Неточные совпадения
Раскольников молча взял немецкие листки статьи, взял три рубля и, не сказав ни слова, вышел. Разумихин с удивлением поглядел ему вслед. Но, дойдя уже до первой линии, Раскольников вдруг воротился, поднялся опять к Разумихину и,
положив на стол и немецкие
листы и три рубля, опять-таки ни слова не говоря, пошел вон.
Обломов разорвал
листы пальцем: от этого по краям
листа образовались фестоны, а книга чужая, Штольца, у которого заведен такой строгий и скучный порядок, особенно насчет книг, что не приведи Бог! Бумаги, карандаши, все мелочи — как
положит, так чтоб и лежали.
Вера с семи часов вечера сидела в бездействии, сначала в сумерках, потом при слабом огне одной свечи; облокотясь на стол и
положив на руку голову, другой рукой она задумчиво перебирала
листы лежавшей перед ней книги, в которую не смотрела.
Прежде всего, даже легкое приткновение что-нибудь попортит в киле или в обшивке (у нашего фрегата действительно, как оказалось при осмотре в Портсмутском доке, оторвалось несколько
листов медной обшивки, а без обшивки плавать нельзя, ибо-де к дереву пристают во множестве морские инфузории и точат его), а главное: если бы задул свежий ветер и развел волнение, тогда фрегат не сошел бы с мели, как я, по младенчеству своему в морском деле,
полагал, а разбился бы в щепы!
Он просыпается по будильнику. Умывшись посредством машинки и надев вымытое паром белье, он садится к столу,
кладет ноги в назначенный для того ящик, обитый мехом, и готовит себе, с помощью пара же, в три секунды бифштекс или котлету и запивает чаем, потом принимается за газету. Это тоже удобство — одолеть
лист «Times» или «Herald»: иначе он будет глух и нем целый день.
Наконец председатель кончил свою речь и, грациозным движением головы подняв вопросный
лист, передал его подошедшему к нему старшине. Присяжные встали, радуясь тому, что можно уйти, и, не зная, что делать с своими руками, точно стыдясь чего-то, один за другим пошли в совещательную комнату. Только что затворилась за ними дверь, жандарм подошел к этой двери и, выхватив саблю из ножен и
положив ее на плечо, стал у двери. Судьи поднялись и ушли. Подсудимых тоже вывели.
Вера Павловна опять села и сложила руки, Рахметов опять
положил перед ее глазами записку. Она двадцать раз с волнением перечитывала ее. Рахметов стоял подле ее кресла очень терпеливо, держа рукою угол
листа. Так прошло с четверть часа. Наконец, Вера Павловна подняла руку уже смирно, очевидно, не с похитительными намерениями, закрыла ею глаза: «как он добр, как он добр!» проговорила она.
Рахметов
положил на стол
лист почтовой бумаги, на котором было написано десять — двенадцать строк.
— Посмотрите, — сказал он, — ваш русский сержант
положил лист в
лист, кто же его там знал, я не догадался повернуть,
листа.
Правда,
кладут смородинный
лист, нечу́й-ветер, трилистник; но чтобы
клали канупер… нет, я не слыхивал об этом.
В 1894 году на огромный стол, где обычно рисовали по «средам» художники свои акварели, В. Е. Шмаровин
положил лист бристоля и витиевато написал сверху: «1-я среда 1894-го года». Его сейчас же заполнили рисунками присутствующие. Это был первый протокол «среды».
Рябчики в начале мая садятся на гнезда, которые вьют весьма незатейливо, всегда в лесу на голой земле, из сухой травы, древесных
листьев и даже мелких тоненьких прутиков; тока у них бывают в марте; самка
кладет от десяти до пятнадцати яиц; она сидит на них одна, без участия самца, в продолжение трех недель; молодые очень скоро начинают бегать; до совершенного их возраста матка держится с ними предпочтительно в частом и даже мелком лесу, по оврагам, около лесных речек и ручьев.
Старик
положил статью на стол, закурил папиросу и начал считать
листы рукописи.
Я видел, как она стала на колени и, щупая руками землю под
листьями папоротника, вынимала оттуда грузди и
клала в свою корзинку.
