Неточные совпадения
Крестьяне речь ту слушали,
Поддакивали барину.
Павлуша что-то
в книжечку
Хотел уже писать.
Да выискался пьяненький
Мужик, — он против барина
На животе
лежал,
В глаза ему поглядывал,
Помалчивал — да вдруг
Как вскочит! Прямо к барину —
Хвать карандаш из
рук!
— Постой, башка порожняя!
Шальных вестей, бессовестных
Про нас не разноси!
Чему ты позавидовал!
Что веселится бедная
Крестьянская душа?
Убранная, причесанная,
в нарядном чепчике с чем-то голубым, выпростав
руки на одеяло, она
лежала на спине и, встретив его взглядом, взглядом притягивала к себе.
Оставшись
в отведенной комнате,
лежа на пружинном тюфяке, подкидывавшем неожиданно при каждом движении его
руки и ноги, Левин долго не спал. Ни один разговор со Свияжским, хотя и много умного было сказано им, не интересовал Левина; но доводы помещика требовали обсуждения. Левин невольно вспомнил все его слова и поправлял
в своем воображении то, что он отвечал ему.
В маленьком грязном нумере, заплеванном по раскрашенным пано стен, за тонкою перегородкой которого слышался говор,
в пропитанном удушливым запахом нечистот воздухе, на отодвинутой от стены кровати
лежало покрытое одеялом тело. Одна
рука этого тела была сверх одеяла, и огромная, как грабли, кисть этой
руки непонятно была прикреплена к тонкой и ровной от начала до средины длинной цевке. Голова
лежала боком на подушке. Левину видны были потные редкие волосы на висках и обтянутый, точно прозрачный лоб.
Два мальчика
в тени ракиты ловили удочками рыбу. Один, старший, только что закинул удочку и старательно выводил поплавок из-за куста, весь поглощенный этим делом; другой, помоложе,
лежал на траве, облокотив спутанную белокурую голову на
руки, и смотрел задумчивыми голубыми глазами на воду. О чем он думал?
На столе
лежал обломок палки, которую они нынче утром вместе сломали на гимнастике, пробуя поднять забухшие барры. Левин взял
в руки этот обломок и начал обламывать расщепившийся конец, не зная, как начать.
Алексей Александрович задумался и, постояв несколько секунд, вошел
в другую дверь. Девочка
лежала, откидывая головку, корчась на
руках кормилицы, и не хотела ни брать предлагаемую ей пухлую грудь, ни замолчать, несмотря на двойное шиканье кормилицы и няни, нагнувшейся над нею.
— Нет, я и сама не успею, — сказала она и тотчас же подумала: «стало быть, можно было устроиться так, чтобы сделать, как я хотела». — Нет, как ты хотел, так и делай. Иди
в столовую, я сейчас приду, только отобрать эти ненужные вещи, — сказала она, передавая на
руку Аннушки, на которой уже
лежала гора тряпок, еще что-то.
Я подошел к окну и посмотрел
в щель ставня: бледный, он
лежал на полу, держа
в правой
руке пистолет; окровавленная шашка
лежала возле него. Выразительные глаза его страшно вращались кругом; порою он вздрагивал и хватал себя за голову, как будто неясно припоминая вчерашнее. Я не прочел большой решимости
в этом беспокойном взгляде и сказал майору, что напрасно он не велит выломать дверь и броситься туда казакам, потому что лучше это сделать теперь, нежели после, когда он совсем опомнится.
Он
лежал в первой комнате на постели, подложив одну
руку под затылок, а другой держа погасшую трубку; дверь во вторую комнату была заперта на замок, и ключа
в замке не было. Я все это тотчас заметил… Я начал кашлять и постукивать каблуками о порог — только он притворялся, будто не слышит.
Я
лежал на диване, устремив глаза
в потолок и заложив
руки под затылок, когда Вернер взошел
в мою комнату. Он сел
в кресла, поставил трость
в угол, зевнул и объявил, что на дворе становится жарко. Я отвечал, что меня беспокоят мухи, — и мы оба замолчали.
На зов явилась женщина с тарелкой
в руках, на которой
лежал сухарь, уже знакомый читателю. И между ними произошел такой разговор...
