Неточные совпадения
Не более пяти-шести шагов отделяло Клима от
края полыньи, он круто повернулся и упал, сильно ударив локтем о лед.
Лежа на животе, он смотрел, как вода, необыкновенного цвета, густая и, должно быть, очень тяжелая, похлопывала Бориса
по плечам,
по голове. Она отрывала руки его ото льда, играючи переплескивалась через голову его, хлестала
по лицу,
по глазам, все лицо Бориса дико выло, казалось даже, что и глаза его кричат: «Руку… дай руку…»
Обломов разорвал листы пальцем: от этого
по краям листа образовались фестоны, а книга чужая, Штольца, у которого заведен такой строгий и скучный порядок, особенно насчет книг, что не приведи Бог! Бумаги, карандаши, все мелочи — как положит, так чтоб и
лежали.
На Такеме фазанов нет вовсе, несмотря на то что китайцы возделывают землю здесь более 10 лет. Это объясняется тем, что между реками Санхобе и Такемой
лежит пустынная область, без пашен и огородов. По-видимому, Такема в Зауссурийском
крае является северной границей распространения обыкновенной белобокой сороки, столь обычной для Ольгинского района и быстро сокращающейся в числе
по мере продвижения на север
по побережью моря.
Лежу я в тарантасе по-прежнему, а вокруг тарантаса — и на пол-аршина, не более, от его
края — водная гладь, освещенная луною, дробится и дрожит мелкой, четкой рябью.
Деревня Нотохоуза — одно из самых старых китайских поселений в Уссурийском
крае. Во времена Венюкова (1857 год) сюда со всех сторон стекались золотопромышленники, искатели женьшеня, охотники и звероловы. Старинный путь, которым уссурийские манзы сообщались с постом Ольги,
лежал именно здесь. Вьючные караваны их шли мимо Ното
по реке Фудзину через Сихотэ-Алинь к морю. Этой дорогой предстояло теперь пройти и нам.
Мы миновали православное кладбище, поднявшись на то самое возвышение дороги, которое когда-то казалось мне чуть не
краем света, и откуда мы с братом ожидали «рогатого попа». Потом и улица, и дом Коляновских исчезли за косогором…
По сторонам тянулись заборы, пустыри, лачуги, землянки, перед нами
лежала белая лента шоссе, с звенящей телеграфной проволокой, а впереди, в дымке пыли и тумана, синела роща, та самая, где я когда-то в первый раз слушал шум соснового бора…
В саду дела мои пошли хорошо: я выполол, вырубил косарем бурьян, обложил яму
по краям, где земля оползла, обломками кирпичей, устроил из них широкое сиденье, — на нем можно было даже
лежать. Набрал много цветных стекол и осколков посуды, вмазал их глиной в щели между кирпичами, — когда в яму смотрело солнце, всё это радужно разгоралось, как в церкви.
Голова, шея до самого зоба, спина, крылья и конец хвоста темно — или черно-бурого цвета с каким-то едва приметным, зеленовато-сизым отливом, а зоб, хлупь, подбой крыльев и хвоста — блестяще белые, как снег;
по краям крыльев
лежит белая же полоса.
Все остальные части шеи, зоб и хлупь — чисто-белые; из-под шеи,
по обеим щекам,
по кофейному полю идут извилистые полоски почти до ушей; спина светло-сизая или серая узорчатая; на крыльях
лежат зеленовато-кофейные, золотистые полосы, сверху обведенные ярко-коричневою, а снизу белою каемочкою;
по спинке к хвосту
лежат длинные темные перья, окаймленные
по краям беловатою бахромкою, некоторые из них имеют продольные беловатые полоски; вообще оттенки темного и белого цвета очень красивы; верхняя сторона крыльев темновато-пепельная, а нижняя светло-пепельная; такого же цвета верхние хвостовые перья; два из них потемнее и почти в четверть длиною: они складываются одно на другое, очень жестки, торчат, как спица или шило, от чего, без сомнения, эта утка получила свое имя.
Коростель покрыт перьями красно-бурого цвета, с небольшими, продолговатыми, темными полосками или пестринками; крылья у него гораздо краснее;
по всей спине
лежат длинные перья, темноватые посредине и с светло-коричневыми обводками
по краям; брюшко гораздо светлее, зоб отливает каким-то слегка сизым глянцем, нос обыкновенного рогового, а ноги светло-костяного цвета, подбой крыльев красный, на боках, под ними, перышки пестрые.
Вот точное описание с натуры петушка курахтана, хотя описываемый далеко не так красив, как другие, но зато довольно редок
по белизне своей гривы: нос длиною в полвершка, обыкновенного рогового цвета; глаза небольшие, темные; головка желтовато-серо-пестрая; с самого затылка начинается уже грива из белых, длинных и довольно твердых в основании перьев, которые
лежат по бокам и
по всей нижней части шеи до самой хлупи; на верхней же стороне шеи, отступя пальца на два от головы, уже идут обыкновенные, серенькие коротенькие перья; вся хлупь
по светло-желтоватому полю покрыта черными крупными пятнами и крапинами; спина серая с темно-коричневыми продольными пестринами, крылья сверху темные, а подбой их белый
по краям и пепельный под плечными суставами; в коротеньком хвосте перышки разных цветов: белые с пятнышками, серые и светло-коричневые; ножки светло-бланжевые.
Один раз (в исходе июля), подъезжая к пруду, я увидел, что все берега белелись, точно
по краям воды
лежал снег; подошед ближе, я рассмотрел, что это была снулая рыба: окуни, плотва, язики, головлики и небольшие щурята.
