Неточные совпадения
Гаврило Афанасьевич
Из тарантаса выпрыгнул,
К крестьянам подошел:
Как лекарь, руку каждому
Пощупал, в лица глянул им,
Схватился за
бокаИ покатился со смеху…
«Ха-ха! ха-ха! ха-ха! ха-ха!»
Здоровый смех помещичий
По утреннему воздуху
Раскатываться стал…
А князь опять больнехонек…
Чтоб только время выиграть,
Придумать:
как тут быть,
Которая-то барыня
(Должно быть, белокурая:
Она ему, сердечному,
Слыхал я, терла щеткою
В то время левый
бок)
Возьми и брякни барину,
Что мужиков помещикам
Велели воротить!
Поверил! Проще малого
Ребенка стал старинушка,
Как паралич расшиб!
Заплакал! пред иконами
Со всей семьею молится,
Велит служить молебствие,
Звонить в колокола!
Дю-Шарио смотрел из окна на всю эту церемонию и, держась за
бока, кричал:"Sont-ils betes! dieux des dieux! sont-ils betes, ces moujiks de Gloupoff!"[
Какие дураки! клянусь богом!
какие дураки эти глуповские мужики! (франц.)]
Очень может статься, что многое из рассказанного выше покажется читателю чересчур фантастическим.
Какая надобность была Бородавкину делать девятидневный поход, когда Стрелецкая слобода была у него под
боком и он мог прибыть туда через полчаса?
Как мог он заблудиться на городском выгоне, который ему,
как градоначальнику, должен быть вполне известен? Возможно ли поверить истории об оловянных солдатиках, которые будто бы не только маршировали, но под конец даже налились кровью?
— Постойте, постойте, я знаю, что девятнадцать, — говорил Левин, пересчитывая во второй раз неимеющих того значительного вида,
какой они имели, когда вылетали, скрючившихся и ссохшихся, с запекшеюся кровью, со свернутыми на
бок головками, дупелей и бекасов.
Флигель лет двадцать тому назад, когда Долли была ребенком, был поместителен и удобен, хоть и стоял,
как все флигеля,
боком к выездной аллее и к югу.
― Не угодно ли? ― Он указал на кресло у письменного уложенного бумагами стола и сам сел на председательское место, потирая маленькие руки с короткими, обросшими белыми волосами пальцами, и склонив на
бок голову. Но, только что он успокоился в своей позе,
как над столом пролетела моль. Адвокат с быстротой, которой нельзя было ожидать от него, рознял руки, поймал моль и опять принял прежнее положение.
— Дарья Александровна приказали доложить, что они уезжают. Пускай делают,
как им, вам то есть, угодно, — сказал он, смеясь только глазами, и, положив руки в карманы и склонив голову на
бок, уставился на барина.
В маленьком грязном нумере, заплеванном по раскрашенным пано стен, за тонкою перегородкой которого слышался говор, в пропитанном удушливым запахом нечистот воздухе, на отодвинутой от стены кровати лежало покрытое одеялом тело. Одна рука этого тела была сверх одеяла, и огромная,
как грабли, кисть этой руки непонятно была прикреплена к тонкой и ровной от начала до средины длинной цевке. Голова лежала
боком на подушке. Левину видны были потные редкие волосы на висках и обтянутый, точно прозрачный лоб.
Он едва успел выпростать ногу,
как она упала на один
бок, тяжело хрипя, и, делая, чтобы подняться, тщетные усилия своей тонкою, потною шеей, она затрепыхалась на земле у его ног,
как подстреленная птица.
Она,
как зверок, оглядываясь на больших своими блестящими черными глазами, очевидно радуясь тому, что ею любуются, улыбаясь и
боком держа ноги, энергически упиралась на руки и быстро подтягивала весь задок и опять вперед перехватывала ручонками.
Она вся, кроме ребер,
как будто была сдавлена с
боков и вытянута в глубину.
Свияжский сидел
боком к столу, облокоченною рукой поворачивая чашку, другою собирая в кулак свою бороду и поднося ее к носу и опять выпуская,
как бы нюхая.
