Ни раны, ни увечья нас, оставшихся в живых, ни кости падших братии наших, ни одиннадцать
месяцев осады, в продолжение которых в нас, как в земляную мишень, жарила почти вся Европа из всех своих пушек, — ничто не помогло, и все пошло к черту…
— Севастополь такое событие, какого мир еще не представлял: выдержать одиннадцать
месяцев осады против нынешних орудий — это посерьезней будет, чем защита Сарагосы [Защита Сарагоссы.
Неточные совпадения
Говорят вон, в Севастополе, сейчас после Альмы, [После поражения русской армии в сражении на реке Альме 8 сентября 1854 г. во время Крымской войны (1853–1856).] умные-то люди уж как боялись, что вот-вот атакует неприятель открытою силой и сразу возьмет Севастополь; а как увидели, что неприятель правильную
осаду предпочел и первую параллель открывает, так куды, говорят, обрадовались и успокоились умные-то люди-с: по крайности на два
месяца, значит, дело затянулось, потому когда-то правильной-то
осадой возьмут!
Вспомнился благолепный Дерунов и его самодовольные предики насчет «бунтов», в которых так ясно выразилась наша столповая мораль; вспомнилась свита мелких торгашей-прасолов, которые в течение целого
месяца, с утра до вечера, держали меня в
осаде и которые хотя и не успели еще, подобно Дерунову, уловить вселенную, но уже имели наготове все нужные для этого уловления мрежи; вспомнилась и бесконечная канитель разговоров между Лукьянычем и бесчисленными претендентами на обладание разрозненными клочьями некогда великолепного чемезовского имения…
Капитан уже 6
месяцев командовал этой одной из самых опасных батарей, — и даже, когда не было блиндажей, — не выходя, с начала
осады жил на бастионе и между морякамиимел репутацию храбрости. Поэтому-то отказ его особенно поразил и удивил Калугина.
В начале
осады,
месяца за три до сего, брошены были на лед убитые лошади; о них вспомнили, и люди с жадностию грызли кости, объеденные собаками.
Оставшиеся поляки заперлись в Кремле и вскоре по взятии нашими войсками Китай-города, окруженные со всех сторон, должны бы были сдаться, если б несогласия между главными начальниками и явная нелюбовь одного войска к другому не мешали осаждающим действовать общими силами. Уже близко двух
месяцев продолжалась
осада Кремля; наконец поляки, изнуренные голодом и доведенные, по словам летописцев, до ужасной необходимости пожирать друг друга — решились сдаться военнопленными.