Неточные совпадения
Поклонник славы и свободы,
В волненье бурных дум своих,
Владимир и писал бы оды,
Да Ольга не читала их.
Случалось ли поэтам слезным
Читать в глаза своим любезным
Свои творенья? Говорят,
Что в
мире выше нет наград.
И впрямь, блажен любовник скромный,
Читающий мечты свои
Предмету песен и любви,
Красавице приятно-томной!
Блажен… хоть, может быть, она
Совсем иным развлечена.
Если Ольге приходилось иногда раздумываться над Обломовым, над своей любовью к нему, если от этой любви оставалось праздное время и праздное место в сердце, если вопросы ее не все находили полный и всегда готовый ответ в его голове и воля его молчала на призыв ее воли, и на ее бодрость и трепетанье жизни он отвечал только неподвижно-страстным взглядом, — она впадала в тягостную задумчивость: что-то холодное, как змея, вползало в сердце, отрезвляло ее от мечты, и теплый, сказочный
мир любви превращался в какой-то осенний день, когда все
предметы кажутся в сером цвете.
Он говорил просто, свободно переходя от
предмета к
предмету, всегда знал обо всем, что делается в
мире, в свете и в городе; следил за подробностями войны, если была война, узнавал равнодушно о перемене английского или французского министерства, читал последнюю речь в парламенте и во французской палате депутатов, всегда знал о новой пиесе и о том, кого зарезали ночью на Выборгской стороне.
Вы возьмите микроскоп — это такое стекло увеличительное, что увеличивает
предметы в мильон раз, — и рассмотрите в него каплю воды, и вы увидите там целый новый
мир, целую жизнь живых существ, а между тем это тоже была тайна, а вот открыли же.
Религиозное учение это состояло в том, что всё в
мире живое, что мертвого нет, что все
предметы, которые мы считаем мертвыми, неорганическими, суть только части огромного органического тела, которое мы не можем обнять, и что поэтому задача человека, как частицы большого организма, состоит в поддержании жизни этого организма и всех живых частей его.
Вдруг радиус моего кругозора стал быстро сокращаться: навалился густой туман. Точно стеной, отделил он меня от остального
мира. Теперь я мог видеть только те
предметы, которые находились в непосредственной близости от меня. Из тумана навстречу мне поочередно выдвигались то лежащее на земле дерево, то куст лозняка, пень, кочка или еще что-нибудь в этом роде.
Я могу сказать, что у меня был опыт изначальной свободы, и, в связи с ней, и творческой новизны, и зла, был острый опыт о личности и ее конфликте с
миром общего,
миром объективации, опыт выхода из власти общего, был опыт человечности и сострадания, был опыт о человеке, который есть единственный
предмет философии.
Было такое впечатление, что существует лишь
мир человеческой мысли о каких-либо
предметах, лишь психология чужих переживаний.
С оника, после многолетней разлуки, проведенной в двух различных
мирах, не понимая ясно ни чужих, ни даже собственных мыслей, цепляясь за слова и возражая одними словами, заспорили они о
предметах самых отвлеченных, — и спорили так, как будто дело шло о жизни и смерти обоих: голосили и вопили так, что все люди всполошились в доме, а бедный Лемм, который с самого приезда Михалевича заперся у себя в комнате, почувствовал недоуменье и начал даже чего-то смутно бояться.
Отрывая вдруг человека от окружающей его среды, все равно, любезной ему или даже неприятной, от постоянно развлекающей его множеством
предметов, постоянно текущей разнообразной действительности, она сосредоточивает его мысли и чувства в тесный
мир дорожного экипажа, устремляет его внимание сначала на самого себя, потом на воспоминание прошедшего и, наконец, на мечты и надежды — в будущем; и все это делается с ясностью и спокойствием, без всякой суеты и торопливости.
Я воображал, что, кроме меня, никого и ничего не существует во всем
мире, что
предметы не
предметы, а образы, являющиеся только тогда, когда я на них обращаю внимание, и что, как скоро я перестаю думать о них, образы эти тотчас же исчезают.
Все
предметы в
мире различны и все равно прекрасны, и каждому дан свой закон, и в каждом благодать и польза есть; но если
предмет, изменив своему назначению, изберет себе иной путь, вдруг из добра он обращается во зло.
Теперь Ромашов один. Плавно и упруго, едва касаясь ногами земли, приближается он к заветной черте. Голова его дерзко закинута назад и гордым вызовом обращена влево. Во всем теле у него такое ощущение легкости и свободы, точно он получил неожиданную способность летать. И, сознавая себя
предметом общего восхищения, прекрасным центром всего
мира, он говорит сам себе в каком-то радужном, восторженном сне...