Алексей Александрович прошел в ее кабинет. У ее стола
боком к спинке на низком стуле сидел Вронский и, закрыв лицо руками, плакал. Он вскочил на голос доктора, отнял руки от лица и увидал Алексея Александровича. Увидав мужа, он так смутился, что опять сел, втягивая голову в плечи,
как бы желая исчезнуть куда-нибудь; но он сделал усилие над собой, поднялся и сказал...
«Переложите меня на другой
бок», говорил он и тотчас после требовал, чтобы его положили
как прежде.
Лицо его было некрасиво и мрачно,
каким никогда не видала его Анна. Она остановилась и, отклонив голову назад, на
бок, начала своею быстрою рукой выбирать шпильки.
Она опять вся забилась,
как рыбка, треща крыльями седла, выпростала передние ноги, но, не в силах поднять зада, тотчас же замоталась и опять упала на
бок.
Думая так, я с невольном биением сердца глядел на бедную лодку; но она,
как утка, ныряла и потом, быстро взмахнув веслами, будто крыльями, выскакивала из пропасти среди брызгов пены; и вот, я думал, она ударится с размаха об берег и разлетится вдребезги; но она ловко повернулась
боком и вскочила в маленькую бухту невредима.
Кто был то, что называют тюрюк, то есть человек, которого нужно было подымать пинком на что-нибудь; кто был просто байбак, лежавший,
как говорится, весь век на
боку, которого даже напрасно было подымать: не встанет ни в
каком случае.
Чичиков, чинясь, проходил в дверь
боком, чтоб дать и хозяину пройти с ним вместе; но это было напрасно: хозяин бы не прошел, да его уж и не было. Слышно было только,
как раздавались его речи по двору: «Да что ж Фома Большой? Зачем он до сих пор не здесь? Ротозей Емельян, беги к повару-телепню, чтобы потрошил поскорей осетра. Молоки, икру, потроха и лещей в уху, а карасей — в соус. Да раки, раки! Ротозей Фома Меньшой, где же раки? раки, говорю, раки?!» И долго раздавалися всё — раки да раки.
И в самом деле, Селифан давно уже ехал зажмуря глаза, изредка только потряхивая впросонках вожжами по
бокам дремавших тоже лошадей; а с Петрушки уже давно невесть в
каком месте слетел картуз, и он сам, опрокинувшись назад, уткнул свою голову в колено Чичикову, так что тот должен был дать ей щелчка.
— Да чтобы с одного
боку она, понимаешь — зарумянилась бы, а с другого пусти ее полегче. Да исподку-то, исподку-то, понимаешь, пропеки ее так, чтобы рассыпáлась, чтобы всю ее проняло, знаешь, соком, чтобы и не услышал ее во рту —
как снег бы растаяла.
— Правда, с такой дороги и очень нужно отдохнуть. Вот здесь и расположитесь, батюшка, на этом диване. Эй, Фетинья, принеси перину, подушки и простыню. Какое-то время послал Бог: гром такой — у меня всю ночь горела свеча перед образом. Эх, отец мой, да у тебя-то,
как у борова, вся спина и
бок в грязи! где так изволил засалиться?
«Вон оно
как! — подумал про себя Чичиков. — Хорошо же, что я у Собакевича перехватил ватрушку да ломоть бараньего
бока».
— Слышишь, Фетинья! — сказала хозяйка, обратясь к женщине, выходившей на крыльцо со свечою, которая успела уже притащить перину и, взбивши ее с обоих
боков руками, напустила целый потоп перьев по всей комнате. — Ты возьми ихний-то кафтан вместе с исподним и прежде просуши их перед огнем,
как делывали покойнику барину, а после перетри и выколоти хорошенько.
Слезши с козел, он стал перед бричкою, подперся в
бока обеими руками, в то время
как барин барахтался в грязи, силясь оттуда вылезть, и сказал после некоторого размышления: «Вишь ты, и перекинулась!»