Льдины эти, пронизанные насквозь лучами,
лежали уже рыхлыми, изнемогающими массами; поминутно слышалось, как верхние
края их обрывались наземь и рассыпались тотчас же в миллионы звонких сверкающих игл; еще два-три таких дня, и страшные икры, повергавшие так недавно на пути своем столетние дубы, превратятся в лужицы,
по которым смело и бойко побежит мелкий куличок-свистунчик.
Подойдя однажды к платформе, я увидел на ней Урманова, Он стоял на
краю и смотрел
по направлению к Москве. Полотно дороги
лежало между откосами насыпи, пустынное, с двумя парами рельсов и линией телеграфных столбов. Взгляд убегал далеко вперед, за этими суживающимися полосками, которые терялись вдали, и над ними вился тот дымок или туман,
по которому узнается присутствие невидного большого и шумного города.
А
по краям дороги, под деревьями, как две пёстрые ленты, тянутся нищие — сидят и
лежат больные, увечные, покрытые гнойными язвами, безрукие, безногие, слепые… Извиваются
по земле истощённые тела, дрожат в воздухе уродливые руки и ноги, простираясь к людям, чтобы разбудить их жалость. Стонут, воют нищие, горят на солнце их раны; просят они и требуют именем божиим копейки себе; много лиц без глаз, на иных глаза горят, как угли; неустанно грызёт боль тела и кости, — они подобны страшным цветам.
Одрик стоял тут же. Это была небольшая старая кроватка, плотно засыпанная
по углам клоповыми яйцами; на кроватке
лежал сноп соломы и кусок редкого миткалю с грубо выведенным красками крестом, копием и тростию. Проводник ловкою рукою распушил соломку, чтобы на все стороны с
краев свешивалась, положили на нее желтого расслабленного, покрыли миткалем и понесли.
Недели две спустя, в жаркий, истомный июньский полдень, Авилов
лежал на
краю громадного густого сада, на сене, и читал. Вдруг он услышал совсем близко за своею спиной легкие шаги. Он обернулся и увидел Харитину, которая, по-видимому, его не замечала.
Махаон принадлежит к числу крупных наших бабочек; крылья имеет не круглые, а довольно длинные и остроконечные,
по желтому основанию испещренные черными пятнами, жилками и клетками; передние крылья перевиты
по верхнему
краю тремя черными короткими перевязками, а
по краю боковому, на черной широкой кайме,
лежат отдельно, в виде оторочки, желтые полукружочки, числом восемь; к туловищу, в корнях крыльев, примыкают черные углы в полпальца шириною; везде
по желтому полю рассыпаны черные жилки, и все черные места как будто посыпаны слегка желтоватою пылью.
Они
лежали у меня на полке, и когда листа не было, они ползали
по полке, приползали к самому
краю, но никогда не спадали вниз, даром что они слепые. Как только червяк подойдет к обрыву, он, прежде чем спускаться, изо рта выпустит паутину и на ней приклеится к
краю, спустится, повисит, поосмотрится, и если хочет спуститься — спустится, а если хочет вернуться назад, то втянется назад
по своей паутинке.
Было Благовещение. Андрей Иванович
лежал на кровати, смотрел в потолок и думал о Ляхове. За перегородкою пьяные ломовые извозчики ругались и пели песни. Александра Михайловна сидела под окном у стола; перед нею
лежала распущенная пачка коричневых бланков,
края их были смазаны клеем. Александра Михайловна брала четырехгранную деревяшку, быстро сгибала и оклеивала на ней бланк и бросала готовую пачку в корзину;
по другую сторону стола сидела Зина и тоже клеила.
Другой был паренек лет семнадцати, в рваном полушубке, но в сапогах. Его круглое белое лицо, еще безбородое, краснело от пламени костра. Он что-то палочкой переворачивал
по краям костра, где уже
лежала зола.
Я шел
по узкой тропинке у самого
края железнодорожной насыпи. Лунный свет скользил
по рельсам, на которых уже
лежала роса. Большие тени от облаков то и дело пробегали
по насыпи. Далеко впереди покойно горел тусклый зеленый огонек.
Мы ехали на север. С юга дул бешеный ветер, в тусклом воздухе метались тучи серо-желтой пыли, в десяти шагах ничего не было видно.
По краям дороги валялись издыхающие волы, сломанные повозки, брошенные полушубки и валенки. Отставшие солдаты вяло брели
по тропинкам или
лежали на китайских могилках. Было удивительно, как много среди них пьяных.
Солнце появилось на
краю горизонта, и его яркие, как бы смеющиеся лучи осветили береговой откос, на котором
лежал невод, и заиграло в разноцветной чешуе множество трепещущей в нем рыбы, среди которой покоилась какая-то, на первый взгляд, бесформенная темная масса, вся опутанная водяными порослями, и лишь вглядевшись внимательно, можно было определить, что это была мертвая женщина, не из простых, судя
по одежде и
по превратившейся в какой-то комок шляпе, бывшей на голове покойной.
Едва поддерживали ее на
краю утеса несколько кустов различных деревьев, в которых она запуталась и при малейшем движении своем качалась на воздухе, как в люльке; под нею, на площадке, оставшейся между речкою и утесом,
лежало несколько отломков глинистой земли, упавших с высоты, с которой, по-видимому, и бедное животное катилось, столкнутое какою-нибудь нечистою силой.
На
краю стола
лежала книга в черном кожаном переплете, довольно истертом и закапанном
по местам воском: это была Псалтырь.
Князь Андрей в этот ясный, августовский вечер 25-го числа,
лежал, облокотившись на руку в разломанном сарае деревни Князькова, на
краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль
по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник,
по которому виднелись дымы костров — солдатских кухонь.