Неточные совпадения
В это время старый есаул
подошел к двери и назвал его по
имени; тот откликнулся.
В это время один офицер, сидевший в углу комнаты, встал и, медленно
подойдя к столу, окинул всех спокойным и торжественным взглядом. Он был родом серб, как видно было из его
имени.
«Посмотреть ли на нее еще или нет?.. Ну, в последний раз!» — сказал я сам себе и высунулся из коляски к крыльцу. В это время maman с тою же мыслью
подошла с противоположной стороны коляски и позвала меня по
имени. Услыхав ее голос сзади себя, я повернулся к ней, но так быстро, что мы стукнулись головами; она грустно улыбнулась и крепко, крепко поцеловала меня в последний раз.
Никогда еще большой корабль не
подходил к этому берегу; у корабля были те самые паруса,
имя которых звучало как издевательство; теперь они ясно и неопровержимо пылали с невинностью факта, опровергающего все законы бытия и здравого смысла.
Катя слегка присела, поместилась возле сестры и принялась разбирать цветы. Борзая собака,
имя которой было Фифи,
подошла, махая хвостом, поочередно к обоим гостям и ткнула каждого из них своим холодным носом в руку.
Леонтий был классик и безусловно чтил все, что истекало из классических образцов или что
подходило под них. Уважал Корнеля, даже чувствовал слабость к Расину, хотя и говорил с усмешкой, что они заняли только тоги и туники, как в маскараде, для своих маркизов: но все же в них звучали древние
имена дорогих ему героев и мест.
Наконец он решил
подойти стороной: нельзя ли ему самому угадать что-нибудь из ее ответов на некоторые прежние свои вопросы, поймать
имя, остановить ее на нем и облегчить ей признание, которое самой ей сделать, по-видимому, было трудно, хотя и хотелось, и даже обещала она сделать, да не может.
Вы знаете, что были и есть люди, которые
подходили близко к полюсам, обошли берега Ледовитого моря и Северной Америки, проникали в безлюдные места, питаясь иногда бульоном из голенища своих сапог, дрались с зверями, с стихиями, — все это герои, которых
имена мы знаем наизусть и будет знать потомство, печатаем книги о них, рисуем с них портреты и делаем бюсты.
Нам подали шлюпки, и мы, с людьми и вещами, свезены были на прибрежный песок и там оставлены, как совершенные Робинзоны. Что толку, что Сибирь не остров, что там есть города и цивилизация? да до них две, три или пять тысяч верст! Мы поглядывали то на шкуну, то на строения и не знали, куда преклонить голову. Между тем к нам
подошел какой-то штаб-офицер, спросил
имена, сказал свое и пригласил нас к себе ужинать, а завтра обедать. Это был начальник порта.
Особенно любит она глядеть на игры и шалости молодежи; сложит руки под грудью, закинет голову, прищурит глаза и сидит, улыбаясь, да вдруг вздохнет и скажет: «Ах вы, детки мои, детки!..» Так, бывало, и хочется
подойти к ней, взять ее за руку и сказать: «Послушайте, Татьяна Борисовна, вы себе цены не знаете, ведь вы, при всей вашей простоте и неучености, — необыкновенное существо!» Одно
имя ее звучит чем-то знакомым, приветным, охотно произносится, возбуждает дружелюбную улыбку.
Губернатора велено было судить сенату…, [Чрезвычайно досадно, что я забыл
имя этого достойного начальника губернии, помнится, его фамилья Жеребцов. (Прим. А. И. Герцена.)] оправдать его даже там нельзя было. Но Николай издал милостивый манифест после коронации, под него не
подошли друзья Пестеля и Муравьева, под него
подошел этот мерзавец. Через два-три года он же был судим в Тамбове за злоупотребление властью в своем именье; да, он
подошел под манифест Николая, он был ниже его.
— И талант у вас есть, и сцену знаете, только мне свое
имя вместе с другим ставить неудобно. К нашему театру пьеса тоже не
подходит.