Сорванные травы и цветы мы раскладывали и сушили в книгах, на что преимущественно употреблялись «Римская история Роллена» и Домашний лечебник Бухана; а чтоб
листы в книгах не портились от сырости и не раскрашивались разными красками, мы
клали цветы между листочками писчей бумаги.
У
листа этого Плавин аккуратно загнул края и, смочив его чистою водой,
положил на доску, а самые края, намазав клейстером, приклеил к ней.
Но если б он, например, взял на себя реализацию облигаций или закладных
листов и при этом
положил в карман"провизию"даже, может быть, вдвое большую, то никто бы этого ему и в укор не поставил.
Седьмой час вечера. Порфирий Владимирыч успел уже выспаться после обеда и сидит у себя в кабинете, исписывая цифирными выкладками
листы бумаги. На этот раз его занимает вопрос: сколько было бы у него теперь денег, если б маменька Арина Петровна подаренные ему при рождении дедушкой Петром Иванычем, на зубок, сто рублей ассигнациями не присвоила себе, а
положила бы вкладом в ломбард на имя малолетнего Порфирия? Выходит, однако, немного: всего восемьсот рублей ассигнациями.
Он очень долго сидел над этим вторым письмом, многое в нем перемарывал и переделывал и, тщательно списав его на тонком
листе почтовой бумаги, сложил его как можно мельче и
положил в карман.
Сапоги он смазывал дегтем, носил по три пера за ухом и привязанный к пуговице на шнурочке стеклянный пузырек вместо чернильницы; съедал за одним разом девять пирогов, а десятый
клал в карман, и в один гербовый
лист столько уписывал всякой ябеды, что никакой чтец не мог за одним разом прочесть, не перемежая этого кашлем и чиханьем.
В маленькой кадушке прежде всего нужно разостлать дубовые
листья и потом посыпать перцем и селитрою и
положить еще что бывает на нечуй [Нечуй — трава.] — витере цвет, так этот цвет взять и хвостиками разостлать вверх.
Шляпка служила ему столиком: на нее
клал он книгу свою, одною рукою подпирая голову, а другою перевертывая
листы, вслед за большими голубыми глазами, которые летели с одной страницы на другую и в которых, как в ясном зеркале, изображались все страсти, худо или хорошо описываемые в романе: удивление, радость, страх, сожаление, горесть.
Для первого испытания я задал ему сложение десятичных дробей; он взял и
положил с какою-то насмешливою улыбкою
лист перед собою, подумал немного, провел несколько линий карандашом по бумаге и, отодвинув ее от себя, проговорил...
— Будто! — произнес обычную свою фразу полицмейстер. — Он сам пишет другое, — прибавил он и подал мне составленный им протокол, в котором, между прочим, я увидел белый
лист бумаги, на которой четкой рукой Иосафа было написано: «
Кладу сам на себя руки, не столько ради страха суда гражданского, сколько ради обманутой моей любви. Передайте ей о том».
Он
положил револьвер, вынул из ящика тетрадку почтовой бумаги и, переменив несколько перьев, которые не писали, а ломались и портили бумагу, и испортив несколько
листов, наконец вывел: «Петербург, 28-го ноября 187*». Потом рука сама побежала по бумаге, выводя слова и фразы, которые он и сам вряд ли понимал тогда.
Но Саша не внимал его словам, —
Рассеянно в тетради над строками
Его рука чертила здесь и там
Какой-то женский профиль, и очами,
Горящими подобно двум звездам,
Он долго на него взирал и нежно
Вздыхал и хоронил его прилежно
Между
листов, как тайный милый
клад,
Залог надежд и будущих наград,
Как прячут иногда сухую травку,
Перо, записку, ленту иль булавку…
— Вот когда я орешек-то скушаю, — сказала старушка-белочка, томимая голодом, и достала из-под сухих
листьев свое сокровище. Взяла в лапки и полюбовалась. Полюбовалась и в ротик
положила, в ротик
положила — а разгрызть-то и не могла: зубок-то уж не было у белочки — да, да, не было!
Червячки были черные, мохнатые и такие маленькие, что трудно было их рассмотреть. Я поглядел в увеличительное стекло на них и увидал, что они в яичке лежат свернутые колечком, и как выходят, так выпрямляются. Я пошел в сад за тутовыми
листьями, набрал пригоршни три,
положил к себе на стол и принялся готовить для червей место, так, как меня учили.
