род веча
И сказывал,
как снаряжался в путь
В Россию, к варварам, со страхом и слезами;
Приехал — и нашел, что ласкам нет конца...
Он вышел в большую комнату, место детских игр в зимние дни, и долго ходил по ней
из угла в угол, думая о том,
как легко исчезает
из памяти все, кроме того, что тревожит. Где-то живет отец, о котором он никогда не вспоминает, так же,
как о брате Дмитрии. А вот о Лидии думается против воли. Было бы не плохо, если б с нею случилось несчастие, неудачный роман или что-нибудь в этом
роде. Было бы и для нее полезно, если б что-нибудь согнуло ее гордость. Чем она гордится? Не красива. И — не умна.
Фактами такого
рода Иван Дронов был богат,
как еж иглами; он сообщал, кто
из студентов подал просьбу о возвращении в университет, кто и почему пьянствует, он знал все плохое и пошлое, что делали люди, и охотно обогащал Самгина своим «знанием жизни».
— Сюда приехал сотрудничек какой-то московской газеты, разнюхивает —
как, что, кто — кого? Вероятно — сунется к вам. Советую — не принимайте. Это мне сообщил некто Пыльников, Аркашка, человечек всезнающий и болтливый,
как бубенчик. Кандидат в «учителя жизни», — есть такой
род занятий, не зарегистрированный ремесленной управой.
Из новгородских дворян, дядя его где-то около Новгорода унитазы и урильники строит.
Между тем граф серьезных намерений не обнаруживал и наконец… наконец… вот где ужас! узнали, что он
из «новых» и своим прежним правительством был — «mal vu», [на подозрении (фр.).] и «эмигрировал»
из отечества в Париж, где и проживал, а главное, что у него там, под голубыми небесами, во Флоренции или в Милане, есть какая-то нареченная невеста, тоже кузина… что вся ее фортуна («fortune» — в оригинале) перейдет в его
род из того
рода, так же
как и виды на карьеру.
У всякого человека, кто бы он ни был, наверно, сохраняется какое-нибудь воспоминание о чем-нибудь таком, с ним случившемся, на что он смотрит или наклонен смотреть,
как на нечто фантастическое, необычайное, выходящее
из ряда, почти чудесное, будет ли то — сон, встреча, гадание, предчувствие или что-нибудь в этом
роде.
Наконец мне стало легче, и я поехал в Сингапур с несколькими спутниками. Здесь есть громкое коммерческое имя Вампоа. В Кантоне так называется бухта или верфь; оттуда ли
родом сингапурский купец — не знаю, только и его зовут Вампоа. Он уж лет двадцать
как выехал
из Китая и поселился здесь. Он не может воротиться домой, не заплатив… взятки. Да едва ли теперь есть у него и охота к тому. У него богатые магазины, домы и великолепная вилла; у него наши запасались всем; к нему же в лавку отправились и мы.
Удобрение это состоит
из всякого
рода нечистот, которые сливаются в особые места, гниют, и потом, при посевах, ими поливают поля,
как я видел в Китае.
Наконец объяснилось, что Мотыгин вздумал «поиграть» с портсмутской леди, продающей рыбу. Это все равно что поиграть с волчицей в лесу: она отвечала градом кулачных ударов,
из которых один попал в глаз. Но и матрос в своем
роде тоже не овца: оттого эта волчья ласка была для Мотыгина не больше,
как сарказм какой-нибудь барыни на неуместную любезность франта. Но Фаддеев утешается этим еще до сих пор, хотя синее пятно на глазу Мотыгина уже пожелтело.
Придравшись к случаю, я,
из чрезвычайного любопытства, разговорился с ним; а так
как принят был не по знакомству, а
как подчиненный чиновник, пришедший с известного
рода рапортом, то, видя, с своей стороны,
как я принят у его начальника, он удостоил меня некоторою откровенностию, — ну, разумеется, в известной степени, то есть скорее был вежлив, чем откровенен, именно
как французы умеют быть вежливыми, тем более что видел во мне иностранца.
От устья Синанцы Иман изменяет свое направление и течет на север до тех пор, пока не достигнет Тхетибе. Приток этот имеет 3 названия: гольды называют его Текибира, удэгейцы — Тэгибяза, русские — Тайцзибери. Отсюда Иман опять поворачивает на запад,
какое направление и сохраняет уже до впадения своего в Уссури. Эта часть долины Имана тоже слагается
из ряда денудационных и тектонических участков, чередующихся между собой. Такого
рода долины особенно часто встречаются в Приамурском крае.
Ночью даже приснился ей сон такого
рода, что сидит она под окном и видит: по улице едет карета, самая отличная, и останавливается эта карета, и выходит
из кареты пышная дама, и мужчина с дамой, и входят они к ней в комнату, и дама говорит: посмотрите, мамаша,
как меня муж наряжает! и дама эта — Верочка.
Соломонов храм — построенная Библия, так,
как храм святого Петра — построенный выход
из католицизма, начало светского мира, начало расстрижения
рода человеческого.
