Неточные совпадения
Хозяйка не
ответила.
Крестьяне, ради случаю,
По новой чарке выпили
И хором песню грянули
Про шелковую плеточку.
Про мужнину родню.
— Да ведь какие
крестьяне, —
отвечал ему на это тоже шепотом Чичиков, — препустой и преничтожный народ, и половины не стоит.
Собакевич
отвечал, что Чичиков, по его мнению, человек хороший, а что
крестьян он ему продал на выбор и народ во всех отношениях живой; но что он не ручается за то, что случится вперед, что если они попримрут во время трудностей переселения в дороге, то не его вина, и в том властен Бог, а горячек и разных смертоносных болезней есть на свете немало, и бывают примеры, что вымирают-де целые деревни.
— Можно, —
ответил Ермолай с обычной своей невозмутимостью. — Вы про здешнюю деревню сказали верно; а только в этом самом месте проживал один
крестьянин. Умнеющий! богатый! Девять лошадей имел. Сам-то он помер, и старший сын теперь всем орудует. Человек — из глупых глупый, ну, однако, отцовское добро протрясти не успел. Мы у него лошадьми раздобудемся. Прикажите, я его приведу. Братья у него, слышно, ребята шустрые… а все-таки он им голова.
Наши люди рассказывали, что раз в храмовой праздник, под хмельком, бражничая вместе с попом, старик
крестьянин ему сказал: «Ну вот, мол, ты азарник какой, довел дело до высокопреосвященнейшего! Честью не хотел, так вот тебе и подрезали крылья». Обиженный поп
отвечал будто бы на это: «Зато ведь я вас, мошенников, так и венчаю, так и хороню; что ни есть самые дрянные молитвы, их-то я вам и читаю».
В Дубках один крестьянин-картежник на вопрос, поедет ли он на материк,
ответил мне, глядя надменно в потолок: «Постараюсь уехать».
— Ох! стражник, пане, стражник, —
отвечал, вздыхая,
крестьянин.
Не позволите ли, батюшка, сделать лишний сгон?» Отец
отвечал, что
крестьянам ведь также надо убираться, и что отнять у них день в такую страдную пору дело нехорошее, и что лучше сделать помочь и позвать соседей.
Отец как-то затруднялся удовлетворить всем моим вопросам, мать помогла ему, и мне
отвечали, что в Парашине половина
крестьян родовых багровских, и что им хорошо известно, что когда-нибудь они будут опять наши; что его они знают потому, что он езжал в Парашино с тетушкой, что любят его за то, что он им ничего худого не делал, и что по нем любят мою мать и меня, а потому и знают, как нас зовут.
Мать постоянно
отвечала, что «госпожой и хозяйкой по-прежнему остается матушка», то есть моя бабушка, и велела сказать это
крестьянам; но отец сказал им, что молодая барыня нездорова.
Мать, в свою очередь, пересказывала моему отцу речи Александры Ивановны, состоявшие в том, что Прасковью Ивановну за богатство все уважают, что даже всякий новый губернатор приезжает с ней знакомиться; что сама Прасковья Ивановна никого не уважает и не любит; что она своими гостями или забавляется, или ругает их в глаза; что она для своего покоя и удовольствия не входит ни в какие хозяйственные дела, ни в свои, ни в крестьянские, а все предоставила своему поверенному Михайлушке, который от
крестьян пользуется и наживает большие деньги, а дворню и лакейство до того избаловал, что вот как они и с нами, будущими наследниками, поступили; что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть не может попов и монахов, и нищим никому копеечки не подаст; молится богу по капризу, когда ей захочется, — а не захочется, то и середи обедни из церкви уйдет; что священника и причет содержит она очень богато, а никого из них к себе в дом не пускает, кроме попа с крестом, и то в самые большие праздники; что первое ее удовольствие летом — сад, за которым она ходит, как садовник, а зимою любит она петь песни, слушать, как их поют, читать книжки или играть в карты; что Прасковья Ивановна ее, сироту, не любит, никогда не ласкает и денег не дает ни копейки, хотя позволяет выписывать из города или покупать у разносчиков все, что Александре Ивановне вздумается; что сколько ни просили ее посторонние почтенные люди, чтоб она своей внучке-сиротке что-нибудь при жизни назначила, для того чтоб она могла жениха найти, Прасковья Ивановна и слышать не хотела и
отвечала, что Багровы родную племянницу не бросят без куска хлеба и что лучше век оставаться в девках, чем навязать себе на шею мужа, который из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да после и вымещал бы ей за то.
