Неточные совпадения
Белотелова. Ты
говоришь, что разбойники на ходулях ходят? Может быть, это колокол
льют.
Прихожу к тому ручью,
С милой где гулял я.
Он бежит, я слезы
лью,
Счастье убежало.
Томно ручеек журчит,
Делит грусть со мною
И как будто
говорит:
Нет ее с тобою.
Шли в Сибирь, шли в солдаты, шли в работы на заводы и фабрики;
лили слезы, но шли… Разве такая солидарность со злосчастием мыслима, ежели последнее не представляется обыденною мелочью жизни? И разве не правы были жестокие сердца,
говоря: „Помилуйте! или вы не видите, что эти люди живы? А коли живы — стало быть, им ничего другого и не нужно“…
— Дай докажу. Ведро поставил. Выпили. А кровь всё
льет. Всю избу прилил кровью-то. Дедука Бурлак и
говорит: «Ведь малый-то издохнет. Давай еще штоф сладкой, а то мы тебя засудим». Притащили еще. Дули, дули…
— Приказал валить столько дров, — тьфу, несообразный человек! Загрузит пароход по самую палубу, а потом орет — машину,
говорит, портишь часто… масло,
говорит, зря
льешь…
Я против вас, барон, никогда ничего не имел. Но у меня характер Лермонтова. (Тихо.) Я даже немножко похож на Лермонтова… как
говорят… (Достает из кармана флакон с духами и
льет на руки.)
Мне было тяжело, холодно, неуютно. Выл ветер. — «Вой!» —
говорил я, и он выл, как будто находил силу в моей тоске. Крошил дождь. — «
Лей!» —
говорил я, радуясь, что все плохо, все сыро и мрачно, — не только мой счет с шкипером. Было холодно, и я верил, что простужусь и умру, мое неприкаянное тело…
Он обтирает кровь, которая
льет из носа, и молчит; а другой парень за него и
говорит...
Над главою их покорной
Мать с иконой чудотворной
Слезы
льет и
говорит:
«Бог вас, дети, наградит».
Эти люди вообще неловки, громко
говорят, шумят, иногда возражают, судят вкривь и вкось; они, правда, готовы всегда
лить свою кровь на поле сражения и служат до конца дней своих верой и правдой; но войны внешней тогда не предвиделось, а для внутренней они не способны.
— И вот, сударыни мои,
говорит он ему, начальнику-то: эдак вы меня, ваше благородие, ничему доброму не научите, — а у самого кровь-то из носа в два ручья так и хлещет, так и
льёт — с того времени и курнос он, а вовсе не от французской болезни.
Мужик (на бабу). Экая косолапая чертовка! Сама как безрукая, а на людей
говоришь. Ишь, добро какое на пол
льешь!
Злословие свой яд на имя мудрых
льет;
Не судит ни об ком рассудок беспристрастный,
Лишь страсти
говорят. — Кто в роскоши живет,
Не знает и того, что в свете есть несчастный.
— Поедем, Жилин, одни. Мочи нет, есть хочется, да и жара. На мне рубаху хоть выжми. — А Костылин — мужчина грузный, толстый, весь красный, а пот с него так и
льет. Подумал Жилин и
говорит...
Вольтер в письме к императрице Екатерине II (2 февраля 1774 года)
говорит, что, по-видимому, Пугачевское возмущение затеяно кавалером Тоттом (который во время войны турок с Россией устроивал им артиллерию,
лил пушки, укреплял города и пр.).
— Ведь
Лили Шумихина моя родственница… —
говорила она. — Ее покойный муж, генерал Шумихин, приходится кузеном моему мужу. А сама она урожденная баронесса Кольб…
Мне шестьдесят лет. Как бы я, семнадцатилетний, удивился, если бы увидел себя теперешнего, шестидесятилетнего: что такое? И не думает оглядываться с тоскою назад, не
льет слез о «невозвратной юности», — а приветственно простирает руки навстречу «холодному призраку» и
говорит: «Какая неожиданная радость!»
Говоря все это скороговоркой,
Лили вскочила с табурета, открыла один из шкафов и достала из него свою шкатулку с драгоценностями, из которой вынула экран голубого бархата и подала Савину.
— Да мы еще
льем слезы на пепел наших жилищ, —
говорили они уклончиво.
Мать она любила; но Антонина Сергеевна при встрече с ней после полугодовой разлуки ожидала не того.
Лили не ласкалась к ней по-прежнему, по-детски. И разговор ее изменился: она стала
говорить чересчур отчетливо, медленнее, с какими-то новыми, очевидно, деланными интонациями.
— Да мы еще
льем слезы на пепле наших жилищ! —
говорили они уклончиво.
Она
льет вино через край мерки, забывает брать деньги, ей следующие, или требует уж заплаченных, отвечает несвязно на вопросы, часто вздрагивает,
говорит сама с собою вслух непонятные речи и без причины хохочет.
Лили была очень весела, кокетничала с ним, как никогда, но ни слова не
говорила о том, что так его интересовало.
— Ей-богу, ей-богу, —
говорит, — ведь они теперь всех струменцией пробуют. Сначала начнут человека в ванной шпарить и кожу долой стирать, и притом в рот лекарства
льют; а которые очень крепкого сложения и от лекарства не могут умереть, тем последнюю струменцию впустят — и этого уж никто не выдержит.
— Княжну сосватаю. Катерина Петровна
говорит, что
Лили, а по моему нет, — княжна. Хочешь? Я уверена, твоя maman благодарить будет. Право, какая девушка, прелесть! И она совсем не так дурна.