Неточные совпадения
Поняли, что
кому-нибудь да надо верх взять, и послали сказать соседям: будем
друг с дружкой до тех пор головами тяпаться, пока кто кого перетяпает.
— Нисколько. У меня нет
другого выхода.
Кто-нибудь из нас двух глуп. Ну, а вы знаете, про себя нельзя этого никогда сказать.
«Какой же он неверующий? С его сердцем, с этим страхом огорчить
кого-нибудь, даже ребенка! Всё для
других, ничего для себя. Сергей Иванович так и думает, что это обязанность Кости — быть его приказчиком. Тоже и сестра. Теперь Долли с детьми на его опеке. Все эти мужики, которые каждый день приходят к нему, как будто он обязан им служить».
— Да, — сказал он, — нынче доктор был у меня и отнял час времени. Я чувствую, что
кто-нибудь из
друзей моих прислал его: так драгоценно мое здоровье…
Или
кто-нибудь из старых
друзей его вспоминал о нем и присылал ему деньги; или какая-нибудь проезжая незнакомка, нечаянно услышав о нем историю, с стремительным великодушьем женского сердца присылала ему богатую подачу; или выигрывалось где-нибудь в пользу его дело, о котором он никогда и не слышал.
У всякого стойло, хотя и отгороженное, но через перегородки можно было видеть и
других лошадей, так что, если бы пришла
кому-нибудь из них, даже самому дальнему, фантазия вдруг заржать, то можно было ему ответствовать тем же тот же час.
Она полагала, что в ее положении — экономки, пользующейся доверенностью своих господ и имеющей на руках столько сундуков со всяким добром, дружба с
кем-нибудь непременно повела бы ее к лицеприятию и преступной снисходительности; поэтому, или, может быть, потому, что не имела ничего общего с
другими слугами, она удалялась всех и говорила, что у нее в доме нет ни кумовьев, ни сватов и что за барское добро она никому потачки не дает.
— Слушай, Разумихин, — заговорил Раскольников, — я тебе хочу сказать прямо: я сейчас у мертвого был, один чиновник умер… я там все мои деньги отдал… и, кроме того, меня целовало сейчас одно существо, которое, если б я и убил
кого-нибудь, тоже бы… одним словом, я там видел еще
другое одно существо…. с огненным пером… а впрочем, я завираюсь; я очень слаб, поддержи меня… сейчас ведь и лестница…
Да-с… опять-таки я про форму: ну, признавай или, лучше сказать, подозревай я
кого-нибудь, того,
другого, третьего, так сказать, за преступника-с, по какому-нибудь дельцу, мне порученному…
Кудряш. Кто же ему угодит, коли у него вся жизнь основана на ругательстве? А уж пуще всего из-за денег; ни одного расчета без брани не обходится.
Другой рад от своего отступиться, только бы он унялся. А беда, как его поутру
кто-нибудь рассердит! Целый день ко всем придирается.
И тихонько, слабеньким голосом, она пропела две песни, одну, пошлую, Самгин отверг, а
другую даже записал. На его вопрос — любила Анюта
кого-нибудь? — она ответила...
— Но — я приезжая, и мне совершенно необходимо видеть
кого-нибудь из ее близких
друзей!
«Как слепые, — если
кто-нибудь упадет под ноги им — растопчут, не заметив», — вдруг подумал он, и эта мысль была ему ближе всех
других.
Бальзаминов. Да что ты все: глупый да глупый! Это для тебя я, может быть, глуп, а для
других совсем нет. Давай спросим у
кого-нибудь.
Страннее всего то, что она перестала уважать свое прошедшее, даже стала его стыдиться с тех пор, как стала неразлучна с Штольцем, как он овладел ее жизнью. Узнай барон, например, или
другой кто-нибудь, она бы, конечно, смутилась, ей было бы неловко, но она не терзалась бы так, как терзается теперь при мысли, что об этом узнает Штольц.
