Неточные совпадения
Встала и говорит: «Если он со двора выходит, а стало быть, здоров, и
мать забыл, значит, неприлично и стыдно
матери у порога стоять и
ласки, как подачки, выпрашивать».
Мать, встретив его торопливыми
ласками, тотчас же, вместе с нарядной Спивак, уехала, объяснив, что едет приглашать губернатора на молебен по случаю открытия школы.
Например, если б бабушка на полгода или на год отослала ее с глаз долой, в свою дальнюю деревню, а сама справилась бы как-нибудь с своими обманутыми и поруганными чувствами доверия, любви и потом простила, призвала бы ее, но долго еще не принимала бы ее в свою любовь, не дарила бы
лаской и нежностью, пока Вера несколькими годами, работой всех сил ума и сердца, не воротила бы себе права на любовь этой
матери — тогда только успокоилась бы она, тогда настало бы искупление или, по крайней мере, забвение, если правда, что «время все стирает с жизни», как утверждает Райский.
И когда она появилась, радости и гордости Татьяны Марковны не было конца. Она сияла природной красотой, блеском здоровья, а в это утро еще лучами веселья от всеобщего участия, от множества — со всех сторон знаков внимания, не только от бабушки, жениха, его
матери, но в каждом лице из дворни светилось непритворное дружество,
ласка к ней и луч радости по случаю ее праздника.
Сначала бабушка писывала к нему часто, присылала счеты: он на письма отвечал коротко, с любовью и
лаской к горячо любимой старушке, долго заменявшей ему
мать, а счеты рвал и бросал под стол.
Кстати, я уже упоминал про него, что, оставшись после
матери всего лишь по четвертому году, он запомнил ее потом на всю жизнь, ее лицо, ее
ласки, «точно как будто она стоит предо мной живая».
Несмотря на свою непорочность, они больше всего на свете любят порочную
мать и разбойника отца, и если ссыльного, отвыкшего в тюрьме от
ласки, трогает ласковость собаки, то какую цену должна иметь для него любовь ребенка!
Эти часы стали теперь для мальчика самым счастливым временем, и
мать с жгучей ревностью видела, что вечерние впечатления владеют ребенком даже в течение следующего дня, что даже на ее
ласки он не отвечает с прежнею безраздельностью, что, сидя у нее на руках и обнимая ее, он с задумчивым видом вспоминает вчерашнюю песню Иохима.
Ему не было восьми лет, когда
мать его скончалась; он видел ее не каждый день и полюбил ее страстно: память о ней, об ее тихом и бледном лице, об ее унылых взглядах и робких
ласках навеки запечатлелась в его сердце; но он смутно понимал ее положение в доме; он чувствовал, что между им и ею существовала преграда, которую она не смела и не могла разрушить.
Наступила и ночь темная. Старуха зажгла свечечку и уселась у столика. Помада вспомнил
мать, ее
ласки теплые, веселую жизнь университетскую, и скучно, скучно ему становилось.
Моя
мать, при дедушке и при всех, очень горячо ее благодарила за то, что она не оставила своего крестника и его сестры своими
ласками и вниманием, и уверяла ее, что, покуда жива, не забудет ее родственной любви.
Катерина имела привычку хвалить в глаза и осыпать самыми униженными
ласками всех господ, и больших и маленьких, а за глаза говорила совсем другое; моему отцу и
матери она жаловалась и ябедничала на всех наших слуг, а с ними очень нехорошо говорила про моего отца и
мать и чуть было не поссорила ее с Парашей.
Хотя печальное и тягостное впечатление житья в Багрове было ослаблено последнею неделею нашего там пребывания, хотя длинная дорога также приготовила меня к той жизни, которая ждала нас в Уфе, но, несмотря на то, я почувствовал необъяснимую радость и потом спокойную уверенность, когда увидел себя перенесенным совсем к другим людям, увидел другие лица, услышал другие речи и голоса, когда увидел любовь к себе от дядей и от близких друзей моего отца и
матери, увидел
ласку и привет от всех наших знакомых.
После многих нежных слов,
ласк и разговоров, позаботившись, чтоб хозяйские собаки были привязаны и заперты,
мать приказала мне вместе с сестрицей побегать по двору.
Еще несколько слов, несколько
ласк от
матери — и крепкий сон овладел мною.
В одном находилось множество молодых лошадок всяких возрастов и
матерей с жеребятками, которые несколько отвлекли меня от картины жнитва и развеселили своими прыжками и
ласками к
матерям.
Вслед за этой сценой все обратились к моей
матери и хотя не кланялись в ноги, как моему отцу, но просили ее, настоящую хозяйку в доме, не оставить их своим расположением и
ласкою.
«Милая ты моя, ведь я знаю, что любишь ты его…» Но не решалась — суровое лицо девушки, ее плотно сжатые губы и сухая деловитость речи как бы заранее отталкивали
ласку. Вздыхая,
мать безмолвно жала протянутую ей руку и думала...