"Вчера скончался Сергей Семенович Ростокин, один из самых ревностных реформаторов последнего времени. Еще накануне он беседовал с друзьями об одном проекте, который составлял
предмет его постоянных забот, и в этой беседе, внезапно, на порвавшемся слове, застигла его смерть…
Мир праху твоему, честный труженик!"
В настоящее время
предметом его преследования был правитель канцелярии губернатора, и он говорил, что не умрет без того, чтоб не разбить ему в кровь его мордасово, и что будто бы это мордасово и существовать без того не может на божьем
мире.
— Ну, походите в тамошний университет на лекции естественных наук и вслушайтесь внимательно, какие гигантские успехи делают науки этого рода!.. А когда ум человека столь занялся
предметами мира материального, что стремится даже как бы одухотворить этот
мир и в самой материи найти конечную причину, так тут всем религиям и отвлеченным философиям не поздоровится, по пословице: «Когда Ванька поет, так уж Машка молчи!»
— Гроб, предстоящий взорам нашим, братья, изображает тление и смерть, печальные
предметы, напоминающие нам гибельные следы падения человека, предназначенного в первобытном состоянии своем к наслаждению непрестанным бытием и сохранившим даже доселе сие желание; но, на горе нам, истинная жизнь, вдунутая в
мир, поглощена смертию, и ныне влачимая нами жизнь представляет борение и дисгармонию, следовательно, состояние насильственное и несогласное с великим предопределением человека, а потому смерть и тление сделались непременным законом, которому все мы, а равно и натура вся, должны подвергнуться, дабы могли мы быть возвращены в первоначальное свое благородство и достоинство.
— В этом состоянии, — продолжал поучать Мартын Степаныч, — мистики думают созерцать идею
мира прямо, непосредственно, как мы видим глазами
предметы мира внешнего.
— Правду, сударь, потому все в
мире волшебство от начальства происходит. А начальство, доложу вам, это такой
предмет: сегодня он даст, а завтра опять обратно возьмет. Получать-то приятно, а отдавать-то уж и горьконько. Поэтому я так думаю: тот только человек счастливым почесться может, который на пути своем совсем начальства избежать изловчится.
Я всегда предпочитал им открытые исследования, не потому, чтобы перспектива быть
предметом начальственно-диагностических постукиваний особенно улыбалась мне, но потому, что я — враг всякой неизвестности и, вопреки известной пословице, нахожу, что добрая ссора все-таки предпочтительнее, нежели худой
мир.
Так, глядя на зелень, на небо, на весь божий
мир, Максим пел о горемычной своей доле, о золотой волюшке, о матери сырой дуброве. Он приказывал коню нести себя в чужедальнюю сторону, что без ветру сушит, без морозу знобит. Он поручал ветру отдать поклон матери. Он начинал с первого
предмета, попадавшегося на глаза, и высказывал все, что приходило ему на ум; но голос говорил более слов, а если бы кто услышал эту песню, запала б она тому в душу и часто, в минуту грусти, приходила бы на память…
Христианство признает любовь и к себе, и к семье, и к народу, и к человечеству, не только к человечеству, но ко всему живому, ко всему существующему, признает необходимость бесконечного расширения области любви; но
предмет этой любви оно находит не вне себя, не в совокупности личностей: в семье, роде, государстве, человечестве, во всем внешнем
мире, но в себе же, в своей личности, но личности божеской, сущность которой есть та самая любовь, к потребности расширения которой приведена была личность животная, спасаясь от сознания своей погибельности.
Не может человек нашего времени, исповедуй он или не исповедуй божественности Христа, не знать, что участвовать в качестве ли царя, министра, губернатора, или урядника в том, чтобы продать у бедной семьи последнюю корову на подати для того, чтобы отдать эти деньги на пушки или на жалованье и пансионы роскошествующим, праздным и вредным чиновникам; или участвовать в том, чтобы посадить в тюрьму кормильца семьи за то, что мы сами развратили его, и пустить семью его по
миру; или участвовать в грабежах и убийствах войн; или во внушении вместо Христова закона диких идолопоклоннических суеверий; или загнать забежавшую на свою землю корову человека, у которого нет земли; или с человека, работающего на фабрике, вычесть за нечаянно испорченный
предмет; или содрать вдвое за
предмет с бедного только потому, что он в крайней нужде; не может не знать ни один человек нашего времени, что все эти дела — скверные, постыдные и что делать их не надо.
Уже Передонов был весь во власти диких представлений. Призраки заслонили от него
мир. Глаза его, безумные, тупые, блуждали, не останавливаясь на
предметах, словно ему всегда хотелось заглянуть дальше их, по ту сторону предметного
мира, и он искал каких-то просветов.