В Обломовке верили всему: и оборотням и мертвецам. Расскажут ли им, что копна сена разгуливала по полю, — они не задумаются и поверят; пропустит ли
кто-нибудь слух, что вот это не баран, а что-то
другое, или что такая-то Марфа или Степанида — ведьма, они будут бояться и барана и Марфы: им и в голову не придет спросить, отчего баран стал не бараном, а Марфа сделалась ведьмой, да еще накинутся и на того, кто бы вздумал усомниться в этом, — так сильна вера в чудесное в Обломовке!
Обломов ушел к себе, думая, что
кто-нибудь пришел к хозяйке: мясник, зеленщик или
другое подобное лицо. Такой визит сопровождался обыкновенно просьбами денег, отказом со стороны хозяйки, потом угрозой со стороны продавца, потом просьбами подождать со стороны хозяйки, потом бранью, хлопаньем дверей, калитки и неистовым скаканьем и лаем собаки — вообще неприятной сценой. Но подъехал экипаж — что бы это значило? Мясники и зеленщики в экипажах не ездят. Вдруг хозяйка, в испуге, вбежала к нему.
Гулять с молодым человеком, с франтом — это
другое дело: она бы и тогда не сказала ничего, но с свойственным ей тактом, как-нибудь незаметно установила бы
другой порядок: сама бы пошла с ними раз или два, послала бы
кого-нибудь третьего, и прогулки сами собою бы кончились.
— Здоровье плохо, Андрей, — сказал он, — одышка одолевает. Ячмени опять пошли, то на том, то на
другом глазу, и ноги стали отекать. А иногда заспишься ночью, вдруг точно ударит
кто-нибудь по голове или по спине, так что вскочишь…
Других болезней почти и не слыхать было в дому и деревне; разве
кто-нибудь напорется на какой-нибудь кол в темноте, или свернется с сеновала, или с крыши свалится доска да ударит по голове.
Изредка
кто-нибудь вдруг поднимет со сна голову, посмотрит бессмысленно, с удивлением, на обе стороны и перевернется на
другой бок или, не открывая глаз, плюнет спросонья и, почавкав губами или поворчав что-то под нос себе, опять заснет.
Может быть, Вера несет крест какой-нибудь роковой ошибки;
кто-нибудь покорил ее молодость и неопытность и держит ее под
другим злым игом, а не под игом любви, что этой последней и нет у нее, что она просто хочет там выпутаться из какого-нибудь узла, завязавшегося в раннюю пору девического неведения, что все эти прыжки с обрыва, тайны, синие письма — больше ничего, как отступления, — не перед страстью, а перед
другой темной тюрьмой, куда ее загнал фальшивый шаг и откуда она не знает, как выбраться… что, наконец, в ней проговаривается любовь… к нему… к Райскому, что она готова броситься к нему на грудь и на ней искать спасения…»
Заболеет ли
кто-нибудь из людей — Татьяна Марковна вставала даже ночью, посылала ему спирту, мази, но отсылала на
другой день в больницу, а больше к Меланхолихе, доктора же не звала. Между тем чуть у которой-нибудь внучки язычок зачешется или брюшко немного вспучит, Кирюшка или Влас скакали, болтая локтями и ногами на неоседланной лошади, в город, за доктором.
«Меланхолихой» звали какую-то бабу в городской слободе, которая простыми средствами лечила «людей» и снимала недуги как рукой. Бывало, после ее леченья, иного скоробит на весь век в три погибели, или
другой перестанет говорить своим голосом, а только кряхтит потом всю жизнь;
кто-нибудь воротится от нее без глаз или без челюсти — а все же боль проходила, и мужик или баба работали опять.
— То есть уважать свободу
друг друга, не стеснять взаимно один
другого: только это редко, я думаю, можно исполнить. С чьей-нибудь стороны замешается корысть…
кто-нибудь да покажет когти… А вы сами способны ли на такую дружбу?