— Перед вами суд, а не защита! — сердито и громко заметил ему судья с больным лицом. По выражению лица Андрея
мать видела, что он хочет дурить, усы у него дрожали, в глазах светилась хитрая кошачья
ласка, знакомая ей. Он крепко потер голову длинной рукой и вздохнул. — Разве ж? — сказал он, покачивая головой. — Я думаю — вы не судьи, а только защитники…
Вспыхнул огонь, задрожал и утонул во тьме. Мужик подошел к постели
матери, поправил тулуп, окутав ее ноги. Эта
ласка мягко тронула
мать своей простотой, и, снова закрыв глаза, она улыбнулась. Степан молча разделся, влез на полати. Стало тихо.
Рыдания потрясали ее тело, и, задыхаясь, она положила голову на койку у ног Егора.
Мать молча плакала обильными слезами. Она почему-то старалась удержать их, ей хотелось приласкать Людмилу особой, сильной
лаской, хотелось говорить о Егоре хорошими словами любви и печали. Сквозь слезы она смотрела в его опавшее лицо, в глаза, дремотно прикрытые опущенными веками, на губы, темные, застывшие в легкой улыбке. Было тихо и скучно светло…
— Эх, вы! — засмеялся хохол. — Кто чего ищет, а
мать — всегда
ласки…
Тут кстати Адуев вспомнил, как, семнадцать лет назад, покойный брат и та же Анна Павловна отправляли его самого. Они, конечно, не могли ничего сделать для него в Петербурге, он сам нашел себе дорогу… но он вспомнил ее слезы при прощанье, ее благословения, как
матери, ее
ласки, ее пироги и, наконец, ее последние слова: «Вот, когда вырастет Сашенька — тогда еще трехлетний ребенок, — может быть, и вы, братец, приласкаете его…» Тут Петр Иваныч встал и скорыми шагами пошел в переднюю…
Он был уверен, что все женщины, кроме Власьевны, такие же простые, ласковые и радостно покорные
ласкам, какою была Палага, так же полны жалости к людям, как полна была ею — по рассказам отца — его
мать; они все казались ему
матерями, добрыми сёстрами и невестами, которые ожидают жениха, как цветы солнца.
Маленькие жеребята очень понравились Софье Николавне, она с удовольствием смотрела на их прыжки и
ласки к
матерям; за подарок же, разумеется, очень благодарила.
Петр. Ах ты, горькая моя! И где это ты так любить научилась? И с чего это твоя
ласка так душу разнимает, что ни
мать, кажется, и никто на свете… Только уж ты, пожалуйста! Ведь мне что же? Уж и мне за тобой… не миновать, выходит.
Гришуха меж тем отозвался:
Горохом опутан кругом,
Проворный мальчуга казался
Бегущим зеленым кустом.
«Бежит!.. у!.. бежит, постреленок,
Горит под ногами трава!»
Гришуха черен, как галчонок,
Бела лишь одна голова.
Крича, подбегает вприсядку
(На шее горох хомутом).
Попотчевал баушку, матку,
Сестренку — вертится вьюном!
От
матери молодцу
ласка,
Отец мальчугана щипнул;
Меж тем не дремал и савраска:
Он шею тянул да тянул...
Спокойно и толково она учила его, как надо говорить, а
ласка её будила в нём воспоминание о
матери. Ему было хорошо, он улыбался.
Мать свою оба князя очень любили, но отец мой не сдерживал своей нежности, меж тем как дядя Яков, не только страстно любивший, но даже, так сказать, обожавший
мать, как бы не смел дать воли своим
ласкам.
Громкий хохот всех присутствующих остановил меня, но
матери моей не понравилась эта шутка: материнское сердце возмутилось испугом своего дитяти; она бросилась ко мне, обняла меня, ободрила словами и
ласками, и, поплакав, я скоро успокоился.
Встревоженный и огорченный, со всеми
ласками горячей любви я приставал с расспросами к моей
матери.
Сцена с Камашевым сначала сильно меня испугала, и я начинал уже чувствовать обыкновенное сжатие в груди; но он ушел, и присутствие
матери, ее
ласки, ее разговоры, радость — не допустили явления припадка.
Он хотел написать
матери, чтобы она во имя милосердного бога, в которого она верует, дала бы приют и согрела
лаской несчастную, обесчещенную им женщину, одинокую, нищую и слабую, чтобы она забыла и простила все, все, все и жертвою хотя отчасти искупила страшный грех сына; но он вспомнил, как его
мать, полная, грузная старуха, в кружевном чепце, выходит утром из дома в сад, а за нею идет приживалка с болонкой, как
мать кричит повелительным голосом на садовника и на прислугу и как гордо, надменно ее лицо, — он вспомнил об этом и зачеркнул написанное слово.
Митя (сдерживая слезы). Я-с… я-с, Пелагея Егоровна, за всю вашу
ласку и за все ваши снисхождения, и даже чего, может быть, и не стою… как вы, по сиротству моему, меня не оставляли и вместо
матери… я… вами должен быть всю жизнь благодарен и завсегда Богу молить-с. (Кланяется в ноги.)
И ему представлялось, что если бы теперь, каким-нибудь волшебством, увиделся он с
матерью, то он сумел бы собрать в своей душе такой запас любви, благодарности и
ласки, что его хватило бы на многие и многие годы одиночества.