Встарь бывала,
как теперь в Турции, патриархальная, династическая любовь между помещиками и дворовыми. Нынче нет больше на Руси усердных слуг, преданных
роду и племени своих господ. И это понятно. Помещик не верит в свою власть, не думает, что он будет отвечать за своих людей на Страшном судилище Христовом, а пользуется ею
из выгоды. Слуга не верит в свою подчиненность и выносит насилие не
как кару божию, не
как искус, — а просто оттого, что он беззащитен; сила солому ломит.
Визиты княгини производили к тому же почти всегда неприятные впечатления, она обыкновенно ссорилась из-за пустяков с моим отцом, и, не видавшись месяца два, они говорили друг другу колкости, прикрывая их нежными оборотами, в том
роде,
как леденцом покрывают противные лекарства.
Сверх участников в спорах, сверх людей, имевших мнения, на эти вечера приезжали охотники, даже охотницы, и сидели до двух часов ночи, чтоб посмотреть, кто
из матадоров кого отделает и
как отделают его самого; приезжали в том
роде,
как встарь ездили на кулачные бои и в амфитеатр, что за Рогожской заставой.
Тюфяев знал своих гостей насквозь, презирал их, показывал им иногда когти и вообще обращался с ними в том
роде,
как хозяин обращается с своими собаками: то с излишней фамильярностью, то с грубостию, выходящей
из всех пределов, — и все-таки он звал их на свои обеды, и они с трепетом и радостью являлись к нему, унижаясь, сплетничая, подслуживаясь, угождая, улыбаясь, кланяясь.
Пожилых лет, небольшой ростом офицер, с лицом, выражавшим много перенесенных забот, мелких нужд, страха перед начальством, встретил меня со всем радушием мертвящей скуки. Это был один
из тех недальних, добродушных служак, тянувший лет двадцать пять свою лямку и затянувшийся, без рассуждений, без повышений, в том
роде,
как служат старые лошади, полагая, вероятно, что так и надобно на рассвете надеть хомут и что-нибудь тащить.
Само собой разумеется, что такого
рода работа,
как бы она по наружности ни казалась успешною, не представляла устойчивых элементов,
из которых могла бы выработаться способность к логическому мышлению.
Сделай же, Боже, так, чтобы все потомство его не имело на земле счастья! чтобы последний в
роде был такой злодей,
какого еще и не бывало на свете! и от каждого его злодейства чтобы деды и прадеды его не нашли бы покоя в гробах и, терпя муку, неведомую на свете, подымались бы
из могил! А иуда Петро чтобы не в силах был подняться и оттого терпел бы муку еще горшую; и ел бы,
как бешеный, землю, и корчился бы под землею!
— Вот
как раз до того теперь, чтобы женихов отыскивать! Дурень, дурень! тебе, верно, и на
роду написано остаться таким! Где ж таки ты видел, где ж таки ты слышал, чтобы добрый человек бегал теперь за женихами? Ты подумал бы лучше,
как пшеницу с рук сбыть; хорош должен быть и жених там! Думаю, оборваннейший
из всех голодрабцев.
Ляпины
родом крестьяне не то тамбовские, не то саратовские. Старший в юности служил у прасола и гонял гурты в Москву. Как-то в Моршанске, во время одного
из своих путешествий, он познакомился со скопцами, и те уговорили его перейти в их секту, предлагая за это большие деньги.
Речь Жадаева попала в газеты, насмешила Москву, и тут принялись за очистку Охотного ряда. Первым делом было приказано иметь во всех лавках кошек. Но кошки и так были в большинстве лавок. Это был
род спорта — у кого кот толще. Сытые, огромные коты сидели на прилавках, но крысы обращали на них мало внимания. В надворные сараи котов на ночь не пускали после того,
как одного
из них в сарае ночью крысы сожрали.
Должно быть, фигура была тоже яркая в своем
роде, так
как рассказы о нем переходили
из поколения в поколение.
Главное, скверно было то, что Мышников, происходя
из купеческого
рода, знал все тонкости купеческой складки, и его невозможно было провести,
как иногда проводили широкого барина Стабровского или тягучего и мелочного немца Драке. Прежде всего в Мышникове сидел свой брат мужик, у которого была одна политика — давить все и всех, давить
из любви к искусству.
Все мысли и чувства Аграфены сосредоточивались теперь в прошлом, на том блаженном времени, когда была жива «сама» и дом стоял полною чашей. Не стало «самой» — и все пошло прахом. Вон
какой зять-то выворотился с поселенья. А все-таки зять,
из своего роду-племени тоже не выкинешь. Аграфена являлась живою летописью малыгинской семьи и свято блюла все, что до нее касалось. Появление Полуянова с особенною яркостью подняло все воспоминания, и Аграфена успела, ставя самовар, всплакнуть раз пять.
Во избежание подобного
рода противоречий, казалось бы, проще всего пригласить настоящих учителей
из России или Сибири и назначить им такое жалованье,
какое получают надзиратели, но для этого понадобилось бы коренным образом изменить свой взгляд на преподавательское дело и не считать его менее важным, чем дело надзирателя.]
