Неточные совпадения
Чей взор, волнуя вдохновенье,
Умильной лаской наградил
Твое задумчивое пенье?
Кого твой
стих боготворил?»
И, други, никого, ей-богу!
Любви безумную тревогу
Я безотрадно испытал.
Блажен, кто с нею сочетал
Горячку рифм: он тем удвоил
Поэзии священный бред,
Петрарке шествуя вослед,
А муки сердца успокоил,
Поймал и славу между тем;
Но я,
любя, был глуп и нем.
Конечно, вы не раз видали
Уездной барышни альбом,
Что все подружки измарали
С конца, с начала и кругом.
Сюда, назло правописанью,
Стихи без меры, по преданью,
В знак дружбы верной внесены,
Уменьшены, продолжены.
На первом листике встречаешь
Qu’écrirez-vous sur ces tablettes;
И подпись: t. á. v. Annette;
А на последнем прочитаешь:
«Кто
любит более тебя,
Пусть пишет далее меня».
Не дай мне Бог сойтись на бале
Иль при разъезде на крыльце
С семинаристом в желтой шале
Иль с академиком в чепце!
Как уст румяных без улыбки,
Без грамматической ошибки
Я русской речи не
люблю.
Быть может, на беду мою,
Красавиц новых поколенье,
Журналов вняв молящий глас,
К грамматике приучит нас;
Стихи введут в употребленье;
Но я… какое дело мне?
Я верен буду старине.
Против моего ожидания, оказалось, что, кроме двух
стихов, придуманных мною сгоряча, я, несмотря на все усилия, ничего дальше не мог сочинить. Я стал читать
стихи, которые были в наших книгах; но ни Дмитриев, ни Державин не помогли мне — напротив, они еще более убедили меня в моей неспособности. Зная, что Карл Иваныч
любил списывать стишки, я стал потихоньку рыться в его бумагах и в числе немецких стихотворений нашел одно русское, принадлежащее, должно быть, собственно его перу.
«Зачем я написал: как родную мать? ее ведь здесь нет, так не нужно было и поминать ее; правда, я бабушку
люблю, уважаю, но все она не то… зачем я написал это, зачем я солгал? Положим, это
стихи, да все-таки не нужно было».
Я не мог прийти в себя от мысли, что вместо ожидаемого рисунка при всех прочтут мои никуда не годные
стихи и слова: как родную мать, которые ясно докажут, что я никогда не
любил и забыл ее.
Чудеснейшего свойства
Он наконец: уступчив, скромен,
тих,
В лице ни тени беспокойства
И на душе проступков никаких,
Чужих и вкривь и вкось не рубит, —
Вот я за что его
люблю.
Не без труда и не скоро он распутал тугой клубок этих чувств: тоскливое ощущение утраты чего-то очень важного, острое недовольство собою, желание отомстить Лидии за обиду, половое любопытство к ней и рядом со всем этим напряженное желание убедить девушку в его значительности, а за всем этим явилась уверенность, что в конце концов он
любит Лидию настоящей любовью, именно той, о которой пишут
стихами и прозой и в которой нет ничего мальчишеского, смешного, выдуманного.
— Поэтов кормит, а
стихов — не
любит, — болтал Лютов, поддразнивая Алину. — Особенно не
любит мои стишки…
— Н-ну… Ему нужно хорошо одеваться, носить особенную шляпу. С тросточкой ходить. А то — как же девицы? Главное, брат, девицы. А они
любят, чтобы с тросточкой, с саблей, со
стихами.
Но этот народ он не считал тем, настоящим, о котором так много и заботливо говорят, сочиняют
стихи, которого все
любят, жалеют и единодушно желают ему счастья.
—
Люблю есть, — говорила она с набитым ртом. — Французы не едят, они — фокусничают. У них везде фокусы: в костюмах,
стихах, в любви.
Патрон
любил цитировать
стихи, часто повторял строку Надсона: «Наше поколение юности не знает», но особенно пристрастен был к пессимистической лирике Голенищева-Кутузова.
— Нет,
стихов — не
люблю, очень трудно понимать. Я
люблю простые песни.
— Мы с Лютовым угрожающих
стихов не
любим...
— Что же ты
любишь читать? Поэзию читаешь:
стихи?
