Неточные совпадения
Иной, например, даже
человек в чинах, с благородною наружностию, со звездой на груди, [Звезда на груди —
орден Станислава.] будет вам жать руку, разговорится с вами о предметах глубоких, вызывающих на размышления, а потом, смотришь, тут же, пред вашими глазами, и нагадит вам.
— Вы не можете представить себе, что такое письма солдат в деревню, письма деревни на фронт, — говорил он вполголоса, как бы сообщая секрет. Слушал его профессор-зоолог, угрюмый
человек, смотревший на Елену хмурясь и с явным недоумением, точно он затруднялся определить ее место среди животных. Были еще двое знакомых Самгину — лысый, чистенький старичок, с
орденом и длинной поповской фамилией, и пышная томная дама, актриса театра Суворина.
Сидел там вице-губернатор, уездный предводитель дворянства и еще
человек шесть в мундирах, в
орденах.
— Нельзя идти впереди его? — громко спросил осанистый
человек со множеством
орденов, — спросил и усмехнулся. — Ну, а рядом с ним — можно? Как? Тоже нельзя? Никому?
В нескольких шагах от этой группы почтительно остановились молодцеватый, сухой и колючий губернатор Баранов и седобородый комиссар отдела художественной промышленности Григорович, который делал рукою в воздухе широкие круги и шевелил пальцами, точно соля землю или сея что-то. Тесной, немой группой стояли комиссары отделов, какие-то солидные
люди в
орденах, большой
человек с лицом нехитрого мужика, одетый в кафтан, шитый золотом.
За ним почтительно двигалась группа
людей, среди которых было четверо китайцев в национальных костюмах; скучно шел молодцеватый губернатор Баранов рядом с генералом Фабрициусом, комиссаром павильона кабинета царя, где были выставлены сокровища Нерчинских и Алтайских рудников, драгоценные камни, самородки золота.
Люди с
орденами и без
орденов почтительно, тесной группой, тоже шли сзади странного посетителя.
Человек с
орденом взял брусники и, тяжко вздохнув, сообщил...
Встретили группу английских офицеров, впереди их автоматически шагал неестественно высокий
человек с лицом из трех костей, в белой чалме на длинной голове, со множеством
орденов на груди, узкой и плоской.
— Правильная оценка. Прекрасная идея. Моя идея. И поэтому: русская интеллигенция должна понять себя как некое единое целое. Именно. Как, примерно,
орден иоаннитов, иезуитов, да! Интеллигенция, вся, должна стать единой партией, а не дробиться! Это внушается нам всем ходом современности. Это должно бы внушать нам и чувство самосохранения. У нас нет друзей, мы — чужестранцы. Да. Бюрократы и капиталисты порабощают нас. Для народа мы — чудаки, чужие
люди.
Его слушали плешивый
человек с сизыми ушами, с
орденом на шее и носатая длинная женщина, вся в черном, похожая на монахиню.
День, с утра яркий, тоже заскучал, небо заволокли ровным слоем сероватые, жидкие облака, солнце, прикрытое ими, стало, по-зимнему, тускло-белым, и рассеянный свет его утомлял глаза. Пестрота построек поблекла, неподвижно и обесцвеченно висели бесчисленные флаги, приличные
люди шагали вяло. А голубоватая, скромная фигура царя, потемнев, стала еще менее заметной на фоне крупных, солидных
людей, одетых в черное и в мундиры, шитые золотом, украшенные бляшками
орденов.
Он ожидал увидеть глаза черные, строгие или по крайней мере угрюмые, а при таких почти бесцветных глазах борода ротмистра казалась крашеной и как будто увеличивала благодушие его, опрощала все окружающее. За спиною ротмистра, выше головы его, на черном треугольнике — бородатое, широкое лицо Александра Третьего, над узенькой, оклеенной обоями дверью — большая фотография лысого, усатого
человека в
орденах, на столе, прижимая бумаги Клима, — толстая книга Сенкевича «Огнем и мечом».
Осанистый
человек коснулся
орденов на груди своей и пробормотал сердито...
Человек с
орденом сказал, вставая...
—
Люди там все титулованные, с
орденами или с бумажниками толщиной в библию. Все — веруют в бога и желают продать друг другу что-нибудь чужое.
В длинном этом сарае их было
человек десять, двое сосредоточенно играли в шахматы у окна, один писал письмо и, улыбаясь, поглядывал в потолок, еще двое в углу просматривали иллюстрированные журналы и газеты, за столом пил кофе толстый старик с
орденами на шее и на груди, около него сидели остальные, и один из них, черноусенький, с кошечьим лицом, что-то вполголоса рассказывал, заставляя старика усмехаться.
Человек, от которого зависело смягчение участи заключенных в Петербурге, был увешанный
орденами, которые он не носил, за исключением белого креста в петличке, заслуженный, но выживший из ума, как говорили про него, старый генерал из немецких баронов.
Председатель был плотный, коренастый
человек, ниже среднего роста, с геморроидальным лицом, лет пятидесяти, с темными с проседью волосами, коротко обстриженными, и в красной ленте — не помню уж какого
ордена.
