Неточные совпадения
Все были хожалые, езжалые: ходили по анатольским берегам, по крымским солончакам и степям, по всем речкам большим и малым, которые впадали в Днепр, по всем заходам [Заход — залив.] и днепровским островам; бывали в молдавской, волошской, в турецкой
земле; изъездили всё Черное море двухрульными козацкими челнами; нападали в пятьдесят челнов в ряд на богатейшие и превысокие
корабли, перетопили немало турецких галер и много-много выстреляли пороху на своем веку.
Из заросли поднялся
корабль; он всплыл и остановился по самой середине зари. Из этой дали он был виден ясно, как облака. Разбрасывая веселье, он пылал, как вино, роза, кровь, уста, алый бархат и пунцовый огонь.
Корабль шел прямо к Ассоль. Крылья пены трепетали под мощным напором его киля; уже встав, девушка прижала руки к груди, как чудная игра света перешла в зыбь; взошло солнце, и яркая полнота утра сдернула покровы с всего, что еще нежилось, потягиваясь на сонной
земле.
Как ветры будут спать, отправь ты
корабли,
Я неподвижнее тогда
земли».
Где прежде финский рыболов,
Печальный пасынок природы,
Один у низких берегов
Бросал в неведомые воды
Свой ветхий невод, ныне там
По оживленным берегам
Громады стройные теснятся
Дворцов и башен;
кораблиТолпой со всех концов
землиК богатым пристаням стремятся...
Силою сил вооружимся,
Огненным духа кольцом окружимся,
Плавать
кораблю над
землею,
Небо ему парусом будет…
А нечего делать японцам против
кораблей: у них, кроме лодок, ничего нет. У этих лодок, как и у китайских джонок, паруса из циновок, очень мало из холста, да еще открытая корма: оттого они и ходят только у берегов. Кемпфер говорит, что в его время сиогун запретил строить суда иначе, чтоб они не ездили в чужие
земли. «Нечего, дескать, им там делать».
Земля —
корабль!
Но кто-то вдруг
За новой жизнью, новой славой
В прямую гущу бурь и вьюг
Ее направил величаво.
Калитка в заборе и пустырь — памятник Великой Двухсотлетней Войны: из
земли — голые каменные ребра, желтые оскаленные челюсти стен, древняя печь с вертикалью трубы — навеки окаменевший
корабль среди каменных желтых и красных кирпичных всплесков.
Там, наверху, над головами, над всеми — я увидел ее. Солнце прямо в глаза, по ту сторону, и от этого вся она — на синем полотне неба — резкая, угольно-черная, угольный силуэт на синем. Чуть выше летят облака, и так, будто не облака, а камень, и она сама на камне, и за нею толпа, и поляна — неслышно скользят, как
корабль, и легкая — уплывает
земля под ногами…
Им ответ держал премудрый царь: «Я еще вам, братцы, про то скажу: у нас Кит-рыба всем рыбам мать: на трех на китах
земля стоит; Естрафиль-птица всем птицам мати; что живет та птица на синем море; когда птица вострепенется, все синё море всколебается, потопляет
корабли гостиные, побивает суда поморские; а когда Естрафиль вострепещется, во втором часу после полунощи, запоют петухи по всей
земли, осветится в те поры вся
земля…»
Наконец пароход подтянули. Какой-то матрос, ловкий, как дьявол, взобрался кверху, под самую крышу сарая, и потом закачался в воздухе вместе с мостками, которые спустились на
корабль. И пошел народ выходить на американскую
землю…
Плещет волна, ходят туманные облака, летают за
кораблем чайки, садятся на мачты, потом как будто отрываются от них ветром и, колыхаясь с боку на бок, как клочки белой бумаги, отстают, отстают и исчезают назади, улетая обратно, к европейской
земле, которую наши лозищане покинули навеки.