Воспользовавшись ее отсутствием, Чичиков обратился к Собакевичу, который,
лежа в креслах, только покряхтывал после такого сытного обеда и издавал ртом какие-то невнятные звуки, крестясь и закрывая поминутно его
рукою.
Мое! — сказал Евгений грозно,
И шайка вся сокрылась вдруг;
Осталася во тьме морозной
Младая дева с ним сам-друг;
Онегин тихо увлекает
Татьяну
в угол и слагает
Ее на шаткую скамью
И клонит голову свою
К ней на плечо; вдруг Ольга входит,
За нею Ленский; свет блеснул,
Онегин
руку замахнул,
И дико он очами бродит,
И незваных гостей бранит;
Татьяна чуть жива
лежит.
Он сидит подле столика, на котором стоит кружок с парикмахером, бросавшим тень на его лицо;
в одной
руке он держит книгу, другая покоится на ручке кресел; подле него
лежат часы с нарисованным егерем на циферблате, клетчатый платок, черная круглая табакерка, зеленый футляр для очков, щипцы на лоточке.
Возле нее
лежал ребенок, судорожно схвативший
рукою за тощую грудь ее и скрутивший ее своими пальцами от невольной злости, не нашед
в ней молока; он уже не плакал и не кричал, и только по тихо опускавшемуся и подымавшемуся животу его можно было думать, что он еще не умер или, по крайней мере, еще только готовился испустить последнее дыханье.
— А так, что уж теперь гетьман, зажаренный
в медном быке,
лежит в Варшаве, а полковничьи
руки и головы развозят по ярмаркам напоказ всему народу. Вот что наделали полковники!
Не далее как
в пяти шагах, свернувшись, подобрав одну ножку и вытянув другую,
лежала головой на уютно подвернутых
руках утомившаяся Ассоль.
Вся
в цветах
лежала в нем девочка,
в белом тюлевом платье, со сложенными и прижатыми на груди, точно выточенными из мрамора,
руками.
Он бросился стремглав на топор (это был топор) и вытащил его из-под лавки, где он
лежал между двумя поленами; тут же, не выходя, прикрепил его к петле, обе
руки засунул
в карманы и вышел из дворницкой; никто не заметил!
Затем, испуганно и безумно, бросился к углу, к той самой дыре
в обоях,
в которой тогда
лежали вещи, засунул
в нее
руку и несколько минут тщательно обшаривал дыру, перебирая все закоулки и все складки обой.
Слушай внимательно: и дворник, и Кох, и Пестряков, и другой дворник, и жена первого дворника, и мещанка, что о ту пору у ней
в дворницкой сидела, и надворный советник Крюков, который
в эту самую минуту с извозчика встал и
в подворотню входил об
руку с дамою, — все, то есть восемь или десять свидетелей, единогласно показывают, что Николай придавил Дмитрия к земле,
лежал на нем и его тузил, а тот ему
в волосы вцепился и тоже тузил.
Мебель соответствовала помещению: было три старых стула, не совсем исправных, крашеный стол
в углу, на котором
лежало несколько тетрадей и книг; уже по тому одному, как они были запылены, видно было, что до них давно уже не касалась ничья
рука; и, наконец, неуклюжая большая софа, занимавшая чуть не всю стену и половину ширины всей комнаты, когда-то обитая ситцем, но теперь
в лохмотьях, и служившая постелью Раскольникову.
Час спустя Павел Петрович уже
лежал в постели с искусно забинтованною ногой. Весь дом переполошился; Фенечке сделалось дурно. Николай Петрович втихомолку ломал себе
руки, а Павел Петрович смеялся, шутил, особенно с Базаровым; надел тонкую батистовую рубашку, щегольскую утреннюю курточку и феску, не позволил опускать шторы окон и забавно жаловался на необходимость воздержаться от пищи.
Аркадий оглянулся и увидал женщину высокого роста,
в черном платье, остановившуюся
в дверях залы. Она поразила его достоинством своей осанки. Обнаженные ее
руки красиво
лежали вдоль стройного стана; красиво падали с блестящих волос на покатые плечи легкие ветки фуксий; спокойно и умно, именно спокойно, а не задумчиво, глядели светлые глаза из-под немного нависшего белого лба, и губы улыбались едва заметною улыбкою. Какою-то ласковой и мягкой силой веяло от ее лица.