Утешая Таню, Коврин думал о том, что, кроме этой девушки и ее отца, во всем свете днем с огнем не сыщешь людей, которые любили бы его как своего, как родного; если бы не эти два человека, то, пожалуй, он, потерявший отца и
мать в раннем детстве, до самой смерти не узнал бы, что такое искренняя
ласка и та наивная, нерассуждающая любовь, какую питают только к очень близким, кровным людям.
В темных избах дети малые
Гибнут с холода и голода,
Их грызут болезни лютые,
Глазки деток гасит злая смерть!
Редко
ласка отца-матери
Дитя малое порадует,
Их ласкают — только мертвеньких,
Любят — по пути на кладбище…
Накануне приезда жениха, когда невеста, просидев до полночи с отцом и
матерью, осыпанная их
ласками, приняв с любовью их родительское благословение, воротилась в свою комнатку и легла спать, — сон в первый раз бежал от ее глаз: ее смущала мысль, что с завтрашнего дня переменится тихий образ ее жизни, что она будет объявленная невеста; что начнут приезжать гости, расспрашивать и поздравлять; что без гостей пойдут невеселые разговоры, а может быть, и чтение книг, не совсем для нее понятных, и что целый день надо будет все сидеть с женихом, таким умным и начитанным, ученым, как его называли, и думать о том, чтоб не сказать какой-нибудь глупости и не прогневить маменьки…
Любить
мать и свято исполнять ее волю, любить братьев и милыми
ласками доказывать им свою нежность было единственною потребностию сей кроткой души.
Он не знал любви
матери, ни ее нежной
ласки, от которой мягчится сердце; родившись, был он убийцею ее.
Отчаяньем, воспоминаньем страшным,
Сознаньем беззаконья моего,
И ужасом той мертвой пустоты,
Которую в моем дому встречаю —
И новостью сих бешеных веселий,
И благодатным ядом этой чаши,
И
ласками (прости меня, Господь)
Погибшего, но милого созданья…
Тень
матери не вызовет меня
Отселе, — поздно, слышу голос твой,
Меня зовущий, — признаю усилья
Меня спасти… старик, иди же с миром;
Но проклят будь, кто за тобой пойдет!
— Напишите в самом деле, сударыня Марья Гавриловна, — стала просить
мать Манефа. — Утешьте меня, хоть последний бы разок поглядела я на моих голубушек. И им-то повеселее здесь будет; дома-то они все одни да одни — поневоле одурь возьмет, подруг нет, повеселиться хочется, а не с кем… Здесь Фленушка, Марьюшка… И вы, сударыня, не оставите их своей
лаской… Напишите в самом деле, Марья Гавриловна. Уж как я вам за то благодарна буду, уж как благодарна!
Стала
мать Платонида не по-прежнему за больной ухаживать. Сколько
ласки, сколько любви, сколько заботы обо всякой малости! Не надивится Матренушка перемене в строгой, всегда суровой, всегда нахмуренной дотоле тетке…
Век не забудет этого дня прощанья Дуня… Ласковая, чуткая, сердечная, как
мать родная, любящая их тетя Леля оставляла их, чтобы принять более нуждающихся в ее
ласке новых маленьких стрижек и сдавала их на руки строгой, суровой и требовательной Павле Артемьевне, передавшей в свою очередь своих подростков-среднеотделенок «педагогичке» Антонине Николаевне, воспитанницы которой уже были определены на места.
— Мама! Мама! Вальтер мой! Мои дорогие! — шептала, словно в забытьи, Нан, обнимая
мать и страстно возвращая ей ее запоздалые
ласки.
И щекотливой этой темы Толстой больше не касается. Николай объясняется с огорченною, ревнующею кошечкою-Сонею, целует ее. Все так чисто, так светло, трогательно и «благообразно». Но мы знаем теперь: вечером заботливая
мать приведет в спальню сына крепостную девушку с испуганными, неподвижными глазами, строго-настрого прикажет ей не противиться
ласкам барчука. «Мальчику нельзя без этого». И где тогда весь тот светлый, радостно-чистый мир, в котором живет молодежь Ростовых.
Отца ублаготворяешь
лаской, а
мать поминаешь в молитвах своих; ибо сие так и подобает.
Отец его некогда истратил чудовищные деньги на ухаживание за его
матерью и еще большие — на выкуп ее из табора; но, прожив с нею один год с глазу на глаз в деревне, наскучил ее однообразными
ласками и вывел ее в особый хуторок, а сам женился на девушке соответственного положения.
Они присели на диван. Матрена Ниловна прикоснулась правой рукой к плечу дочери. В свою «Симочку» она до сих пор была влюблена, только не проявляла этого в нежных словах и
ласках. Но Серафима знала отлично, что
мать всегда будет на ее стороне, а чего она не может оправдать, например, ее «неверие», то и на это Матрена Ниловна махнула рукой.
Сверкал солнцем тихий пруд. Сверкали листья мать-мачехи. В траве пряталась прохлада утра. Бух! Брызги. Вода с стремительною
ласкою охватывает тело, занимается дыхание.