Неточные совпадения
К рыжебородому подошел какой-то толстый и увел за собой. Пьяный юноша
исчез, к даме подошел высокий, худощавый, носатый, с бледным лицом, с пенсне, с прозрачной бородкой неопределенной окраски, он толкал
в плечо румянощекую девушку, с толстой косой золотистых
волос.
Он
исчез. Парень подошел к столу, взвесил одну бутылку, другую, налил
в стакан вина, выпил, громко крякнул и оглянулся, ища, куда плюнуть. Лицо у него опухло, левый глаз почти затек, подбородок и шея вымазаны кровью. Он стал еще кудрявей, — растрепанные
волосы его стояли дыбом, и он был еще более оборван, — пиджак вместе с рубахой распорот от подмышки до полы, и, когда парень пил вино, — весь бок его обнажился.
Главное начиналось, когда занавес снова
исчезал и к рампе величественно подходила Алина Августова
в белом, странно легком платье, которое не скрывало ни одного движения ее тела, с красными розами
в каштановых
волосах и у пояса.
Обломов сиял, идучи домой. У него кипела кровь, глаза блистали. Ему казалось, что у него горят даже
волосы. Так он и вошел к себе
в комнату — и вдруг сиянье
исчезло и глаза
в неприятном изумлении остановились неподвижно на одном месте:
в его кресле сидел Тарантьев.
Марфенька надулась, а Викентьев постоял минуты две
в недоумении, почесывая то затылок, то брови, потом вместо того, чтоб погладить
волосы, как делают другие, поерошил их, расстегнул и застегнул пуговицу у жилета, вскинул легонько фуражку вверх и, поймав ее, выпрыгнул из комнаты, сказавши: «Я за нотами и за книгой — сейчас прибегу…» — и
исчез.
Сидит он, скорчившись, на верстаке, а
в голове у него словно молоты стучат. Опохмелиться бы надобно, да не на что. Вспоминает Сережка, что давеча у хозяина
в комнате (через сени) на киоте он медную гривну видел, встает с верстака и, благо хозяина дома нет,
исчезает из мастерской. Но главный подмастерье пристально следит за ним, и
в то мгновенье, как он притворяет дверь
в хозяйскую комнату, вцепляется ему
в волоса.
Бывало, что босяки, рожденные на Хитровке, на ней и доживали до седых
волос,
исчезая временно на отсидку
в тюрьму или дальнюю ссылку. Это мальчики.
Но
в толпе, недалеко от того места, где он сидел, откуда-то сбоку — он бы никак не указал,
в каком именно месте и
в какой точке, — мелькнуло одно лицо, бледное лицо, с курчавыми темными
волосами, с знакомыми, очень знакомыми улыбкой и взглядом, — мелькнуло и
исчезло.
Высокий, умный, но холодный лоб Ярошиньского был правильно подлиневан двумя почти сходившимися бровями, из которых еще не совсем
исчез черный
волос молодости, но еще более молодости было
в черных, тоже очень умных его глазах.
Но последнее время записка эта
исчезла по той причине, что вышесказанные три комнаты наняла приехавшая
в Москву с дочерью адмиральша, видимо, выбиравшая уединенный переулок для своего местопребывания и желавшая непременно нанять квартиру у одинокой женщины и пожилой, за каковую она и приняла владетельницу дома; но Миропа Дмитриевна Зудченко вовсе не считала себя пожилою дамою и всем своим знакомым доказывала, что у женщины никогда не надобно спрашивать, сколько ей лет, а должно смотреть, какою она кажется на вид; на вид же Миропа Дмитриевна, по ее мнению, казалась никак не старее тридцати пяти лет, потому что если у нее и появлялись седые
волосы, то она немедля их выщипывала; три — четыре выпавшие зуба были заменены вставленными; цвет ее лица постоянно освежался разными притираньями; при этом Миропа Дмитриевна была стройна; глаза имела хоть и небольшие, но черненькие и светящиеся, нос тонкий; рот, правда, довольно широкий, провалистый, но не без приятности; словом, всей своей физиономией она напоминала несколько мышь, способную всюду пробежать и все вынюхать, что подтверждалось даже прозвищем, которым называли Миропу Дмитриевну соседние лавочники: дама обделистая.
Сердце у ней не то окаменело, не то
исчезло из груди; она его не чувствовала, но
в голове тяжко бились жилы, и
волосы ее жгли, и губы сохли.
Он
исчез. Но Фому не интересовало отношение мужиков к его подарку: он видел, что черные глаза румяной женщины смотрят на него так странно и приятно. Они благодарили его, лаская, звали к себе, и, кроме них, он ничего не видал. Эта женщина была одета по-городскому —
в башмаки,
в ситцевую кофту, и ее черные
волосы были повязаны каким-то особенным платочком. Высокая и гибкая, она, сидя на куче дров, чинила мешки, проворно двигая руками, голыми до локтей, и все улыбалась Фоме.
Какие-то неопределенные мысли зарождались и
исчезали в нем; перед ним мелькал голый череп крестного
в венчике серебряных
волос, с темным лицом, похожим на лики старинных икон.
Запечатав это письмо, он положил его под обложку красиво переплетенной маленькой книжечки, завернул ее
в бумагу, снова запечатал и велел лакею отнести Бодростиной. Затем, когда слуга
исчез, Горданов сел пред зеркалом, развернул свой бумажник, пересчитал деньги и, сморщив с неудовольствием лоб, долго сидел, водя
в раздумьи длинною ручкой черепаховой гребенки по чистому, серебристому пробору своих
волос.
Среднего роста, с маленькой головкой, покрытой роскошными черными
волосами, с классически правильными чертами лица, Анжелика производила чарующее впечатление. Все переменилось
в ней: желтый цвет кожи
исчез, хотя лицо было матовое, смуглое, с нежным, то вспыхивающим, то пропадающим румянцем; даже выражение чудных глаз стало другое: неуверенность и упрямство заменились твердым взглядом,
в котором светились энергия и уверенность
в себе.