Опуская сдачу
в карман, я ощупал
рукою, что мой неразменный рубль целехонек и уже опять
лежит там, как было до покупки.
Через минуту оттуда важно выступил небольшой человечек с растрепанной бородкой и серым, незначительным лицом. Он был одет
в женскую ватную кофту, на ногах, по колено, валяные сапоги, серые волосы на его голове были смазаны маслом и
лежали гладко.
В одной
руке он держал узенькую и длинную книгу из тех, которыми пользуются лавочники для записи долгов. Подойдя к столу, он сказал дьякону...
Дмитрий
лежал на койке, ступня левой ноги его забинтована;
в синих брюках и вышитой рубахе он был похож на актера украинской труппы. Приподняв голову, упираясь
рукою в постель, он морщился и бормотал...
Клим не помнил, как он добежал до квартиры Сомовых, увлекаемый Любой.
В полутемной спальне, — окна ее были закрыты ставнями, — на растрепанной, развороченной постели судорожно извивалась Софья Николаевна, ноги и
руки ее были связаны полотенцами, она
лежала вверх лицом, дергая плечами, сгибая колени, била головой о подушку и рычала...
Лидия вывихнула ногу и одиннадцать дней
лежала в постели. Левая
рука ее тоже была забинтована. Перед отъездом Игоря толстая, задыхающаяся Туробоева, страшно выкатив глаза, привела его проститься с Лидией, влюбленные, обнявшись, плакали, заплакала и мать Игоря.
Хороший малый
лежал вверх носом у ног Дуняши, колотил себя
руками в грудь и бормотал...
Она вдруг замолчала. Самгин привстал, взглянул на нее и тотчас испуганно выпрямился, — фигура женщины потеряла естественные очертания, расплылась
в кресле, голова бессильно опустилась на грудь, был виден полузакрытый глаз, странно потемневшая щека, одна
рука лежала на коленях, другая свесилась через ручку кресла.
Он вошел не сразу. Варвара успела лечь
в постель,
лежала она вверх лицом, щеки ее опали, нос заострился; за несколько минут до этой она была согнутая, жалкая и маленькая, а теперь неестественно вытянулась, плоская, и лицо у нее пугающе строго. Самгин сел на стул у кровати и, гладя ее
руку от плеча к локтю, зашептал слова, которые казались ему чужими...
Клим пораженно провожал глазами одну из телег. На нее был погружен лишний человек, он
лежал сверх трупов, аккуратно положенных вдоль телеги, его небрежно взвалили вкось, почти поперек их, и он высунул из-под брезента голые, разномерные
руки; одна была коротенькая, торчала деревянно и растопырив пальцы звездой, а другая — длинная, очевидно, сломана
в локтевом сгибе; свесившись с телеги, она свободно качалась, и кисть ее, на которой не хватало двух пальцев, была похожа на клешню рака.
Дома его ждал толстый конверт с надписью почерком Лидии; он
лежал на столе, на самом видном месте. Самгин несколько секунд рассматривал его, не решаясь взять
в руки, стоя
в двух шагах от стола. Потом, не сходя с места, протянул
руку, но покачнулся и едва не упал, сильно ударив ладонью по конверту.
Вот она заговорила, но
в топоте и шуме голосов ее голос был не слышен, а круг снова разрывался, люди, отлетая
в сторону, шлепались на пол с мягким звуком, точно подушки, и
лежали неподвижно; некоторые, отскакивая, вертелись одиноко и парами, но все падали один за другим или, протянув
руки вперед, точно слепцы, пошатываясь, отходили
в сторону и там тоже бессильно валились с ног, точно подрубленные.
Елизавета Спивак простудилась и
лежала в постели. Марина, чрезмерно озабоченная, бегала по лестнице вверх и вниз, часто смотрела
в окна и нелепо размахивала
руками, как бы ловя моль, невидимую никому, кроме нее. Когда Клим выразил желание посетить больную, Марина сухо сказала...
Зарубленный рабочий
лежал лицом
в луже крови, точно пил ее,
руки его были спрятаны под грудью, а ноги — как римская цифра V.