Отец с досадой
отвечал: «Совестно было сказать, что ты не хочешь быть их барыней и не хочешь их видеть; в чем же они перед тобой виноваты?..» Странно также и неприятно мне показалось, что в то время, когда отца вводили во владение и когда
крестьяне поздравляли его шумными криками: «Здравствуй на многие лета, отец наш Алексей Степаныч!» — бабушка и тетушка, смотревшие в растворенное окно, обнялись, заплакали навзрыд и заголосили.
Отец, воротясь ко мне и найдя меня в том же положении, спросил: «Что ты, Сережа?» Я
отвечал множеством вопросов о работающих
крестьянах и мальчиках, на которые отец
отвечал мне удовлетворительно и подробно.
Параша
отвечала: «Да вот сколько теперь батюшка-то ваш роздал
крестьян, дворовых людей и всякого добра вашим тетушкам-то, а все понапрасну; они всклепали на покойника; они точно просили, да дедушка
отвечал: что брат Алеша даст, тем и будьте довольны.
— Да, —
отвечал тот, — когда меня назначили сюда, я не хотел брать какого-нибудь старого дельца, а именно хотел иметь около себя человека молодого, честного, симпатизирующего всем этим новым идеям, особенно ввиду освобождения
крестьян.
— Это
Крестьян Иваныча! —
отвечает ямщик, — он тут рощу у помещика купил. Вон он, лес-то! Ишь сколько повалил! Словно город, костров-то наставил!
Тем не менее на глазах генерала работа по возведению новой усадьбы шла настолько успешно, что он мог уже в июле перейти в новый, хотя далеко еще не отделанный дом и сломать старый. Но в августе он должен был переселиться в губернский город, чтобы принять участие в работах комитета, и дело по устройству усадьбы замялось. Иону и Агнушку генерал взял с собой, а староста, на которого было возложено приведение в исполнение генеральских планов, на все заочные понуждения
отвечал, что
крестьяне к труду охладели.
— Нет, он жив! — возбужденно
ответила девушка, и что-то упрямое, настойчивое прозвучало в ее голосе, явилось на лице. — Он помещик, теперь — земский начальник, он обворовывает
крестьян…
—
Крестьянин неграмотный-с! —
отвечал было бойко ему помощник почтмейстера.
Он обо всех этих ужасных случаях слышал и на мой вопрос
отвечал, что это, вероятно, дело рук одного раскольника-хлыста, Федота Ермолаева, богатого маляра из деревни Свистова, который, — как известно это было почтмейстеру по службе, — имеет на
крестьян сильное влияние, потому что, производя в Петербурге по летам стотысячные подряды, он зимой обыкновенно съезжает сюда, в деревню, и закабаливает здесь всякого рода рабочих, выдавая им на их нужды задатки, а с весной уводит их с собой в Питер; сверх того, в продолжение лета, высылает через почту домашним этих
крестьян десятки тысяч, — воротило и кормилец, понимаете, всей округи…
— Спасибо, боярин, —
отвечал пожилой
крестьянин.
— Да, —
отвечал Туганов, — кнут, точно, позаимствовали, но зато отпуск
крестьян на волю с землею сами изобрели. Укажите на это господину Тургеневу.
— «И русский уроженец?» — изволят спрашивать, а я опять
отвечаю: «Из
крестьян, говорю, верноподданный вашего императорского величества».
Когда я спрашивал у одного из губернаторов, для чего производят эти истязания над людьми, когда они уже покорились и войска стоят в деревне, он с значительным видом человека, познавшего все тонкости государственной мудрости,
отвечал мне, что это делается потому, что опытом дознано, что если
крестьяне не подвергнуты истязанию, то они опять начнут противодействовать распоряжению власти. Совершенное же истязание над некоторыми закрепляет уже навсегда решение власти.
В начале базара
крестьяне держались тихо, почти не
отвечая на ругательства, лицемерные ласки и насмешки горожан; они скучно и лениво поглядывали вокруг, будто ожидая иных людей, другого отношения.
— Знаю, дядюшка, —
отвечал я, с удивлением смотря на всю эту сцену, — только вот что я думаю: конечно, необразованность есть то же неряшество; но с другой стороны… учить
крестьян астрономии…
— Я вам мое мнение сказал, —
отвечал лекарь. — Я себе давно решил, что все хлопоты об устройстве врачебной части в селениях ни к чему не поведут, кроме обременения
крестьян, и давно перестал об этом думать, а думаю о лечении народа от глупости, об устройстве хорошей, настоящей школы, сообразной вкусам народа и настоящей потребности, то есть чтобы все эти гуманные принципы педагогии прочь, а завести школы, соответственные нравам народа, спартанские, с бойлом.
— Да так-ста, —
отвечал крестьянин. — Народ глуп: вишь, везут к венцу дочь волостного дьяка, так и все пришли позевать на молодых. Словно диво какое!