Он прошел окраины сада, полагая, что Веру нечего искать там, где обыкновенно бывают
другие, а надо забираться в глушь, к обрыву, по скату берега, где она любила гулять. Но нигде ее не было, и он пошел уже домой, чтоб спросить
кого-нибудь о ней, как вдруг увидел ее сидящую в саду, в десяти саженях от дома.
— Да неужели дружба такое корыстное чувство и
друг только ценится потому, что сделал то или
другое? Разве нельзя так любить
друг друга, за характер, за ум? Если б я любила
кого-нибудь, я бы даже избегала одолжать его или одолжаться…
— Нет, — начал он, — есть ли
кто-нибудь, с кем бы вы могли стать вон там, на краю утеса, или сесть в чаще этих кустов — там и скамья есть — и просидеть утро или вечер, или всю ночь, и не заметить времени, проговорить без умолку или промолчать полдня, только чувствуя счастье — понимать
друг друга, и понимать не только слова, но знать, о чем молчит
другой, и чтоб он умел читать в этом вашем бездонном взгляде вашу душу, шепот сердца… вот что!
Я уйду, а потом в
другом месте где-нибудь и у
кого-нибудь спрошу: в какую заставу идти, если в такой-то город, ну и выйду, и пойду, и пойду.
Ты, очевидно, раскаялся, а так как раскаяться значит у нас немедленно на
кого-нибудь опять накинуться, то вот ты и не хочешь в
другой раз на мне промахнуться.
Я, имея надежную опору, не без смеха смотрел, как
кто-нибудь из наших поскользнется, спохватится и начнет упираться по скользкому месту, а
другой помчится вдруг по крутизне, напрасно желая остановиться, и бежит до первого большого дерева, за которое и уцепится.
Выпить с
кем-нибудь рюмку вина — значит поднять свою рюмку, показать ее тому, с кем пьешь, а он покажет свою, потом оба кивнут
друг другу и выпьют.
Иногда на
другом конце заведут стороной, вполголоса, разговор, что вот зелень не свежа, да и дорога, что
кто-нибудь будто был на берегу и видел лучше, дешевле.
Но смеяться на море безнаказанно нельзя:
кто-нибудь тут же пойдет по каюте, его повлечет наклонно по полу; он не успеет наклониться — и, смотришь, приобрел шишку на голове;
другого плечом ударило о косяк двери, и он начинает бранить бог знает кого.
Остальные шестеро помещались с
другой стороны доски, да еще
кто-нибудь скромно стоял в дверях.
Едва станешь засыпать — во сне ведь
другая жизнь и, стало быть,
другие обстоятельства, — приснитесь вы, ваша гостиная или дача какая-нибудь; кругом знакомые лица; говоришь, слушаешь музыку: вдруг хаос — ваши лица искажаются в какие-то призраки; полуоткрываешь сонные глаза и видишь, не то во сне, не то наяву, половину вашего фортепиано и половину скамьи; на картине, вместо женщины с обнаженной спиной, очутился часовой; раздался внезапный треск, звон — очнешься — что такое? ничего: заскрипел трап, хлопнула дверь, упал графин, или
кто-нибудь вскакивает с постели и бранится, облитый водою, хлынувшей к нему из полупортика прямо на тюфяк.
Один пальцем полез в масло,
другой, откусив кусочек хлеба, совал остаток
кому-нибудь из нас в рот.
Дружба, как бы она ни была сильна, едва ли удержит
кого-нибудь от путешествия. Только любовникам позволительно плакать и рваться от тоски, прощаясь, потому что там
другие двигатели: кровь и нервы; оттого и боль в разлуке. Дружба вьет гнездо не в нервах, не в крови, а в голове, в сознании.
Смешно было смотреть, когда
кто-нибудь пойдет в один угол, а его отнесет в
другой: никто не ходил как следует, все притопывая.
Посьет, пылкий мой сосед, являющийся всегда, когда надо помочь
кому-нибудь, явился и тут и вытащил мальчика, а
другие — старика.