Эти случаи, противоречащие общим их нравам, остались для меня неразрешенною загадкою. Вот еще другая странность: в начале августа нахаживал я изредка, всегда в выкошенных, вытолоченных или мелкотравных болотах, малого и большого
рода курахтанов, которые прятались в траве в одиночку и, выдержав стойку, поднимались из-под собаки,
как дупели: они пропадали очень скоро.
Для охотников, стреляющих влет мелкую, преимущественно болотную птицу, не нужно ружье, которое бы било дальше пятидесяти или, много, пятидесяти пяти шагов: это самая дальняя мера; по большей части в болоте приходится стрелять гораздо ближе; еще менее нужно, чтоб ружье било слишком кучно, что, впрочем, всегда соединяется с далекобойностью; ружье, несущее дробь кучею, даже невыгодно для мелкой дичи;
из него гораздо скорее дашь промах, а если возьмешь очень верно на близком расстоянии, то непременно разорвешь птицу: надобно только, чтоб ружье ровно и не слишком широко рассевало во все стороны мелкую дробь, обыкновенно употребляемую в охоте такого
рода, и чтоб заряд ложился,
как говорится, решетом.
Из всех
родов житейской дипломатики — это самый низший, это не более,
как расчет первого следующего хода в шахматной игре.
— О, еще бы! — тотчас же ответил князь, — князей Мышкиных теперь и совсем нет, кроме меня; мне кажется, я последний. А что касается до отцов и дедов, то они у нас и однодворцами бывали. Отец мой был, впрочем, армии подпоручик,
из юнкеров. Да вот не знаю,
каким образом и генеральша Епанчина очутилась тоже
из княжон Мышкиных, тоже последняя в своем
роде…
Когда же, например, самая сущность некоторых ординарных лиц именно заключается в их всегдашней и неизменной ординарности, или, что еще лучше, когда, несмотря на все чрезвычайные усилия этих лиц выйти во что бы ни стало
из колеи обыкновенности и рутины, они все-таки кончают тем, что остаются неизменно и вечно одною только рутиной, тогда такие лица получают даже некоторую своего
рода и типичность, —
как ординарность, которая ни за что не хочет остаться тем, что она есть, и во что бы то ни стало хочет стать оригинальною и самостоятельною, не имея ни малейших средств к самостоятельности.
Но дом Марьи Дмитриевны не поступил в чужие руки, не вышел
из ее
рода, гнездо не разорилось: Леночка, превратившаяся в стройную, красивую девушку, и ее жених — белокурый гусарский офицер, сын Марьи Дмитриевны, только что женившийся в Петербурге и вместе с молодой женой приехавший на весну в О…, сестра его жены, шестнадцатилетняя институтка с алыми щеками и ясными глазками, Шурочка, тоже выросшая и похорошевшая, — вот
какая молодежь оглашала смехом и говором стены калитинского дома.
Но стоило выпить Никитушке один стаканчик водки,
как он делался совершенно другим человеком — пел песни, плясал, рассказывал все подробности своего заплечного мастерства и вообще разыгрывал кабацкого дурачка. Все знали эту слабость Никитушки и по праздникам делали
из нее
род спорта.
Наташка знала про него только то, что Кузьмич
родом из Мурмоса и вырос тоже в сиротстве,
как и она.
Отдельно держались приезжие,
как своего
рода заводская аристократия, Овсянников, Груздев, исправник, старик Основа и о. Сергей. К ним присоединились потом Ефим Андреич и Ястребок. Основа, плечистый и широкий в кости старик, держал себя совершенно свободно,
как свой человек. Он степенно разглаживал свою седую, окладистую бороду и вполголоса разговаривал больше с Груздевым. В своем раскольничьем полукафтане, с подстриженными в скобку волосами, Основа резко выделялся
из остальных гостей.
— Бахарев сидит вторым от края; справа от него помещаются четыре женщины и в конце их одна стоящая фигура мужеского
рода; а слева сидит очень высокий и очень тонкий человек, одетый совершенно так,
как одеваются польские ксендзы: длинный черный сюртук до пят, черный двубортный жилет и черные панталоны, заправленные в голенища козловых сапожек, а по жилету часовой шнурок, сплетенный
из русых женских волос.
В уголке стоял худенький, маленький человек с белокурою головою и жиденькой бородкой. Длинный сюртук висел на нем,
как на вешалке, маленькие его голубые глазки, сверкающие фантастическим воодушевлением, были постоянно подняты к небу, а руки сложены крестом на груди,
из которой с певучим рыданием летел плач Иосифа, едущего на верблюдах в неволю и видящего гроб своей матери среди пустыни, покинутой их
родом.
Он говорил, может быть, и не так, но во всяком случае приблизительно в этом
роде. Любка краснела, протягивала барышням в цветных кофточках и в кожаных кушаках руку, неуклюже сложенную всеми пальцами вместе, потчевала их чаем с вареньем, поспешно давала им закуривать, но, несмотря на все приглашения, ни за что не хотела сесть. Она говорила: «Да-с, нет-с,
как изволите». И когда одна
из барышень уронила на пол платок, она кинулась торопливо поднимать его.