— Не велено пускать, —
отвечал крестьянин.
— А бог весть кто! —
отвечал хозяин. — Кажись, не наш брат
крестьянин: не то купец, не то посадский…
Княгине, кроме мужа и родителей да
крестьян, никто не говорил ты, — это была первая попытка ввести такую форму в обращении с бабушкою, и бабушка это снесла и
отвечала графине Антониде с вы.
Девушка смутилась и, заслонясь рукавом, ничего не
отвечала. Дон-Кихот принял это за скромность и обратился к
крестьянам...
— Образ жизни деревенских священников таков, —
отвечал он, — что, находясь посреди невежественных
крестьян, они невольно от скуки или обезумевать должны, или изощрять свой ум в писании каких-нибудь кляуз. Здесь вон есть и библиотеки и духовные концерты, — и то в нашем сане иным временем бывает крайне скучно.
— Я очень рад, —
отвечал русской генерал, — что казаки в точности исполняют мои приказания; мне также весьма приятно слышать из уст вашего величества, что
крестьяне наши показывают себя достойными имени русских.
Все
крестьяне встали с своих мест, поглядывали друг на друга, один почесывал голову, другой пожимался; но никто не
отвечал ни слова.
Отец мой слепо вверился Краснову, и хотя старый мельник Болтуненок и некоторые
крестьяне, разумеющие несколько мельничную постройку, исподтишка ухмылялись и покачивали головами, но на вопросы моего отца: «Каков Краснов-то, как разумеет свое дело? нарисовал весь план на бумаге и по одному глазомеру бьет сваи, и все приходятся по своим местам!» — всегда
отвечали с простодушным лукавством русских людей: «Боек, батюшка, боек.
— И долютовал, —
отвечал слепец Брехун. — Как
крестьяне подступили к монастырю, игумен спрятался у себя в келье… Не поглянулось, как с вилами да с дрекольем наступали, а быть бы бычку на веревочке.
— Я без ног, —
отвечал он с недовольным видом; — эта меня поразило: я ошибся! — однако продолжал свои вопросы: — что был ты прежде, купец или
крестьянин?
— У меня есть враги,
Крестьян Иванович, у меня есть враги; у меня есть злые враги, которые меня погубить поклялись… —
отвечал господин Голядкин боязливо и шепотом.
— Нет,
Крестьян Иванович, мы лучше это оставим теперь, —
отвечал господин Голядкин, опустив глаза в землю, — лучше отложим все это в сторону, до времени… до другого времени,
Крестьян Иванович, до более удобного времени, когда все обнаружится, и маска спадет с некоторых лиц, и кое-что обнажится.
— Жил,
Крестьян Иванович, жил, жил и прежде. Как же не жить! —
отвечал господин Голядкин, сопровождая слова свои маленьким смехом и немного смутив ответом своим Крестьяна Ивановича.
— Полноте, полноте! я вам говорю, полноте! —
отвечал довольно строго
Крестьян Иванович на выходку господина Голядкина, еще раз усаживая его на место. — Ну, что у вас? расскажите мне, что у вас есть там теперь неприятного, — продолжал
Крестьян Иванович, — и о каких врагах говорите вы? Что у вас есть там такое?
— Здорово, ваше благородие! —
отвечали крестьяне.
— Ну, и с богом, коли так, —
отвечал он
крестьянам, протянул мне руку и, долго посмотрев мне в глаза, сказал...
Я горячо хвалил его Лабзину, который
отвечал, как-то не вполне соглашаясь со мною, что, конечно, эту роль Черевин играет очень хорошо, но это единственно потому, что он сам орловский помещик и что он удачно передразнивает провинциальный оттенок в выговоре и манерах своих
крестьян.
Узнав об этом, она приняла выговаривать мужу за то, что он солгал, так что он принужден был
ответить ей: «Совестно было сказать, что ты не хочешь быть их барыней и не хочешь их видеть; в чем же они перед тобой виноваты?» Потом на вопрос сына, отчего она не вышла к
крестьянам, мать
отвечала, что от этого бабушке и тетушке было бы грустно.
— Крепостные
крестьяне, —
ответил неприязненно Иона, — наши крепостные.
— Делать-то мне нечего там, —
ответила Марья Ивановна. — Хозяйства нет,
крестьяне на оброке.
— Не знаю, —
отвечал тот. — У
крестьян избы-то не больно приборны. Невзрачно живут, с телятами, с поросятами, избенки махонькие, тесные, лесу ведь здесь ни пруточка. Вонища одна чего стоит!
Илька не
отвечала. Когда они вошли в рощу, принадлежавшую гольдаугенским
крестьянам, Цвибуш спросил...