Конечно, всякому из вас,
друзья мои, случалось, сидя в осенний вечер дома, под надежной кровлей, за чайным столом или у камина, слышать, как вдруг пронзительный ветер рванется в двойные рамы, стукнет ставнем и иногда сорвет его с петель, завоет, как зверь, пронзительно и зловеще в трубу, потрясая вьюшками; как
кто-нибудь вздрогнет, побледнеет, обменяется с
другими безмолвным взглядом или скажет: «Что теперь делается в поле?
— Да, вы можете надеяться… — сухо ответил Ляховский. — Может быть, вы надеялись на кое-что
другое, но богу было угодно поднять меня на ноги… Да! Может быть,
кто-нибудь ждал моей смерти, чтобы завладеть моими деньгами, моими имениями… Ну, сознайтесь, Альфонс Богданыч, у вас ведь не дрогнула бы рука обобрать меня? О, по лицу вижу, что не дрогнула бы… Вы бы стащили с меня саван… Я это чувствую!.. Вы бы пустили по миру и пани Марину и Зосю… О-о!.. Прошу вас, не отпирайтесь: совершенно напрасно… Да!
— Наедине он вам это говорил или при
ком-нибудь, или вы только слышали, как он с
другими при вас говорил? — осведомился тотчас же прокурор.
Замечательно, что Иван спрашивал самым мирным голосом, даже совсем как будто
другим тоном, совсем незлобным, так что если бы
кто-нибудь отворил к ним теперь дверь и с порога взглянул на них, то непременно заключил бы, что они сидят и миролюбиво разговаривают о каком-нибудь обыкновенном, хотя и интересном предмете.
Камни, покрывающие вершину Шайтана, были так плотно уложены, что можно подумать, будто их
кто-нибудь нарочно утрамбовывал и пригонял
друг к
другу.
Саша уходит за прибором, — да, это чаще, чем то, что он прямо входит с чайным прибором, — и хозяйничает, а она все нежится и, напившись чаю, все еще полулежит уж не в постельке, а на диванчике, таком широком, но, главное достоинство его, таком мягком, будто пуховик, полулежит до 10, до 11 часов, пока Саше пора отправляться в гошпиталь, или в клиники, или в академическую аудиторию, но с последнею чашкою Саша уже взял сигару, и
кто-нибудь из них напоминает
другому «принимаемся за дело», или «довольно, довольно, теперь за дело» — за какое дело? а как же, урок или репетиция по студенчеству Веры Павловны...
— Нет, Вера Павловна, у меня
другое чувство. Я вам хочу сказать, какой он добрый; мне хочется, чтобы
кто-нибудь знал, как я ему обязана, а кому сказать кроме вас? Мне это будет облегчение. Какую жизнь я вела, об этом, разумеется, нечего говорить, — она у всех таких бедных одинакая. Я хочу сказать только о том, как я с ним познакомилась. Об нем так приятно говорить мне; и ведь я переезжаю к нему жить, — надобно же вам знать, почему я бросаю мастерскую.
Я поставлю этот теоретический вопрос в
другой форме: имеет ли
кто-нибудь право подвергать человека риску, если человеку и без риска хорошо?
А Вера Павловна чувствовала едва ли не самую приятную из всех своих радостей от мастерской, когда объясняла
кому-нибудь, что весь этот порядок устроен и держится самими девушками; этими объяснениями она старалась убедить саму себя в том, что ей хотелось думать: что мастерская могла бы идти без нее, что могут явиться совершенно самостоятельно
другие такие же мастерские и даже почему же нет? вот было бы хорошо! — это было бы лучше всего! — даже без всякого руководства со стороны
кого-нибудь не из разряда швей, а исключительно мыслью и уменьем самих швей: это была самая любимая мечта Веры Павловны.
На свои деньги он не покупал ничего подобного; «не имею права тратить деньги на прихоть, без которой могу обойтись», — а ведь он воспитан был на роскошном столе и имел тонкий вкус, как видно было по его замечаниям о блюдах; когда он обедал у
кого-нибудь за чужим столом, он ел с удовольствием многие из блюд, от которых отказывал себе в своем столе,
других не ел и за чужим столом.