Однажды — это было уже в восьмидесятых годах — ночью в эту запертую крепость постучали. Вооружив домочадцев метлами и кочергами, Самаревич
подошел к дверям. Снаружи продолжался стук, как оказалось… «
именем закона». Когда дверь была отворена, в нее вошли жандармы и полиция. У одного из учеников произвели обыск, и ученика арестовали.
— Вот ты как давеча ко мне зазвонил, я тотчас здесь и догадался, что это ты самый и есть;
подошел к дверям на цыпочках и слышу, что ты с Пафнутьевной разговариваешь, а я уж той чем свет заказал: если ты, или от тебя кто, али кто бы то ни был, начнет ко мне стукать, так чтобы не сказываться ни под каким видом; а особенно если ты сам придешь меня спрашивать, и
имя твое ей объявил.
В одну ночь муж
подошел к ее постели со свечой и листком бумаги и заставил ее подписать свое
имя под его подписью.
Наташа его не останавливала, даже сама посоветовала ехать. Она ужасно боялась, что Алеша будет теперь нарочно, через силу,просиживать у нее целые дни и наскучит ею. Она просила только, чтоб он от ее
имени ничего не говорил, и старалась повеселее улыбнуться ему на прощание. Он уже хотел было выйти, но вдруг
подошел к ней, взял ее за обе руки и сел подле нее. Он смотрел на нее с невыразимою нежностью.
Я сказал уже, что Нелли не любила старика еще с первого его посещения. Потом я заметил, что даже какая-то ненависть проглядывала в лице ее, когда произносили при ней
имя Ихменева. Старик начал дело тотчас же, без околичностей. Он прямо
подошел к Нелли, которая все еще лежала, скрыв лицо свое в подушках, и взяв ее за руку, спросил: хочет ли она перейти к нему жить вместо дочери?
Так случилось и после этого самоубийства. Первым начал Осадчий. Как раз
подошло несколько дней праздников подряд, и он в течение их вел в собрании отчаянную игру и страшно много пил. Странно: огромная воля этого большого, сильного и хищного, как зверь, человека увлекла за собой весь полк в какую-то вертящуюся книзу воронку, и во все время этого стихийного, припадочного кутежа Осадчий с цинизмом, с наглым вызовом, точно ища отпора и возражения, поносил скверными словами
имя самоубийцы.
— Не правда ли, как Вольдемар (она забыла, верно, мое
имя) похож на свою maman? — и сделала такой жест глазами, что князь, должно быть, догадавшись, чего она хотела,
подошел ко мне и с самым бесстрастным, даже недовольным выражением лица протянул мне свою небритую щеку, в которую я должен был поцеловать его.
Вслед за ним
подошел ко мне один больной из исправительной роты и начал уверять, что он знал многих из прежде сосланных дворян, называя их по
имени и отчеству.
Термосесов пожелал удостовериться, спит его начальник или только притворяется спящим, и для того он тихо
подошел к кровати, нагнулся к его лицу и назвал его по
имени.
Между тем все общество
подошло к беседке, известной под
именем Миловидовой, и остановилось, чтобы полюбоваться зрелищем Царицынских прудов.
Шубин
подошел ко мне после стола и сказал: «Вот этот и некто другой (он твоего
имени произнести не может) — оба практические люди, а посмотрите, какая разница: там настоящий, живой, жизнью данный идеал; а здесь даже не чувство долга, а просто служебная честность и дельность без содержания».
Как ни старательно он прислушивался к говору толпы, но слова: «помпадур», «закон» — ни разу не долетели до его слуха. Либо эти люди были счастливы сами по себе, либо они просто дикие, не имеющие даже элементарных понятий о том, что во всем образованном мире известно под
именем общественного благоустройства и благочиния. Долго он не решался заговорить с кем-нибудь, но, наконец, заметил довольно благообразного старика, стоявшего у воза с кожами, и
подошел к нему.