Матвей посмотрел вперед. А там, возвышаясь над самыми высокими мачтами самых больших
кораблей, стояла огромная фигура женщины, с поднятой рукой. В руке у нее был факел, который она протягивала навстречу тем, кто подходит по заливу из Европы к великой американской
земле.
Так и заснул навсегда для
земли человек, плененный морем; он и женщин любил, точно сквозь сон, недолго и молча, умея говорить с ними лишь о том, что знал, — о рыбе и кораллах, об игре волн, капризах ветра и больших
кораблях, которые уходят в неведомые моря; был он кроток на
земле, ходил по ней осторожно, недоверчиво и молчал с людьми, как рыба, поглядывая во все глаза зорким взглядом человека, привыкшего смотреть в изменчивые глубины и не верить им, а в море он становился тихо весел, внимателен к товарищам и ловок, точно дельфин.
Потом и морем мы должны ехать еще долее, нежели на суше, но уже не в кибитке, а в
корабле или другом сосуде (иначе назвать домине Галушкинский почитал непристойно и осуждал за то других) и тогда достигнуть до края вселенной, то есть где небо сошлось с
землею.
Плещешь ты, куда захочешь,
Ты морские камни точишь,
Топишь берег ты
земли,
Подымаешь
корабли —
Не губи ты нашу душу:
Выплесни ты нас на сушу!»
И послушалась волна...
Там ходят как тени над ним
корабли,
Товарищи там его ищут,
Там берег остался цветущей
земли,
Там птицы порхают и свищут...
Гроза молчит, с волной бездонной
В сиянье спорят небеса,
И ветер ласковый и сонный
Едва колеблет паруса, —
Корабль бежит красиво, стройно,
И сердце путников спокойно,
Как будто вместо
корабляПод ними твердая
земля.
По грозной влаге Океана
Мы все плывем на
кораблеВо мраке бури и тумана;
Плывем, спешим пристать к
земле —
Но ветр ярится с новой силой,
И море… служит нам могилой.
Мне снилось: от берега франкской
земли,
Где плещут нормандские волны,
На саксов готовятся плыть
корабли,
Нормандии рыцарей полны.
Мне снилось: от берега норской
земли,
Где плещут варяжские волны,
На саксов готовятся плыть
корабли,
Варяжскими гриднями полны.
На Огненной
Земле Дарвин видел с
корабля женщину, кормившую грудью ребенка; она подошла к судну и оставалась на месте единственно из любопытства, а между тем мокрый снег, падая, таял на ее голой груди и на теле ее голого малютки.
Ночь будет страшная, и буря будет злая,
Сольются в мрак и гул и небо и
земля…
А завтра, может быть, вот здесь волна седая
На берег выбросит обломки
корабля.
Цветами убранные те
корабли,
И грозные замков твердыни,
И людные веси норвежской
земли,
И всё, чем владею я ныне...
Пала царственная Троя,
Сокрушен Приамов град,
И ахеяне, устроя
Свой на родину возврат,
На судах своих сидели,
Вдоль эгейских берегов,
И пэан хвалебный пели,
Громко славя всех богов…
Раздавайся, глас победный!
Вы к брегам родной
землиОкрыляйтесь,
корабли,
В путь возвратный, в путь безбедный!
Вода жидка, легка и уступчива, но если она нападает на твердое, жесткое и неуступчивое, ничто не может устоять против нее: она смывает дома, кидает огромными
кораблями, как щепками, размывает
землю. Воздух еще жиже, мягче и уступчивее, чем вода, и еще сильнее, когда нападает на твердое, жесткое и неуступчивое. Он вырывает с корнями деревья, также разрушает дома, поднимает самую воду в огромные волны и гоняет воду в тучах. Нежное, мягкое, уступчивое побеждает жестокое, суровое, неуступчивое.
Здесь на камне буду ждать я,
Как, вздымая
корабли,
Море бросится в объятья
Изнывающей
земли...