Тут я вам сообщил, что у Андроникова все очень много читают, а барышни знают много
стихов наизусть, а из «Горе от ума» так промеж себя разыгрывают сцены, и что всю прошлую неделю все читали по вечерам вместе, вслух, «Записки охотника», а что я больше всего
люблю басни Крылова и наизусть знаю.
— Ужасно я всякий
стих люблю, если складно, — продолжал женский голос. — Что же вы не продолжаете?
И так они живут себе лет пятнадцать. Муж, жалуясь на судьбу, — сечет полицейских, бьет мещан, подличает перед губернатором, покрывает воров, крадет документы и повторяет
стихи из «Бахчисарайского фонтана». Жена, жалуясь на судьбу и на провинциальную жизнь, берет все на свете, грабит просителей, лавки и
любит месячные ночи, которые называет «лунными».
Но теория его была слаба; для того чтоб
любить русскую историю, патриоты ее перекладывали на европейские нравы; они вообще переводили с французского на русский язык римско-греческий патриотизм и не шли далее
стиха...
Я не
любил чтения
стихов поэтами, потому что они ждали восхвалений.
Стихи Шумахера печатались в журналах и издавались отдельно.
Любя баню, он воспевал, единственный поэт, ее прелести вкусно и смачно.
На это я ему ответил, что он совершенно напрасно мечтает о политическом своем значении, что вряд ли кто-нибудь на него смотрит с этой точки зрения, что вообще читающая наша публика благодарит его за всякий литературный подарок, что
стихи его приобрели народность во всей России и, наконец, что близкие и друзья помнят и
любят его, желая искренно, чтоб скорее кончилось его изгнание.
После первых наших обниманий пришел и Алексей, который, в свою очередь, кинулся целовать Пушкина; он не только знал и
любил поэта, но и читал наизусть многие из его
стихов.
[Кюхельбекер действительно
любил Пущина в продолжение всей своей жизни; это отмечено в его дневнике, в письмах, в
стихах.
— Заставили его, верно.
Стих поет; плач иосифовский называется
стих, — отвечал Андриян Николаев. — Илья Артамоныч его
любят.
Зараженный примером одного из моих дядей, который
любил декламировать
стихи, то есть читать их нараспев, я принялся подражать ему.
Она очень
любила его
стихи и предпочитала всем другим
стихам, которые слышала от меня.
Они воспитывались в Москве, в университетском благородном пансионе,
любили читать книжки и умели наизусть читать
стихи; это была для меня совершенная новость: я до сих пор не знал, что такое
стихи и как их читают.
— Прочтите мне какие-нибудь
стихи, — промолвила вполголоса Зинаида и оперлась на локоть. — Я
люблю, когда вы
стихи читаете. Вы поете, но это ничего, это молодо. Прочтите мне «На холмах Грузии». Только сядьте сперва.
— Да ты вспомни, как ты хотел
любить: сочинял плохие
стихи, говорил диким языком, так что до смерти надоел этой твоей… Груне, что ли! Этим ли привязывают женщину?
Я уж нынче постарался для тебя, Александр, в благодарность за услугу, которую ты мне оказал… уверил ее, что ты
любишь так пламенно, так нежно… […
любишь так пламенно, так нежно — у Пушкина: «…
Любил так искренно, так нежно» (из
стих. «Я вас
любил…»)]
Пусть их связывает восьмилетняя корпусная дружба (оба оставались на второй год, хотя и в разных классах), но Жданов весь какой-то земной, деревянный, грубоватый, много ест, много пьет, терпеть не может описаний природы, смеется над
стихами,
любит рассказывать похабные анекдоты.
В конце концов Н.И. Пастухов смягчался, начинал говорить уже не вы, а ты и давал пятьдесят рублей. Но крупных гонораров платить не
любил и признавал пятак за прозу и гривенник за
стихи. Тогда в Москве жизнь дешевая была. Как-то во время его обычного обеда в трактире Тестова, где за его столом всегда собирались сотрудники, ему показали сидевшего за другим столом поэта Бальмонта.