Потом он проворно вскочил с постели, босиком
подошел к шкафу, торопливо вытащил известную нам родословную, взял из чернильницы перо, провел черту от кружка с
именем «Алексей», сделал кружок на конце своей черты и в середине его написал: «Сергей».
На кротком, невозмутимо тихом лице старичка проглядывало смущение. Он, очевидно, был чем-то сильно взволнован. Белая голова его и руки тряслись более обыкновенного.
Подойдя к соседу, который рубил справа и слева, ничего не замечая, он не сказал даже «бог помочь!». Дедушка ограничился тем лишь, что назвал его по
имени.
Нельзя же было не
подойти и не поздороваться; к тому же она вспомнила, что
имя родственника находилось в письме Вани.
Литвинов остался один и все еще не мог прийти в себя. Он опомнился наконец, проворно
подошел к двери кабинета, произнес
имя Ирины раз, два, три раза… Он уже ухватился за замок… С крыльца гостиницы послышался голос Ратмирова.
— Это очень хитрый и злой ветер, вот этот, который так ласково дует на нас с берега, точно тихонько толкая в море, — там он
подходит к вам незаметно и вдруг бросается на вас, точно вы оскорбили его. Барка тотчас сорвана и летит по ветру, иногда вверх килем, а вы — в воде. Это случается в одну минуту, вы не успеете выругаться или помянуть
имя божие, как вас уже кружит, гонит в даль. Разбойник честнее этого ветра. Впрочем — люди всегда честнее стихии.
Так время
подходило к весне; Дорушка все то вставала, то опять ложилась и все хворала и хворала; Долинский и Анна Михайловна по-прежнему тщательно скрывали свою великопостную любовь от всякого чужого глаза, но, однако, тем не менее никто не верил этому пуризму, и в мастерской, при разговорах об Анне Михайловне и Долинском, собственные
имена их не употреблялись, а говорилось просто: сама и ейный.
Когда они
подошли к Лангфуртскому предместью, то господин Дольчини, в виду ваших казаков, распрощавшись очень вежливо с Рено, сказал ему: «Поблагодарите генерала Раппа за его ласку и доверенность; да не забудьте ему сказать, что я не итальянский купец Дольчини, а русской партизан…» Тут назвал он себя по
имени, которое я никак не могу выговорить, хотя и тысячу раз его слышал.
Анфиса(
подходя к Маше). Маша, чай кушать, матушка. (Вершинину.) Пожалуйте, ваше высокоблагородие… простите, батюшка, забыла
имя, отчество…
— Я тебе говорю. Такие у нас барчуки необнаковенные! Особенно Давыдка этот… как есть иезоп [Иезоп — бранное слово, произведенное от
имени древнегреческого баснописца Эзопа.]. На самой на зорьке встал я, да и
подхожу этак к окну… Гляжу: что за притча? Идут наши два голубчика по саду, несут эти самые часы, под яблонькой яму вырыли — да туда их, словно младенца какого! И землю потом заровняли, ей-богу, такие беспутные!
— Ты угадала, девушка. От тебя трудно скрыться. И правда, зачем тебе быть скиталицей около стад пастушеских? Да, я один из царской свиты, я главный повар царя. И ты видела меня, когда я ехал в колеснице Аминодавовой в день праздника Пасхи. Но зачем ты стоишь далеко от меня?
Подойди ближе, сестра моя! Сядь вот здесь на камне стены и расскажи мне что-нибудь о себе. Скажи мне твое
имя?
—
Подходи, православные, во
имя святого Кирилла!
Ее иначе и назвать нельзя,
имя ей — Глашка, Глафира, а надо звать — Курочкина… не
подходит иначе!
С большою важностью и в то же время вежливостью и старинными поклонами он отрекомендовался всему обществу и каждому порознь;
подходил даже к Наташе, спросил об ее
имени и просил полюбить старика.