На 9-й день старшие червяки совсем перестали есть и поползли вверх по полкам и по столбам. Я собрал их и
положил им свежего
листа, но они отворачивали головы от
листа и ползли прочь. Я вспомнил тогда, что червяки, когда готовятся завиваться в куклы, то перестают совсем есть и ползут вверх.
Прикатили откуда-то кадку, опрокинули ее вверх дном,
положили на нее
листы бумаги и приступили к подписке адреса.
Амаранта, обрадованная тем, что есть на этом свете люди несчастнее ее, старательно сложила газетный
лист,
положила его в коробочку и, радуясь, что она не m-me Таннер, разделась и легла спать.
— Вы
положите в него…
лист чистой бумаги.
В понедельник утром рассыльный
положил перед Александрой Михайловной две толстые пачки веленевых
листов.
Наискосок от него, за стеклянной дверью, другой разносчик наклонился над доскою, служившей ему столом, и крошил мозги на мелкие куски; посолив их потом,
положил на
лист оберточной бумаги и подал купцу вместе с деревянной палочкой — заместо вилки — и краюшкой румяной сайки.
Прочитав это, банкир
положил лист на стол, поцеловал странного человека в голову, заплакал и вышел из флигеля. Никогда в другое время, даже после сильных проигрышей на бирже, он не чувствовал такого презрения к самому себе, как теперь. Придя домой, он лег в постель, но волнение и слезы долго не давали ему уснуть…
У широкой степной дороги, называемой большим шляхом, ночевала отара овец. Стерегли ее два пастуха. Один, старик лет восьмидесяти, беззубый, с дрожащим лицом, лежал на животе у самой дороги,
положив локти на пыльные
листья подорожника; другой — молодой парень, с густыми черными бровями и безусый, одетый в рядно, из которого шьют дешевые мешки, лежал на спине,
положив руки под голову, и глядел вверх на небо, где над самым его лицом тянулся Млечный путь и дремали звезды.
Только Ермий спускал сверху на длинной бечеве плетеную корзину и выдолбленную тыкву, а люди уже
клали ему в эту корзину
листьев капусты и сухих, не вареных семян, а тыкву его наполняли водою.
Великий князь показал, будто к нему прикасается рукой, но, не коснувшись, дал знак дьяку, который и принял
лист и
положил с подушкою на пустое стоянце.
Вернувшись на пароход, Шатов в рубку потребовал себе
лист бумаги, перо и чернильницу и стал писать. Написав несколько строк, он сложил бумагу и
положил ее себе в карман, потом, вернувшись в каюту, вынул из кобуры револьвер и поднялся на палубу. Она, как и все каюты, была пуста. Пассажиры, обрадовавшись остановке, высыпали на берег.
Принесли крылатые дети в роскошный небесный сад Галю,
положили на душистую полянку, сплошь покрытую ароматными
листьями и розами, и, встав вокруг нее, запели звонкими красивыми голосами, какие могут быть только у ангелов...
— Это верно, Анна Каранатовна. Ежели теперь
положить три дня на один, значит,
лист, как я вам докладывал, в шестнадцать страниц — выйдет десять
листов.
С пистолетом в руках он возвратился к письменному столу и сел в кресло.
Положив оружие, он достал два
листа бумаги и начал писать.
Но чтение, по-видимому, плохо ее занимает; она роняет книгу и опять ее поднимает,
кладет ее на колени и хочет резать
листы головною шпилькой, но
листы рвутся, и книга падает.
— Виват! — также восторженно кричали поляки, расстроивая фронт и давя друг друга, для того чтоб увидать его. Наполеон осмотрел реку, слез с лошади и сел на бревно, лежавшее на берегу. По бессловесному знаку ему подали трубу, он
положил ее на спину подбежавшего счастливого пажа, и стал смотреть на ту сторону. Потом он углубился в рассматриванье
листа карты, разложенного между бревнами. Не поднимая головы, он сказал что-то, и двое его адъютантов поскакали к польским уланам.
Дойдя спокойною поступью до гряды, она поставила на межу большую, расписанную сусальным золотом деревянную чашу и стала проворно срывать и
класть в нее молодые свекольные
листья.
Дойдя спокойной поступью до гряды, она поставила на межу большую расписанную сусальным золотом деревянную чашу и стала проворно срывать и
класть в нее молодые свекольные
листья.