Что-то хрустнуло в сердце у меня. Конечно, я ни минуты не думал, что моя Королева
любит, как все женщины, да и офицер не позволял думать так. Я видел перед собою его улыбку, — улыбался он радостно, как улыбается ребенок, неожиданно удивленный, его печальное лицо чудесно обновилось. Он должен был
любить ее — разве можно ее не
любить? И она тоже могла щедро одарить его любовью своей — он так чудесно играл, так задушевно умел читать
стихи…
Ситанов относится ко мне дружески, — этим я обязан моей толстой тетради, в которой записаны
стихи. Он не верит в бога, но очень трудно понять — кто в мастерской, кроме Ларионыча,
любит бога и верит в него: все говорят о нем легкомысленно, насмешливо, так же, как
любят говорить о хозяйке. Однако, садясь обедать и ужинать, — все крестятся, ложась спать — молятся, ходят в церковь по праздникам.
— Ничего особенного, так, — с тем же невинным видом ответил Саша, — главным образом мы читаем. Барышни Рутиловы
стихи очень
любят. И я всегда к семи часам бываю дома.
— Ничего не сказки, а всякие книги. Я историю
люблю, да
стихи.
Люблю поэтов! славные ребята! все в
стихах изображают.
…Ему приятно к нам ходить, я это вижу. Но отчего? что он нашел во мне? Правда, у нас вкусы похожи: и он, и я, мы оба
стихов не
любим; оба не знаем толка в художестве. Но насколько он лучше меня! Он спокоен, а я в вечной тревоге; у него есть дорога, есть цель — а я, куда я иду? где мое гнездо? Он спокоен, но все его мысли далеко. Придет время, и он покинет нас навсегда, уйдет к себе, туда, за море. Что ж? Дай Бог ему! А я все-таки буду рада, что я его узнала, пока он здесь был.
Любил петь духовные и светские
стихи (последние всегда старые, сочиненные до «Прощаюсь, ангел мой, с тобою») и терпеть не мог уединения.
Между прочим, он особенно
любил петь в длинные зимние вечера
стих об «убогим Лазаре»: пусть, дескать, послушает старуха и мотает себе на ус.
Зотушка ничего не ответил, а, поискав что-то в своих коробочках, затянул
стих, который так
любила еще покойная барышня — Феня...
Рюмин. Прочитайте!
Люблю я ваши ласковые
стихи…
Дед мой
любил слушать Пушкина и особенно Рылеева, тетрадка со
стихами которого, тогда запрещенными, была у отца с семинарских времен. Отец тоже часто читал нам вслух
стихи, а дед, слушая Пушкина, говаривал, что Димитрий Самозванец был действительно запорожский казак и на престол его посадили запорожцы. Это он слышал от своих отца и деда и других стариков.
Ребенком горбун был
тих, незаметен, задумчив и не
любил игрушек. Это ни в ком, кроме сестры, не возбуждало особенного внимания к нему — отец и мать нашли, что таков и должен быть неудавшийся человек, но у девочки, которая была старше брата на четыре года, его характер возбуждал тревожное чувство.
Что вижу я? Латинские
стихи!
Стократ священ союз меча и лиры,
Единый лавр их дружно обвивает.
Родился я под небом полунощным,
Но мне знаком латинской музы голос,
И я
люблю парнасские цветы.
Я верую в пророчества пиитов.
Нет, не вотще в их пламенной груди
Кипит восторг: благословится подвиг,
Его ж они прославили заране!
Приближься, друг. В мое воспоминанье
Прими сей дар.
Вообще, что касается земства, я, пародируя
стих Лермонтова, могу сказать:
люблю я земщину,но странною любовью. Или, говоря прямее: вижу в земском человеке нечто двойственное. По наружному осмотру и по первоначальным диалогам каждый из них — парень хоть куда, а как заглянешь к нему в душу (это и не особенно трудно: стоит только на диалоги не скупиться) — ан там крепостное правозасело.
Сам же он всегда был без гроша — раздаст половину, а другую пропьет. А пьян он был постоянно, но всегда
тих и безмолвен. Звали его за глаза Кирюшка-Корнюшка, но все
любили его. Он напивался молча, придя в зрительный зал, неслышно дремал, а то и засыпал в кресле.
— Обращаю к вам вопросом первую строчку
стихов: «Скажи мне, ты
любил на родине своей?…» В самом деле, вы поэт, значит,
любили?