Неточные совпадения
Религиозным является и
учение о скачке
из царства необходимости в царство свободы.
— Господствует
учение энциклопедистов… подкопаны все основания общественные, государственные,
религиозные… затем кровь… безурядица. Что можно было
из этого предвидеть?.. Одно, что народ дожил до нравственного и материального разложения; значит, баста!.. Делу конец!.. Ничуть не бывало, возрождается, как феникс, и выскакивает в Наполеоне Первом. Это черт знает что такое!
Сущность всякого
религиозного учения — не в желании символического выражения сил природы, не в страхе перед ними, не в потребности к чудесному и не во внешних формах ее проявления, как это думают люди науки. Сущность религии в свойстве людей пророчески предвидеть и указывать тот путь жизни, по которому должно идти человечество, в ином, чем прежнее, определении смысла жизни,
из которого вытекает и иная, чем прежняя, вся будущая деятельность человечества.
В «Китабе-Акдес», священной книге бабидов [Бабиды — последователи
религиозного учения, созданного в Иране в 40-х гг. XIX в. Бабом, отрицавшим законы Корана и Шариата; после восстания в 1848–1852 гг. были жестоко подавлены.], стих 70-й учит: «О, люди, Беха, каждому
из вас обязательно занятие каким-либо делом, — или ремесленным, или промышленным и тому подобным».
1:23.], как главная тема христианской проповеди, могла явиться только
из полноты
религиозного откровения, как «миф» в положительном значении этого слова, и лишь в дальнейшем
из этого зерна выросла система догматов
учения церкви.
Консервативные
учения о
религиозной общественности и революционные
учения о
религиозной общественности одинаково хотят вывести Град Божий
из «мира» и не порывают окончательно с принципом эволюции, трансформации ветхой общественности в новую.
Для того же, чтобы они никогда уже не догадались, что единое нужное для них — это установление законов жизни, которое указано в
учении Христа, я внушаю им, что законов духовной жизни они знать не могут и что всякое
религиозное учение, в том числе и
учение Христа, есть заблуждение и суеверие, а что узнать о том, как им надо жить, они могут
из придуманной мною для них пауки, называемой социологией, состоящей в изучении того, как различно дурно жили прежние люди.
Не будучи человеком особенно
религиозным, он все-таки совершенно невольно, под давлением обрушившегося на него несчастья, при несколько успокоившей его мысли о чувстве к нему княжны, чувстве, которое, по уверению ее самой, настолько сильно и крепко, что устоит при всякой борьбе и выйдет целым
из нее, мысленно обратился к тому руководителю человеческих судеб, сознание о существовании которого лежит в душе даже атеиста, какой бы болотистой тиной материалистических и атеистических
учений ни была бы она затянута.
Повторялось это много раз в истории, но никогда, я думаю, этот разлад между образом жизни людей, отставших от
религиозного уяснения смысла жизни и вытекающего
из него руководства поведения, не был так велик, каков он теперь среди христианских народов, не принявших открытого им христианского
учения в истинном его значении и вытекающего
из этого
учения руководства поведения, а живущих и продолжающих жить прежней языческой жизнью.
Люди христианского мира, приняв под видом христианского
учения составленное церковью извращение его, заменившее язычество и сначала отчасти удовлетворявшее людей своими новыми формами, перестали со временем верить и в это извращенное церковью христианство и дошли наконец до того, что остались без всякого
религиозного понимания жизни и вытекающего
из него руководства поведения.
Но ни одно
из этих
учений не поставило этой добродетели основой жизни, высшим законом, долженствующим быть не только главным, но единым руководством поступков людей, как это сделано позднейшим
из всех
религиозных учений — христианством.
Так что казалось бы очевидно, что допущение хотя какого бы то ни было исключения
из требования исполнения закона любви уничтожает всё значение, весь смысл, всю благодетельность закона любви, лежащего в основе и всякого
религиозного учения и всякого нравственного
учения.