— На что же это по трактирам-то, дорого стоит, да и так нехорошо женатому
человеку. Если не скучно вам со старухой обедать — приходите-ка, а я, право, очень рада, что познакомилась с вами; спасибо вашему отцу, что прислал вас ко мне, вы очень интересный молодой
человек, хорошо понимаете вещи, даром что молоды, вот мы с вами и потолкуем о том о сем, а то, знаете, с этими куртизанами [царедворцами (от фр. courtisan).] скучно — все одно: об дворе да кому
орден дали — все пустое.
Человек сознает свое значение и играет роль то от того, что он причастен к центру революционной деятельности, к революционному комитету, определяющему движение, то от того, что причастен к самому подлинному, наиправославнейшему православию, то от того, что причастен к оккультному
ордену, посвящен в оккультную традицию.
Мне неприятен всякий мундир, всякий
орден, всякий условный знак почитания
людей в обществе.
Это простое приглашение, как Галактион понял только впоследствии, являлось своего рода посвящением в
орден наших. В официальные дни у Стабровского бывал целый город, а запросто бывали только самые близкие
люди.
Когда князь полюбопытствовал у Лебедева, для чего он вздумал позвать доктора, «почти вовсе незнакомого», то Лебедев самодовольно отвечал: «
Орден на шее, почтенный человек-с, для виду-с» — и рассмешил князя.
Ошибочно, впрочем, было бы думать, что современный простец принадлежит исключительно к числу посетителей мелочных лавочек и полпивных; нет, в численном смысле он занимает довольно заметное место и в культурной среде. Это не выходец из недр черни, а только
человек, не видящий перед собой особенных перспектив. И ненавистники и солидные ожидают впереди почестей, мест,
орденов, а простец ожидает одного: как бы за день его не искалечили.
Мы все, здесь стоящие, имели счастие знать его и быть свидетелями или слышать о его непоколебимой верности святому
ордену, видели и испытали на себе, с какой отеческою заботливостью старался он утверждать других на сем пути, видели верность его в строгом отвержении всего излишнего, льстящего чувствам, видели покорность его неисповедимым судьбам божиим, преданность его в ношении самых чувствительных для сердца нашего крестов, которые он испытал в потере близких ему и нежно любимых
людей; мы слышали о терпении его в болезнях и страданиях последних двух лет.
Вследствие таковых мер, принятых управляющим, похороны Петра Григорьича совершились с полной торжественностью; впереди шел камердинер его с образом в руках; за ним следовали архиерейские певчие и духовенство, замыкаемое в сообществе архимандритов самим преосвященным Евгением; за духовенством были несомы секретарем дворянского собрания, в мундире, а также двумя — тремя чиновниками, на бархатных подушках,
ордена Петра Григорьича, а там, как водится, тянулась погребальная колесница с гробом, за которым непосредственно шел в золотом и блистающем камергерском мундире губернатор, а также и другие сильные мира сего, облеченные в мундиры; ехали в каретах три — четыре немолодые дамы — дальние родственницы Петра Григорьича, — и, наконец, провожали барина все его дворовые
люди, за которыми бежала и любимая моська Петра Григорьича, пребезобразная и презлая.
Отпустив Бибикова, Николай с сознанием хорошо исполненного долга потянулся, взглянул на часы и пошел одеваться для выхода. Надев на себя мундир с эполетами,
орденами и лентой, он вышел в приемные залы, где более ста
человек мужчин в мундирах и женщин в вырезных нарядных платьях, расставленные все по определенным местам, с трепетом ожидали его выхода.
Андрей Ефимыч уверял себя, что в луне и в тюрьме нет ничего особенного, что и психически здоровые
люди носят
ордена и что все со временем сгинет и обратится в глину, но отчаяние вдруг овладело им, он ухватился обеими руками за решетку и изо всей силы потряс ее. Крепкая решетка не поддалась.
Были страшны и луна, и тюрьма, и гвозди на заборе, и далекий пламень в костопальном заводе. Сзади послышался вздох. Андрей Ефимыч оглянулся и увидел
человека с блестящими звездами и с
орденами на груди, который улыбался и лукаво подмигивал глазом. И это показалось страшным.
Сначала Фома не вслушивался в шепот крестного, но когда тот сказал ему о Медынской, он невольно оглянулся назад и увидал губернатора. Маленькая капелька чего-то приятного канула в душу его при виде этого важного
человека в яркой ленте через плечо, в
орденах на груди, и шагавшего за гробом с грустью на строгом лице.
— Солидный
человек, имеет
ордена — Владимира и Анны, — сообщил Соловьев.
Да, это он, отец — этот важный, порою ласковый, порою холодно-угрюмый, мрачно-свирепый
человек, занимающий так много места на земле, называемый «генерал Погодин» и имеющий высокую грудь, всю в
орденах.
Елена Петровна молча посмотрела на него. Молча пошла к себе в комнату — и молча подала большой фотографический портрет: туго и немо, как изваянный, смотрел с карточки
человек, называемый «генерал Погодин» и отец. Как утюгом, загладил ретушер морщины на лице, и оттого на плоскости еще выпуклее и тупее казались властные глаза, а на квадратной груди, обрезанной погонами, рядами лежали
ордена.