Несколько времени лежал он с закрытыми глазами. Ему слышался шорох от поднимающейся простыни… Кто-то
подошел к его кровати, и голос, знакомый голос, назвал его по
имени...
Малгоржан-Казаладзе принадлежал к расе «восточных человеков» армянского происхождения и немного
подходил к тому достолюбезному типу, который известен под
именем отвратительных красавцев. Впрочем, Малгоржан и сам, по общей слабости своих соотчичей, думал о себе, что он «молодца и красавица» и что поэтому ни одна женщина против его красоты устоять не может.
Впрочем, противоречить я не стала. Наскоро проглотив кусок холодной баранины, оставившей во рту отвратительный вкус застывшего сала, я
подошла пожелать княгине спокойной ночи. Она холодно кивнула мне и сделала какой-то знак великанше. Мариам (странно было называть эту несуразную фигуру поэтическим
именем Мариам) схватила своей огромной лапищей бронзовый шандал с воткнутым в него огарком сальной свечи и, сделав мне знак следовать за собой, пошла вперед тяжело шлепая своими войлочными чувяками.
Мне — рыться в каких-то мемуарах! Мне — Нине бек-Израэл, не имеющей ничего общего с родом Джаваха?.. Разбираться во всем этом хаосе
имен и событий, когда я не осмотрела как следует замка, не влезала еще на башню, не обегала построек и не открыла их назначения! Но, зная по опыту, что открытое сопротивление не приведет ни к чему хорошему, я
подошла к бабушке и почтительно попросила...
Милица была как во сне. Офицеры
подходили к ней, жали ей руку, гладили ее по голове. Солдатики смотрели на нее с братской гордостью. Они в действительности гордились своими юными разведчиками, не жалевшими своей жизни во
имя службы для родины. Особенно был доволен Онуфриев.
Только прежде встаньте все в шеренгу и,
подходя по одной к мешку, называйте свое
имя.
Она была очень хорошенькая. Представьте себе длинное гибкое тельце, покрытое золотистой шерстью, посреди которой вдоль спины шла в виде ленты узкая длинная полоса. Умные зеленые глазки с поминутно расширяющимися зрачками и круглая мордочка, из которой временами высовывался острый, как жало, розовый язычок. Самое
имя её, Милка, как нельзя более
подходило к хорошенькому зверьку.
Впереди шли старшие. Маргарита Вронская первая
подошла к мешку и смело опустила в него руку, назвав свое
имя.
Иногда после лекции
подходил к нему, и он собственноручно вписывал мне в тетрадь не расслышанное мною собственное
имя или специальный какой-нибудь термин.
—
Подойдите сюда, мистрис, ваше
имя Гонерила? — говорит шут, обращаясь к скамейке.
Они простились. Когда Антон выезжал со двора, слуга его, недокрещенец,
подошел к нему, чтобы также проститься: он ехал с своим наставником и покровителем в дальние земли. Молодой человек умел и в этом случае оценить тонкое чувство еврея. Не легко было б иметь в услугах еретика, отступника от Христова
имени! Возвращаясь домой, он разбирал благородные чувства жида с особенною благодарностью, но обещал себе сделать приличное омовение от нечистоты, которою его отягчили руки, распинавшие Спасителя.
Можно судить, в каком тревожном состоянии остался молодой человек. Все шаги, все слова чудного посредника между ним и судьбою были заочно взвешены, рассчитаны по маятнику замиравшего сердца. «Вот, — думал Антон, —
подошел старик к воротам Образца, вот он всходит на лестницу… Он в комнате боярина… произносит
имя Анастасии,
имя мое… Жребий мой положен на весы судьбы… Господи, урони на него милостивый взор!»
Лизавета Петровна поразила меня! Я схватилась за ее руку и впилась в нее глазами, точно желая взять у нее, занять хоть на минуту ее душевную силу. Она пошла прямо к одной из женщин, сидевших на диване, к самой красивой;
подошла, назвала ее по
имени, поздоровалась, села рядом с нею и заговорила как ни в чем не бывало.