— Трудно, Платон Михалыч, трудно! — говорил Хлобуев Платонову. — Не можете вообразить,
как трудно! Безденежье, бесхлебье, бессапожье! Трын-трава бы это было все, если бы был молод и один. Но когда все эти невзгоды станут тебя ломать под старость, а под
боком жена, пятеро детей, — сгрустнется, поневоле сгрустнется…
Ближний этот был Ноздрев, и нечего сказать, он был так отделан со всех
боков и сторон,
как разве только какой-нибудь плут староста или ямщик бывает отделан каким-нибудь езжалым, опытным капитаном, а иногда и генералом, который сверх многих выражений, сделавшихся классическими, прибавляет еще много неизвестных, которых изобретение принадлежит ему собственно.
«Ступай, ступай себе только с глаз моих, бог с тобой!» — говорил бедный Тентетников и вослед за тем имел удовольствие видеть,
как больная, вышед за ворота, схватывалась с соседкой за какую-нибудь репу и так отламывала ей
бока,
как не сумеет и здоровый мужик.
Все те, которые прекратили давно уже всякие знакомства и знались только,
как выражаются, с помещиками Завалишиным да Полежаевым (знаменитые термины, произведенные от глаголов «полежать» и «завалиться», которые в большом ходу у нас на Руси, все равно
как фраза: заехать к Сопикову и Храповицкому, означающая всякие мертвецкие сны на
боку, на спине и во всех иных положениях, с захрапами, носовыми свистами и прочими принадлежностями); все те, которых нельзя было выманить из дому даже зазывом на расхлебку пятисотрублевой ухи с двухаршинными стерлядями и всякими тающими во рту кулебяками; словом, оказалось, что город и люден, и велик, и населен
как следует.
Так мысль ее далече бродит:
Забыт и свет и шумный бал,
А глаз меж тем с нее не сводит
Какой-то важный генерал.
Друг другу тетушки мигнули,
И локтем Таню враз толкнули,
И каждая шепнула ей:
«Взгляни налево поскорей». —
«Налево? где? что там такое?» —
«Ну, что бы ни было, гляди…
В той кучке, видишь? впереди,
Там, где еще в мундирах двое…
Вот отошел… вот
боком стал… —
«Кто? толстый этот генерал...
Ах,
какая прелесть! — прибавил я, живо воображая ее перед собою, и, чтобы вполне наслаждаться этим образом, порывисто перевернулся на другой
бок и засунул голову под подушки.
Как хватило их с корабля — половина челнов закружилась и перевернулась, потопивши не одного в воду, но привязанные к
бокам камыши спасли челны от потопления.
А ляшские тела, увязавши
как попало десятками к хвостам диких коней, пустили их по всему полю и долго потом гнались за ними и хлестали их по
бокам.
В чести был он от всех козаков; два раза уже был избираем кошевым и на войнах тоже был сильно добрый козак, но уже давно состарился и не бывал ни в
каких походах; не любил тоже и советов давать никому, а любил старый вояка лежать на
боку у козацких кругов, слушая рассказы про всякие бывалые случаи и козацкие походы.
Атвуд взвел,
как курок, левую бровь, постоял
боком у двери и вышел. Эти десять минут Грэй провел, закрыв руками лицо; он ни к чему не приготовлялся и ничего не рассчитывал, но хотел мысленно помолчать. Тем временем его ждали уже все, нетерпеливо и с любопытством, полным догадок. Он вышел и увидел по лицам ожидание невероятных вещей, но так
как сам находил совершающееся вполне естественным, то напряжение чужих душ отразилось в нем легкой досадой.
В отчаянном желании Грэя он видел лишь эксцентрическую прихоть и заранее торжествовал, представляя,
как месяца через два Грэй скажет ему, избегая смотреть в глаза: «Капитан Гоп, я ободрал локти, ползая по снастям; у меня болят
бока и спина, пальцы не разгибаются, голова трещит, а ноги трясутся.
Поводья затянул. Ну, жалкий же ездок.
