Неточные совпадения
— Пророками — и надолго! — будут двое:
Леонид Андреев и Сологуб, а за ними пойдут и другие, вот увидишь! Андреев — писатель, небывалый у нас по смелости, а что он грубоват — это не беда! От этого он только понятнее для всех. Ты, Клим Иванович, напрасно морщишься, — Андреев очень самобытен и силен. Разумеется, попроще Достоевского в мыслях, но, может быть, это потому, что он — цельнее. Читать его всегда очень любопытно,
хотя заранее знаешь, что он скажет еще одно — нет! — Усмехаясь, она подмигнула...
— Замечательная газета. Небывалая. Привлечем все светила науки, литературы,
Леонида Андреева, объявим войну реалистам «Знания», — к черту реализм! И — политику вместе с ним. Сто лет политиканили — устали, надоело. Все
хотят романтики, лирики, метафизики, углубления в недра тайн, в кишки дьявола. Властители умов — Достоевский, Андреев, Конан-Дойль.
Забиякин. Вот вы изволите говорить,
Леонид Сергеич, что это пустяки… Конечно, для вас это вещь не важная! вы в счастье,
Леонид Сергеич, вы в почестях! но у меня осталось только одно достояние — это честь моя! Неужели же и ее, неужели же и ее
хотят у меня отнять! О, это было бы так больно, так грустно думать!
Шифель. То есть,
Леонида Сергеича,
хотите вы сказать?
—
Леонид Николаевич, вы вчера
хотели дать новый рассказ, — как-то сказал ему И.Д. Новик.
Положение мое делалось еще беспомощнее, и я решился во что бы то ни стало отсюда не выходить.
Хотя, конечно, и квартира
Леонида Григорьевича была не бог знает какое надежное убежище, но я предпочитал оставаться здесь, во-первых, потому, что все-таки рассчитывал на большую помощь со стороны Постельникова, а во-вторых, как известно, гораздо выгоднее держаться под самою стеной, с которой стреляют, чем отбегать от нее, когда вовсе убежать невозможно.
Через ту же лестницу мы снова спустились на двор, где я
хотел раскланяться с Постельниковым, не имея, впрочем, никакого определенного плана ни переезжать на квартиру к его сестре, ни улизнуть от него; но
Леонид Григорьевич предупредил меня и сказал...
Леонид. Ах, какой он смешной! Вы на меня, мамаша, не сердитесь! Когда я узнал, что вы
хотите отдать за него Надю, мне стало ее жалко. Вы у нас такая добрая! (Целует у ней руку). Мне не хотелось, чтоб вы сделали несправедливость.
Леонид.
Хотите, я его позову. Потапыч, позови Неглигентова! Он говорил, что вы нынче были у его дяди и обещали отдать за него Надю. Он теперь уж заранее рассчитывает, сколько доходов будет получать в суде, или халтуры, как он говорит. Какой он смешной! Он мне представлял, как его учили в училище.
Хотите, я при вас его заставлю?
Леонид. А я знаю об чем: вы ее замуж
хотите выдать.
Леонид (обнимает Лизу; она вздрагивает от удовольствия). Отчего Надя меня любить не
хочет?
Леонид. Отчего вы не
хотели со мной остаться?
— Я вас давно
хотела спросить, — начала она, — что,
Леонид, видно, совсем от меня
хочет отторгнуться?
Марья Виссарионовна добрая женщина, но решительно не умеет держать себя с детьми:
Леонида она любит более всех,
хотя и спорит с ним постоянно, и надобно сказать, что в этих спорах он всегда правее; с маленькими девочками она ни то ни се, или почти ими не занимается, но с Лидиею Николаевною обращается в высшей степени дурно.
Вот почему Пионова так хлопочет за Ивана Кузьмича. Боже мой! Неужели мы с
Леонидом не успеем разбить их козней? Я было
хотел еще расспросить поручика, но Иван Кузьмич и Пионов возвратились. Они, вероятно, еще клюкнули. Сил моих не было оставаться долее. Я опять начал прощаться, Иван Кузьмич не отпускал.
Когда противники были поставлены, то Курдюмов
хотел выстрелить на воздух, но
Леонид, заметив это, требовал, чтобы он стрелял как следует, а в противном случае обещал продолжать дуэль целый день Курдюмов повиновался, раздался выстрел,
Леонид пошатнулся, сам тоже выстрелил, но на воздух, и упал.
Леонид встал, наложил мне сам трубку, а себе закурил сигару, и когда я
хотел снова обратиться к толкованию, он сказал...
Я
хотел было уйти домой, но
Леонид встал, раскрыл стоявшую тут рояль и, не обращая ни на кого внимания, сел и начал играть.