Драка пред магазином продолжалась не более двух-трех минут, демонстрантов оттеснили, улица быстро пустела; у фонаря, обняв его одной
рукой, стоял ассенизатор Лялечкин, черпал котелком воздух на лицо свое; на лице его были видны только зубы; среди улицы столбом стоял слепец Ермолаев, разводя дрожащими
руками, гладил бока свои, грудь, живот и тряс бородой; напротив, у ворот дома,
лежал гимназист, против магазина, головою на панель, растянулся человек
в розовой рубахе.
Подскакал офицер и, размахивая
рукой в белой перчатке, закричал на Инокова, Иноков присел, осторожно положил человека на землю, расправил
руки, ноги его и снова побежал к обрушенной стене; там уже копошились солдаты, точно белые, мучные черви, туда осторожно сходились рабочие, но большинство их осталось сидеть и
лежать вокруг Самгина; они перекликались излишне громко, воющими голосами, и особенно звонко, по-бабьи звучал один голос...
По площади ползали окровавленные люди, другие молча подбирали их, несли куда-то; валялось много шапок, галош; большая серая шаль
лежала комом, точно
в ней был завернут ребенок, а около ее, на снеге — темная кисть
руки вверх ладонью.
Там у стола сидел парень
в клетчатом пиджаке и полосатых брюках; тугие щеки его обросли густой желтой шерстью, из больших светло-серых глаз текли слезы, смачивая шерсть, одной
рукой он держался за стол, другой — за сиденье стула; левая нога его, голая и забинтованная полотенцем выше колена,
лежала на деревянном стуле.
На желтой крышке больничного гроба
лежали два листа пальмы латании и еще какие-то ветки комнатных цветов; Алина — монументальная,
в шубе,
в тяжелой шали на плечах — шла, упираясь подбородком
в грудь; ветер трепал ее каштановые волосы; она часто, резким жестом
руки касалась гроба, точно толкая его вперед, и, спотыкаясь о камни мостовой, толкала Макарова; он шагал, глядя вверх и вдаль, его ботинки стучали по камням особенно отчетливо.
Клим приподнял голову ее, положил себе на грудь и крепко прижал
рукою. Ему не хотелось видеть ее глаза, было неловко, стесняло сознание вины пред этим странно горячим телом. Она
лежала на боку, маленькие, жидкие груди ее некрасиво свешивались обе
в одну сторону.
На улице простились. Самгин пошел домой пешком. Быстро мчались лихачи,
в экипажах сидели офицера, казалось, что все они сидят
в той же позе, как сидел первый, замеченный им: голова гордо вскинута, сабля поставлена между колен,
руки лежат на эфесе.
Но их было десятка два, пятеро играли
в карты, сидя за большим рабочим столом, человек семь окружали игроков, две растрепанных головы торчали на краю приземистой печи, невидимый,
в углу, тихонько, тенорком напевал заунывную песню, ему подыгрывала гармоника, на ларе для теста
лежал, закинув
руки под затылок, большой кудрявый человек, подсвистывая песне.
Осторожно, не делая резких движений, Самгин вынул портсигар, папиросу, — спичек
в кармане не оказалось, спички
лежали на столе. Тогда он, спрятав портсигар, бросил папиросу на стол и сунул
руки в карманы. Стоять среди комнаты было глупо, но двигаться не хотелось, — он стоял и прислушивался к непривычному ощущению грустной, но приятной легкости.
Руки его
лежали на животе, спрятанные
в широкие рукава, но иногда, видимо, по догадке или повинуясь неуловимому знаку, один из китайцев тихо начинал говорить с комиссаром отдела, а потом, еще более понизив голос, говорил Ли Хунг-чангу, преклонив голову, не глядя
в лицо его.
— Городок наш милый относится к числу отодвинутых
в сторону от путей новейшей истории, поэтому
в нем много важного и ценного
лежит нетронуто, по укладкам, по сундукам, ожидая прикосновения гениальной
руки нового Карамзина или хотя бы Забелина.
Говоря, Долганов смотрел на Клима так, что Самгин понял: этот чудак настраивается к бою; он уже обеими
руками забросил волосы на затылок, и они вздыбились там некрасивой кучей. Вообще волосы его
лежали на голове неровно, как будто череп Долганова имел форму шляпки кованого гвоздя. Постепенно впадая
в тон проповедника, он обругал Трейчке, Бисмарка, еще каких-то уже незнакомых Климу немцев, чувствовалось, что он привык и умеет ораторствовать.