Наступило молчание. Самойленко совсем ослабел; лицо его приняло виноватое, пристыженное и заискивающее выражение, как-то странно было видеть это жалкое, детски-сконфуженное лицо у громадного
человека с эполетами и
орденами.
Доктор медицины и хирургии, Крестьян Иванович Рутеншпиц, весьма здоровый, хотя уже и пожилой
человек, одаренный густыми седеющими бровями и бакенбардами, выразительным, сверкающим взглядом, которым одним, по-видимому, прогонял все болезни, и, наконец, значительным
орденом, — сидел в это утро у себя в кабинете, в покойных креслах своих, пил кофе, принесенный ему собственноручно его докторшей, курил сигару и прописывал от времени до времени рецепты своим пациентам.
Переярков. Надо различать
людей. (Показывая на свой
орден.) Видите, милостивый государь!
Пискарев чувствовал, что один пожилой
человек с почтенною наружностью схватил за пуговицу его фрака и представлял на его суждение одно весьма справедливое свое замечание, но он грубо оттолкнул его, даже не заметивши, что у него на шее был довольно значительный
орден.
Главный доктор в заведении был добрейший
человек в мире, но, без сомнения, более поврежденный, нежели половина больных его (он надевал, например, на себя один шейный и два петличных
ордена для того, чтобы пройти по палатам безумных; он давал чувствовать фельдшерам, что ему приятно, когда они говорят «ваше превосходительство», а чином был статский советник, и разные другие шалости ясно доказывали поражение больших полушарий мозга); больные ненавидели его оттого, что он сам, стоя на одной почве с ними, вступал всегда в соревнование.
Он улыбался своими маленькими глазками. И она тоже улыбалась, волнуясь от мысли, что этот
человек может каждую минуту поцеловать ее своими полными, влажными губами, и что она уже не имеет права отказать ему в этом. Мягкие движения его пухлого тела пугали ее, ей было и страшно и гадко. Он встал, не спеша снял с шеи
орден, снял фрак и жилет и надел халат.
Теория принималась хорошо, проводилась в разных учреждениях, преподавалась в школах, проповедовалась в церквах монахами разных
орденов, проникла даже в домашнее воспитание, захватывая таким образом
человека в самые нежные, самые впечатлительные его годы: но — все не впрок!
Зато муж Веры Иевлевны переехал в Петербург, богачом сделался… коммерции советник, в
орденах, знатные
люди у него обедывали…
— Я к тому вас спрашиваю об этом, — пояснил чиновник, с грациозным достоинством поправляя положение своего шейного
ордена на белой сорочке, — что, может быть, тот, кто сыграл с вами эту шутку, имел в виду, конечно, обставить ее так, чтобы все дело не противоречило вашим личным, действительным отношениям к Полоярову; потому что странно же предположить, чтобы такая проделка была сделана от имени совсем постороннего, незнакомого
человека.
Извиняюсь за резкость: пока Я, Генри Вандергуд, делал только свиней, и мои свиньи, скажу это с гордостью, имеют
орденов и медалей не меньше, нежели фельдмаршал Мольтке, но теперь Я хочу делать
людей…
«Впрочем, я готов допустить, — поспешил оговориться князь, — что и в низших слоях общества можно встретить
людей, заслуживающих уважения, и так как избранный вашим сердцем едва ли имеет доказательства на дворянское происхождение, нужные для пожалования его большим крестом
ордена «de J’Ancienne Noblesse», то я намерен дать ему другой
орден, освободив его от платежа установленной пошлины в 300 червонцев.
Возмущаться ядовитыми газами, а потом сказать: «Вы так, — ну, и мы так!» И возвращаться в
орденах, слышать восторженные приветственные клики, видеть свои портреты в газетах, считать себя героем, исключительно хорошим
человеком.
На портрете его написали стоя, во фраке, с
орденом на шее, в белом галстуке, с модным вырезом жилета и с усмешкой, где можно было и не злоязычному
человеку прочесть вопрос...
По Невскому шел маленький, сморщенный старичок с
орденом на шее. За ним вприпрыжку следовал маленький молодой
человек с кокардой и лиловым носиком. Старичок был нахмурен и сосредоточен, молодой
человек озабоченно мигал глазками и, казалось, собирался плакать. Оба шли к Евлампию Степановичу.
Старичок высморкался, поправил на шее
орден и пошел в кабинет. Молодой
человек остался в приемной. Сердце его застучало.
Уважение к
орденам в армии сильно пало. В России, увидев обвешанного боевыми отличиями офицера,
люди могли почтительно поглядывать на него, как на героя. Здесь, при виде такого офицера, прежде всего каждому приходила мысль...
— Господь снисходил, видимо, и к тогда бывшим человеческим немощам… Дав первому
человеку жену, он наказал затем его за непослушание… В нашем
ордене и в
ордене святого Иоанна послушание стоит выше безбрачия… Его святейшество, разрешив брак графу Литта, видимо, согласен со взглядами вашего величества… Светлые умы сходятся…