Неточные совпадения
— Нет,
папа, он очень
милый, и Костя его очень любит, — как будто упрашивая его о чем-то, улыбаясь сказала Кити, заметившая выражение насмешливости на лице отца.
— Ах, я давно так не смеялась! — сказала Варенька, собирая зонтик и мешочек. — Какой он
милый, ваш
папа!
—
Папа,
милый мой! вы зашиблись? — спрашивала Лиза, наклоняясь к отцу и обнимая его.
— Прекрасно, мой
милый; вы, кажется, знаете, что я всегда совершенно здорова, — отвечала бабушка таким тоном, как будто вопрос
папа был самый неуместный и оскорбительный вопрос. — Что ж, хотите вы мне дать чистый платок? — продолжала она, обращаясь к Гаше.
— Видите, мой
милый, — сказала бабушка, обращаясь к
папа, когда Гаша, продолжая ворчать, вышла из комнаты, — как со мной говорят в моем доме?
Но характер, гордое и церемонное обращение ее со всеми домашними, а в особенности с
папа, нисколько не изменились; она точно так же растягивает слова, поднимает брови и говорит: «Мой
милый».
Поверьте, что это святое существо…» А у
папы уже и глаза мокрые, и уж целоваться лезет… «
Милый!
— А
папа — несчастный, он не верит в это и смеялся, оттого мамочка и умерла, конечно! Мне надо идти к нему, я опоздала уже…
Милый, — просила она, ласково заглядывая в глаза ему, — я приду завтра после обеда сейчас же, вы прочитаете всё, до конца?
— Ну да, может быть, и он. А потом Наполеона Бона-парте видел. Знаешь, мой друг, мне все говорят, что я на Наполеона Бона-парте похож… а в профиль будто я разительно похож на одного старинного
папу? Как ты находишь, мой
милый, похож я на па-пу?
Любочка(приближается к отцу).
Папа милый…
— Твой
папа,
милая девочка, дрянной человек и не знает, как живут другие, т. е. большинство, потому что думает только о себе и своей легкой жизни.
Людмила (у двери передней). Прощай,
папа! (Подходит к столу и смотрит с нежностью на Николая.)
Милый мой,
милый! Как ему неудобно, бедному! Дождусь ли я, мой
милый, когда ты успокоишь свою умную, красивую голову на моих руках? Какое бы это счастье было для меня! (Молча смотрит на Николая.)
—
Милая девочка, я рад все для тебя сделать, но этого не могу. Ведь это все равно как если бы ты вдруг мне сказала:
папа, достань мне с неба солнце.
— Коля, Коля, как ты нас измучил! Коля, Коля, братик
милый, помирись с
папой. И со мной. И останься с нами, Коля, Коля!
— Алмаза…
папа,
милый… Алмаза подари мне,
папа… Алмаза!
— Дедушка!
Милый, добрый, хороший дедушка! — шептала я, задыхаясь от волнения. — Поговори с
папой, оправдай меня! Мне тяжело все это! Мне тяжело, когда мне не верят.
«Как жаль, что
папа назначил меня под опеку незнакомой и чужой мне бабушки, хотя ему она была родной теткой, а не отдал в руки
милого дедушки Магомета!» — предчувствуя недоброе, думала я.
—
Папа!
Милый! Разве вы не знаете Нину? Разве она скажет когда-нибудь, если что с ней случится? — шепотом говорит Люда.
И я люблю и аул, и горы, и тебя, отец моего бедного
папы, добрый,
милый дедушка-наиб.
— А я уж в трубу кричала, да не помогает,
папа опоздал, верно, на поезд, — печально покачала головкой
Миля Корбина, отец которой зиму и лето жил в Ораниенбауме.
«Бедный Андрюша! — подумала Тася, — и он сирота, как и Карлуша. У той
папа умер, и она успокоиться не может по нему до сих пор; y этого мама, и он о ней со слезами вспоминает. A y неё, Таси, есть добрая,
милая, ласковая мама, и она, Тася, так много горького причинила ей! Сколько горя и печали! Должно быть много, очень много, если добрая мама решила отдать ее так далеко от себя».
