Неточные совпадения
В задней комнате дома, сырой и темной,
на убогой кровати, покрытой конскою попоной, с лохматой
буркой вместо подушки,
лежал Чертопханов, уже не бледный, а изжелта-зеленый, как бывают мертвецы, со ввалившимися глазами под глянцевитыми веками, с заостренным, но все еще красноватым носом над взъерошенными усами.
Ночью я проснулся и увидел Дерсу, сидящего у костра. Он поправлял огонь. Ветер раздувал пламя во все стороны. Поверх
бурки на мне
лежало одеяло гольда. Значит, это он прикрыл меня, вот почему я и согрелся. Стрелки тоже были прикрыты его палаткой. Я предлагал Дерсу лечь
на мое место, но он отказался.
Стол и два стула стояли в стороне, и все четыре нукера
лежали на коврах и
бурках на полу.
Было уже совсем темно, когда дядя Ерошка и трое казаков с кордона, в
бурках и с ружьями за плечами прошли вдоль по Тереку
на место, назначенное для секрета. Назарка вовсе не хотел итти, но Лука крикнул
на него, и они живо собрались. Пройдя молча несколько шагов, казаки свернули с канавы и по чуть заметной тропинке в камышах подошли к Тереку. У берега
лежало толстое черное бревно, выкинутое водой, и камыш вокруг бревна был свежо примят.
В первый раз я очнулся в дымной сакле. Я
лежал на полу
на бурке и не мог пошевелиться — все болело. Седой черкес с ястребиным носом держал передо мной посудину и поил меня чем-то кислым, необыкновенно вкусным. Другой, помоложе, весь заросший волосами, что-то мне говорил. Я видел, что он шевелит губами, ласково смотрит
на меня, но я ничего не понимал и опять заснул или потерял сознание — сам не знаю.
Иль, ухватив рогатый пень,
В реку низверженный грозою,
Когда
на холмах пеленою
Лежит безлунной ночи тень,
Черкес
на корни вековые,
На ветви вешает кругом
Свои доспехи боевые:
Щит,
бурку, панцирь и шелом,
Колчан и лук — и в быстры волны
За ним бросается потом,
Неутомимый и безмолвный.
Подле одного ярко пылающего костра, прислонив голову к высокому казачьему седлу,
лежал на широком потнике молодой офицер в белой кавалерийской фуражке; небрежно накинутая
на плеча черкесская
бурка не закрывала груди его, украшенной Георгиевским крестом; он наигрывал
на карманном флажолете французской романс: «Jeune Troubadour» [«Юный трубадур».], и, казалось, все внимание его было устремлено
на то, чтоб брать чище и вернее ноты
на этой музыкальной игрушке.
Когда я открыла глаза, грозы уже не было. Я
лежала у костра
на разостланной
бурке… Вокруг меня, фантастически освещенные ярким пламенем, сидели и стояли вооруженные кинжалами и винтовками горцы. Их было много, человек 20. Их лица были сумрачны и суровы. Речь отрывиста и груба.
Я
лежу на траве, со сложенной
буркой под головою, рядом с офицером.