Неточные совпадения
Само собою разумеется, что Ивану в конце концов все-таки засыпали, но
матушка тем не менее
решила до времени с Ванькой-Каином в разговоры не вступать, и как только полевые работы дадут сколько-нибудь досуга, так сейчас же отправить его в рекрутское присутствие.
Отдали его, как заранее
решила матушка, в обучение к знакомому портному Велифантьеву, который содержал мастерскую на Солянке.
Обыкновенно, мы делали привал на постоялом дворе, стоявшем на берегу реки Вопли, наискосок от Овсецова; но
матушка, с своей обычной расчетливостью,
решила, что, чем изъяниться на постоялом дворе, [О том, как велик был этот изъян, можно судить по следующему расчету: пуд сена лошадям (овес был свой) — 20 коп., завтрак кучеру и лакею — 30 коп.; самовар и кринка молока — 30 коп.
— Спать пора! — зевая,
решают девушки, забывая, что при
матушке они никогда раньше одиннадцати часов не оставляли пряжи.
Думала, думала
матушка и наконец
решила: благо начался сенокос, послать Ваньку-Каина сено косить.
—
Решил! он
решил!.. ах ты, распостылый! — крикнула
матушка, вся дрожа от волнения, и, закусив губу, подошла близко к Федосу. — Ты спроси прежде, как дядя с теткой
решат… Он
решил! Ступай с моих глаз долой, жди в девичьей, пока я надумаю, как с тобой поступить!
— Ну, дурак какой-нибудь и он, и его подвиги! —
решила генеральша. — Да и ты,
матушка, завралась, целая лекция; даже не годится, по-моему, с твоей стороны. Во всяком случае непозволительно. Какие стихи? Прочти, верно, знаешь! Я непременно хочу знать эти стихи. Всю жизнь терпеть не могла стихов, точно предчувствовала. Ради бога, князь, потерпи, нам с тобой, видно, вместе терпеть приходится, — обратилась она к князю Льву Николаевичу. Она была очень раздосадована.
Мать
решила, что это прекрасно и, взяв с хозяина слово, что он в залу уже никого, кроме нас, не пустит, велела подать самовар. Последнее распоряжение
матушки тотчас же вызвало со стороны Бориса осторожное, шепотом выраженное замечание, что, мол, этак, не спросивши наперед цены, на постоялом дворе ничего спрашивать невозможно.
— Это, положим, верно, — бойка она — не в меру… Но это — пустое дело! Всякая ржавчина очищается, ежели руки приложить… А крестный твой — умный старик… Житье его было спокойное, сидячее, ну, он, сидя на одном-то месте, и думал обо всем… его, брат, стоит послушать, он во всяком житейском деле изнанку видит… Он у нас — ристократ — от
матушки Екатерины! Много о себе понимает… И как род его искоренился в Тарасе, то он и
решил — тебя на место Тараса поставить, чувствуешь?
— Ну! —
решила наконец
матушка, — Евлампия себя в обиду не даст.
— Э,
матушка! — не без досады возразил Харлов, — зарядили вы свою меланхолию! Тут, быть может, свыше сила действует, а вы: меланхолия! Потому, сударыня, вздумал я сие, что я самолично, еще «жимши», при себе хочу
решить, кому чем владеть, и кого я чем награжу, тот тем и владей, и благодарность чувствуй, и исполняй, и на чем отец и благодетель положил, то за великую милость…
— Какие шутки! — на всю комнату крикнул Макар Тихоныч. — Никаких шуток нет. Я,
матушка, слава тебе Господи, седьмой десяток правдой живу, шутом сроду не бывал… Да что с тобой, с бабой, толковать — с родителем лучше
решу… Слушай, Гаврила Маркелыч, плюнь на Евграшку, меня возьми в зятья — дело-то не в пример будет ладнее. Завтра же за Марью Гавриловну дом запишу, а опричь того пятьдесят тысяч капиталу чистоганом вручу… Идет, что ли?
После долгого совещания с Евпраксией Аксинья Захаровна
решила гнать Пантелея на тройке обратно в Комаров и спросить уставницу мать Аркадию, кому в обители за
матушку богомольствуют, а с тех пор на всякий случай читать каноны Иоанну Предтече, скорому помощнику от головной боли, да преподобному Марою, целителю трясавичной болезни.
— Дело слажено, — ответила мать Таисея, — готова, сударь мой, готова, седни же отправляется. Так
матушка Манефа
решила… На óтправку деньжонок бы надо, Петр Степаныч. Покучиться хоть у ней же, у
матушки Манефы. Она завсегда при деньгах, а мы, убогие, на Тихвинскую-то больно поиздержались.
— Так с Богом! Поднимайтесь в путь, Господь вас храни, —
решила игуменья. — Смотри же, Аркадьюшка, все расскажи
матушке Юдифи, что я тебе наказывала, не забудь чего. Да чтобы со всеми ихними матерями беспременно на Петров день к нам пожаловала… Слышишь?
— Ин быть по-твоему, —
решила игуменья. — А
матушку Арсению за долгое расставанье с племянницей маленько повеселю: сарафан сошью да шубу справлю. Лисий мех-от, что прошлого года Полуехт Семеныч от Макарья привез, пожертвую на шубку ей. Самой мне не щеголять на старости лет, а
матушку Арсению лисья-то шубка потешит… А кого же в Казань-то послать?
— Я,
матушка, человек не здешний, — сказал Патап Максимыч. — Никого из здешних обывателей не знаю, приехал сюда по давнему приятельству с Марком Данилычем единственно для того, чтоб его дела устроить. А насчет похоронного поговорите с Дарьей Сергевной. Это все на ее руках — как
решит, так и быть тому.
«Так отнеси ей, как до себя пойдешь, —
решила матушка-казначея, — да скажи, что как полакомится малость, может в кадушку спрятать…
— Что же вы мне, матушка-барыня, скажете, как ваша милость
решит, так и быть…
— Добро,
матушка, добро, я-то уж
решил так, за тобой было дело… Меня старый приятель до слез пронял…