—
Папа! — часто шептала я среди ночного безмолвия. —
Милый, хороший, дорогой
папа, возьми меня отсюда… Увези меня отсюда! я теперь одна, еще больше одна, чем была раньше. Была Люда — нет Люды. И снова темно, мрачно и холодно в институтских стенах…
— Нет, Юлико, — чуть не плача, вскричала я, — ты больше не будешь моим пажом, ты брат мой.
Милый брат! я так часто была несправедлива к тебе… Прости мне, я буду любить тебя… буду любить больше Барбале, больше дедушки, тети Бэллы… Ты будешь первым после
папы… Живи только, бедный, маленький, одинокий Юлико!
Родной разговор, и поющий самовар, и мама в круглых очках, покрывающая чайник полотенцем. И теплый ветерок в окна. И странно было Кате: все такое
милое, всегдашнее, а они — такие разные, разделенные;
папа далеко, с непрощающими глазами, и непроглядные глаза у Веры, смотрящие в сторону.
—
Папа,
милый, бесценный
папа! — ответила я ему и в первый раз со дня кончины мамы тяжело и горько разрыдалась.
Бедный, дорогой
папа, простишь ли ты свою джаным, свою голубку? Прости, добрый, прости,
милый! прости, мой
папа! я не могла поступить иначе… Прости и верь, что я люблю тебя много, сильно… Прощай и ты, моя родина… моя тихая, улыбающаяся Грузия… Я ухожу от тебя искать новую жизнь в суровых горах Дагестана… Прощай, родной, тихий, благоухающий, розовый Гори!..
—
Милый Василий Иваныч! — она взяла его за обе руки и отвела голову, чтобы не расплакаться. —
Папа боится… и тетка Павла также… вы понимаете… Думают — что-нибудь эта дама насчет имений… вы понимаете…
Папу жалко… ему нужно продать.
После ужина начали играть в разные игры.
Папа стал играть вместе с нами. Я был в ударе до вдохновения, до восторга. Острил, смеялся. Чувствовал, как я всем нравлюсь и как мне все барышни нравятся, особенно три Конопацкие. Какие
милые! Какие
милые! И Люба, и Катя, и Наташа.
— После скажу… Он мог бы быть полезен
папе… Не так ли, бабусек
милый?
— Да, но — увы, — печально отвечала Лидочка, — я уже никогда не поправлюсь!
Папа долго и много лечил меня от слепоты, и ни один доктор не помог мне ни чуточки. Доктора не помогли, а волшебников не бывает на свете,
милый Фридрих Адольфович, — волшебников, которые вернули бы мне мои прежние здоровые глаза, — заключила она с глубокой грустью.
— О, конечно, решилась бы,
милый господин Гросс! Чтобы только снова видеть небо, солнце,
папу и братьев, я готова была бы перенести всякие мученья.
— Но почему же,
милая? — спросила слепая Лидочка. — Ведь Фридрих Адольфович вовсе не виноват, что
папа наказал братьев и не пустил их на пикник сегодня. И, по правде сказать, мальчики были наказаны за дело. Они сами виноваты во всем!..
— Ах,
папа! — кричал старший, Сережа, тормоша отца. — Как нам будет весело жить в этом маленьком хуторском домике! Это далеко не то, что на даче. И какой ты
милый,
папа, что купил этот хуторок.
— О,
папа…
папа… — шептала она, не будучи в силах писать, так как глаза ее затуманивались слезами. — Как я огорчила тебя… Но ты мне простишь… И мама простит…
Милые, дорогие мои… Ведь я же теперь раба, раба его! Он говорит, что если я не буду его слушаться, он опозорит меня… И ко всему этому он не любит меня… Что делать, что делать… Нет, я не напишу вам этого, чтобы не огорчать вас… Он честный человек, он честный…
Пока дело дошло до того, чем этого «холопа
помилуют», Гавренев уже «пометил» наказать его за то, что принял от
папы сакрамент.
Вчера вечером невольно рассмеялся, глядя на своего Женичку, как он укладывался спать. Он пополнел и посвежел и такой хитрый! Очень
милый мальчик. Бонна по своему разумению научила его разным молитвам, тут, конечно, и за
папу с мамой и за солдатиков, а кончается молитва неожиданно так...