Я с своей стороны тоже убедился, что действовать на Марью Виссарионовну было совершенно бесполезно; но что же, наконец, сама Лидия Николаевна, что она думает и чувствует?
Хотя Леонид просил меня не говорить с нею об женихе, но я решился при первом удобном случае если не расспросить ее, то по крайней мере заговорить и подметить, с каким чувством она относится к предстоящему ей браку; наружному спокойствию ее я не верил, тем более что она худела с каждым днем.
Я часто слыхал его игру и вообще любил ее, но никогда еще она не производила на меня такого глубокого впечатления:
Леонид играл в этот раз с необыкновенным одушевлением, как будто бы наболевшее сердце его
хотело все излиться в звуках.
Я
хотел было отвечать ей, но
Леонид перебил меня...
Я видел после этого Лидию Николаевну всего один раз, и то на парадном вечере, который
хотя и косвенно, но идет к главному сюжету моего рассказа. Получив приглашение, я сначала не
хотел ехать, но меня уговорил
Леонид, от которого мать требовала, чтобы он непременно был там.
— Вам это странно слышать, — продолжала она, — а вы не знаете, что когда меня, глупую, выдали замуж, так все кинули, все позабыли: мать и слышать не
хотела, что я страдаю день и ночь,
Леонид только хмурился, вы куда-то уехали, никому до меня не стало дела, один только он, у которого тысячи развлечений, пренебрег всем, сидел со мной целые дни, как с больным ребенком; еще бы мне не верить в него!
— Все знаю, — возразил я, — и все-таки вас обвиняю… —
хотел было я добавить, но, взглянув на Лидию Николаевну, остановился: у ней были полные слез глаза.
Леонид тоже взглянул на нас, перестал играть, встал и увел меня к себе в кабинет.
— Загладьте хоть теперь, — начал опять
Леонид, голос у него прерывался, — устройте Лиду… с мужем ей нельзя жить, он ее замучит… отдайте ей все мое состояние, я этого непременно
хочу… А вы тоже оставьте ее в покое, — отнесся он к Пионовой, — будет вам ее преследовать… Она вам ничего не сделала… Матери тоже женихов не сватайте; ей поздно уж выходить замуж.
Леонид Федорович. Я только
хотел сказать…
Леонид Федорович. Ну, как
хочет она, так и делает. А от него мне, кроме неприятностей… да и некогда.
Леонид Федорович (досадливо). Скажи Анне Павловне, как она
хочет, а мне и некогда.
Леонид Федорович (выходит с бумагой в дверь и тотчас возвращается). Необычайно! Бумага эта — договор с крестьянами, который я нынче утром отказался подписать и отдал назад крестьянам. Вероятно, он
хочет, чтоб я подписал его?
Федор Иваныч. Да, все неприятности. И как это они не могут в согласии жить? Да и правду сказать, молодое поколенье — не то. А царство женщин? Как давеча
Леонид Федорович
хотели было вступиться, да увидали, что она в экстазе, захлопнули дверь. Редкой доброты человек! Да, редкой доброты… Это что? Таня-то их опять ведет.
Леонид Федорович. Он здесь и ищет общения. Кто
хочет спросить что-нибудь?
Леонид Федорович. Обиды, братцы, нету. Я вам тогда летом говорил: коли
хотите, делайте. Вы не
захотели, а теперь мне нельзя.
Таня. Как я жила, выросла в вашем доме,
Леонид Федорович, и как благодарна вам за все, я как отцу родному откроюсь. Живет у вас Семен, и
хочет он на мне жениться.
Те же и
Леонид Федорович выходит, но, увидав барыню и мужиков,
хочет уйти назад.
Ну,
хотя бы, например, гибель
Леонида с его спартанцами при Фермопилах, как о ней рассказывает Геродот.
Катя иногда встречалась с
Леонидом. Она рассказывала ему о своих впечатлениях,
хотела докопаться, как он относится ко всему происходящему.
Леонид либо отвечал шуточками, либо, с пренебрежительно-задирающею усмешкою, одобрял все, о чем рассказывала Катя.
— Ты только пойми эту подлость барскую! Мне, мне —
Леониду Александровичу Печерникову, — посмели сказать, что я
захотел проехать на даровщинку! И все сразу полетело к черту, — все понимание нашей неоплатной задолженности перед трудовым народом, все благородно-либеральные фразы… Господа! Что Же это? Только на слова вы мастера? А чуть до дела, — дрейфуем позорнейшим образом?
Говори и думай что
хочешь, но
Леонид все-таки добрый человек!