Когда не знали магнита, по морю не плавали далеко. Как выйдут далеко в море, что
земли не видать, то только по солнцу и по звездам и знали, куда плыть. А если пасмурно, не видать солнца и звезд, то и не знают сами, куда плыть. А
корабль несет ветром и занесет на камни и разобьет.
— Еще бы! Вы думаете, и я не скучаю? — усмехнулся капитан. — Ведь это только в глупых книжках моряков изображают какими-то «морскими волками», для которых будто бы ничего не существует в мире, кроме
корабля и моря. Это клевета на моряков. И они, как и все люди, любят
землю со всеми ее интересами, любят близких и друзей — словом, интересуются не одним только своим делом, но и всем, что должно занимать сколько-нибудь образованного и развитого человека… Не правда ли?
По слову Марьи Ивановны, Дуня перекрестилась обеими руками и поклонилась в
землю Николаю Александрычу. Он тем же ответил ей. Потом Марья Ивановна подводила ее к каждому из людей Божьих и на каждого она крестилась, и каждому отдавала земной поклон. И они тем же ей отвечали, поздравляя с обновлением души, с крещением святым духом. Поздравляли друг друга с прибылью для
корабля, с приводом новой праведной души.
— Умалился
корабль, очень умалился, — скорбно промолвил Николай Александрыч. — Которых на
земле не стало, которые по дальним местам разошлись. Редко когда больше двадцати божьих людей наберется… Нас четверо, из дворни пять человек, у Варварушки в богадельне семеро. Еще человека два-три со стороны. Не прежнее время, сестрица. Теперь, говорят, опять распыхались злобой на божьих людей язычники, опять иудеи и фарисеи воздвигают бурю на Христовы
корабли. Надо иметь мудрость змиину и как можно быть осторожней.
— Пора бы, давно бы пора Николаюшке парусами
корабль снарядить, оснастить его да в Сионское море пустить, — радостно сказал он Пахому. — Вот уж больше шести недель не томил я грешной плоти святым раденьем, не святил души на Божьем кругу… Буду, Пахомушка, беспременно буду к вам в Луповицы… Апостольски радуюсь, архангельски восхищаюсь столь радостной вести. Поклон до
земли духовному братцу Николаюшке. Молви ему: доброе, мол, дело затеял ты, старик Семенушка очень, дескать, тому радуется…
феакийский
корабль, проводивший
Странника в
землю его, возвращался морем туманным,
Будет разбит Посейдоном, который высокой горою
Град наш задвинет. Исполнит ли то Поссидон-земледержец,
Иль не исполнит, — пусть будет по воле великого бога.
Дымба (встает, смущенно). Я могу говорить такое… Которая Россия и которая Греция. Теперь которые люди в России и которые в Греции… И которые по морю плавают каравия, по русскому знацит
корабли, а по
земле разные которые зелезные дороги. Я хоросо понимаю… Мы греки, вы русские и мне ницего не надо… Я могу говорить такое… Которая Россия и которая Греция.
Брундегильда и маленький принц, сын рыцаря Трумвиля, плывут на большом
корабле среди безбрежного океана, плывут в счастливую страну. В счастливой стране —
земля из шоколада, и мармеладные деревья, и конфетные домики. А речки и озера из сиропа. Брундегильда говорит об этом сыну. И маленький принц с широко раскрытыми глазами ловит каждое слово… А
корабль плывет. Ревут морские волны, и счастливая страна уже близко…
Перед изумленными путешественниками на месте, где за семьдесят лет перед тем была лишь пустынная степь и развалины, предстала крепость, арсенал со множеством пушек, три готовых на верфях
корабля, несколько церквей, красивые здания, купеческие суда в прекрасном порту, словно как из
земли выросший новый город, богатый и многолюдный.
И англичанин взял палку, начертил на песке круг и стал толковать, как ходит солнце по небу вокруг
земли. Но он не сумел растолковать хорошо и, показав на кормчего своего
корабля, сказал...
Один великий человек сравнивает нашу жизнь на
земле с положением пассажиров, едущих на
корабле, который совершает далекое плавание.