Неточные совпадения
Славные
солдаты вышли бы из них: а они заражены
китайской ученостью и пишут стихи!
Важно, сытым гусем, шёл жандармский офицер Нестеренко, человек с
китайскими усами, а его больная жена шла под руку с братом своим, Житейкиным, сыном умершего городского старосты и хозяином кожевенного завода; про Житейкина говорили, что хотя он распутничает с монахинями, но прочитал семьсот книг и замечательно умел барабанить по маленькому барабану, даже тайно учит
солдат этому искусству.
То и дело от потока обозов отделялось несколько повозок и направлялось к лежавшим в стороне
китайским деревням. Было видно, как
солдаты стояли на скирдах и бросали в повозки снопы каоляна и чумизы…
У дороги, в лесу, стоял на горке богатый
китайский хутор, обнесенный каменною стеною. Мы остановились в нем на ночевку. Все фанзы были уже битком набиты офицерами и
солдатами. Нам пришлось поместиться в холодном сарае с сорванными дверями.
Солдаты поверх шинелей надевали
китайские ватные халаты светло-серого цвета: вид
солдат был смешон и странен, японцы из своих окопов издевались над ними.
А жили
солдаты в палатках. Они сильно мерзли по ночам, ходили с угрюмыми, застуженными лицами. У кого были деньги, те отправлялись в Маймакай и покупали себе
китайские ватные одеяла. Но спрос на одеяла был громадный, и цена их доходила до восьми рублей.
Наш обоз медленно двигался по узким улицам Телина. Пьяные
солдаты грабили
китайские, армянские и русские магазины, торговцы бегали, кричали и суетились. С трудом останавливали грабеж в одном месте, он вспыхивал в другом…
От
китайских могил скакали прочь два казака, вкладывая на скаку шашки в ножны. Наши
солдаты держали за руки бледного артиллериста, перед ним стоял главный врач. У конической могилы тяжело хрипела худая, черная свинья; из-под левой лопатки текла чернеющая кровь.
Мы ехали на север. С юга дул бешеный ветер, в тусклом воздухе метались тучи серо-желтой пыли, в десяти шагах ничего не было видно. По краям дороги валялись издыхающие волы, сломанные повозки, брошенные полушубки и валенки. Отставшие
солдаты вяло брели по тропинкам или лежали на
китайских могилках. Было удивительно, как много среди них пьяных.
Кое-где в встречных деревнях стояли сторожевые охранения в одну или две роты. Однажды утром проехали мы такую деревню, спускаемся на равнину. По лощине, сломя голову, мчалось штук пять черных
китайских свиней, а за ними, широко вытянувшись по равнине, бежали
солдаты с винтовками. Иногда то тот, то другой
солдат приседал, делал что-то непонятное и бежал дальше. Наша команда с жадным, сочувственным интересом следила за происходившим.
К вечеру вдали показались очертания
китайского города, изогнутые крыши башен и кумирен. Влево виднелся ряд казенных зданий, белели дымки поездов. Среди
солдат раздался сдержанный враждебный смех: это был Мукден!.. После целого дня пути мы воротились опять к нашим каменным баракам.
Рассказывали, что в Мукдене и в деревнях китайцы, подкупленные японскими эмиссарами, напаивали наших измученных боем отступавших
солдат дьявольскою
китайскою сивухою — ханьшином.
Однажды утром я услышал в отдалении странные
китайские крики, какой-то рыдающий вой… Я вышел. На втором, боковом дворе, где помещался полковой обоз, толпился народ, —
солдаты и китайцы; стоял ряд пустых арб, запряженных низкорослыми
китайскими лошадьми и мулами. Около пустой ямы, выложенной циновками, качаясь на больных ногах, рыдал рябой старик-хозяин. Он выл, странно поднимал руки к небу, хватался за голову и наклонялся и заглядывал в яму.
Мы ждали поезда на вокзале. Стояла толчея. Офицеры приходили, уходили, пили у столиков. Меж столов ходили
солдаты, продавали
китайские и японские безделушки.
Он прошел сотни три шагов, потом в сумерках круто повернул к дороге и остановился под деревом у
китайской могилы. Мы прошли мимо.
Солдат стоял и молча смотрел на нас, потом пошел по дороге следом.
И эта старинная удалая солдатская песня, говорящая о том, что у
солдата не должно быть никаких родственных привязанностей, что он весь всем своим существом принадлежит государству и должен стоять на страже своего Царя и своего отечества, разносится теперь по всему великому сибирскому пути, по длинной ленте восточно-китайской железной дороги и отдаётся гулким эхом в сопках Маньчжурии.