Взглянуть,
как треснулся он — грудью или в
бок?
— Э! да ты, я вижу, Аркадий Николаевич, понимаешь любовь,
как все новейшие молодые люди: цып, цып, цып, курочка, а
как только курочка начинает приближаться, давай бог ноги! Я не таков. Но довольно об этом. Чему помочь нельзя, о том и говорить стыдно. — Он повернулся на
бок. — Эге! вон молодец муравей тащит полумертвую муху. Тащи ее, брат, тащи! Не смотри на то, что она упирается, пользуйся тем, что ты, в качестве животного, имеешь право не признавать чувства сострадания, не то что наш брат, самоломанный!
Впечатление огненной печи еще усиливалось, если смотреть сверху, с балкона: пред ослепленными глазами открывалась продолговатая, в форме могилы, яма, а на дне ее и по
бокам в ложах, освещенные пылающей игрой огня, краснели, жарились лысины мужчин, таяли,
как масло, голые спины, плечи женщин, трещали ладони, аплодируя ярко освещенным и еще более голым певицам.
Он сильно толкнул Самгина в
бок и остановился, глядя в землю,
как бы собираясь сесть. Пытаясь определить неприятнейшее чувство, которое все росло, сближало с Дроновым и уже почти пугало Самгина, он пробормотал...
Солдат упал вниз лицом, повернулся на
бок и стал судорожно щупать свой живот. Напротив, наискось, стоял у ворот такой же маленький зеленоватый солдатик, размешивал штыком воздух, щелкая затвором, но ружье его не стреляло. Николай, замахнувшись ружьем,
как палкой, побежал на него; солдат, выставив вперед левую ногу, вытянул ружье, стал еще меньше и крикнул...
К постели подошли двое толстых и стали переворачивать Самгина с
боку на
бок. Через некоторое время один из них, похожий на торговца солеными грибами из Охотного ряда, оказался Дмитрием, а другой — доктором из таких,
какие бывают в книгах Жюль Верна, они всегда ошибаются, и верить им — нельзя. Самгин закрыл глаза, оба они исчезли.
— Да ну?
Какого? — быстренько, с испугом спросил Лютов, толкнув Клима локтем в
бок.
Иноков был зловеще одет в черную, суконную рубаху, подпоясанную широким ремнем, черные брюки его заправлены в сапоги; он очень похудел и, разглядывая всех сердитыми глазами, часто, вместе с Робинзоном, подходил к столу с водками. И всегда за ними
боком, точно краб, шел редактор. Клим дважды слышал,
как он говорил фельетонисту вполголоса...
Клим промолчал, разглядывая красное от холода лицо брата. Сегодня Дмитрий казался более коренастым и еще более обыденным человеком. Говорил он вяло и
как бы не то, о чем думал. Глаза его смотрели рассеянно, и он, видимо, не знал, куда девать руки, совал их в карманы, закидывал за голову, поглаживал
бока, наконец широко развел их, говоря с недоумением...
Вздрогнув, он сунул трость под мышку, прижал локти к
бокам, пошел тише,
как бы чувствуя, что приближается к опасному месту.
— Разрешите взглянуть —
какие повреждения, — сказал фельдшер, присаживаясь на диван, и начал щупать грудь,
бока; пальцы у него были нестерпимо холодные, жесткие,
как железо, и острые.
Макаров сидел
боком к нему, поставив ногу на подножку пролетки и
как бы готовясь спрыгнуть на мостовую. Он ворчал...
В темно-синем пиджаке, в черных брюках и тупоносых ботинках фигура Дронова приобрела комическую солидность. Но лицо его осунулось, глаза стали неподвижней, зрачки помутнели, а в белках явились красненькие жилки, точно у человека, который страдает бессонницей. Спрашивал он не так жадно и много,
как прежде, говорил меньше, слушал рассеянно и, прижав локти к
бокам, сцепив пальцы, крутил большие,
как старик. Смотрел на все как-то сбоку, часто и устало отдувался, и казалось, что говорит он не о том, что думает.