Бродячий взгляд Вадима искал где-нибудь остановиться, но картина была слишком разнообразна, и к тому же все мысли его, сосредоточенные на один
предмет, не отражали впечатлений внешних; одно мучительно-сладкое чувство ненависти, достигнув высшей своей степени, загородило весь
мир, и душа поневоле смотрела сквозь этот черный занавес.
Не мы должны доказывать, что оно простирается решительно на все, а нуждалась бы в доказательствах противоположная мысль, нуждалось бы в доказательствах мнение, что, при бесконечно разнообразном и тесном сцеплении всего в
мире, какой бы то ни было отдельный
предмет может сохраниться в целости от всех препятствий, помех, искажающих столкновений.
«Перевес идеи над формою», говоря строго, относится к тому роду событий в
мире нравственном и явлений в
мире материальном, когда
предмет разрушается от избытка собственных сил; неоспоримо, что эти явления часто имеют характер чрезвычайно возвышенный; но только тогда, когда сила, разрушающая сосуд, ее заключающий, уже имеет характер возвышенности или
предмет, ею разрушаемый, уже кажется нам возвышенным, независимо от своей погибели собственною силою.
Красота формы, состоящая в единстве идеи и образа, общая принадлежность «е только искусства (в эстетическом смысле слова), но и всякого человеческого дела, совершенно отлична от идеи прекрасного, как объекта искусства, как
предмета нашей радостной любви в действительном
мире.
Под действительною жизнью, конечно, понимаются не только отношения человека к
предметам и существам объективного
мира, но и внутренняя жизнь человека; иногда человек живет мечтами, — тогда мечты имеют для него (до некоторой степени и на некоторое время) значение чего-то объективного; еще чаще человек живет в
мире своего чувства; эти состояния, если достигают интересности, также воспроизводятся искусством.
Всякий может себе представить мое положение: в первое мгновение я потерял сознание и находился в переходном состоянии человека между сном и действительностью, когда путаются
предметы обоих
миров.
Более тонкий наблюдатель с первого бы взгляда заметил по грустному выражению лица молодой женщины, что молчаливость ее происходила от какого-то тайного горя, которое, будучи постоянным
предметом размышлений, отрывало ее от всего окружающего
мира и заставляло невольно сосредоточиваться в самой себе.
Вы совершенно переноситесь в тот
мир, в который ведет вас автор: вы находите в нем что-то родное, перед вами открывается не только внешняя форма, но и самая внутренность, душа каждого лица, каждого
предмета.
Классики, верные преданиям древнего
мира, с гордой веротерпимостью и с сардонической улыбкой посматривали на идеологов и, чрезвычайно занятые опытами, специальными
предметами, редко являлись на арену.
Не относим сюда также и речи Княжнина, сказанной им в Академии художеств, равно как и статьи «О системе
мира», которая имеет свое достоинство в дельном изложении ученого
предмета.
для зубрилы единица казалась самым страшным
предметом в
мире.
И сие великое движение пылкой души, сии в восторге произнесенные слова: «Сохрани Боже, чтобы какой-нибудь народ был счастливее Российского!» — не суть ли излияние и торжество страстной добродетели, которая, избрав себе
предмет в
мире, стремится к нему с пламенною ревностию, и самую жизнь в рассуждении его ни за что считает?
Он был несчастлив во всех предприятиях — Она во всем счастлива; он с каждым шагом вперед — отступал назад — Она беспрерывными шагами текла к своему великому
предмету; писала уставы на мраморе, неизгладимыми буквами; творила вовремя и потому для вечности, и потому никогда дел Своих не переделывала — и потому народ Российский верил необходимости Ее законов, непременных, подобно законам
мира.
Издание этой книги сопровождалось появлением множества других произведений Овэна, рассуждавших о различных
предметах — о религии, о браке, о личной собственности, о народном воспитании, о занятиях работников; за этими произведениями, если их хорошо поймут, признано будет великое значение не только для Англии, но и для всего остального
мира.
Участвуют ли они в тех рассуждениях о возвышенных
предметах, какие мы с такою гордостию стараемся поведать
миру?
Колдун — самодовлеющий законодатель своего
мира; он создал этот
мир и очаровал его, смешав и сопоставив те обыденные
предметы, которыми вот сейчас пользовался другой — здравый государственный или церковный законник, создающий разумно, среди бела дня, нормы вещного, государственного, церковного права.
— Мы-то? — Он взглянул на меня с оттенком недоумения, как человек, которому трудно перевести внимание на новый
предмет разговора. — Мы, значит, по своему делу, по хресьянскому. Главная причина из-за земли. Ну и опять, видишь ты, склёка. Они, значит, так,
мир, значит, этак. Губернатор выезжал. «Вы, говорит, сроки пропустили…» Мы говорим: «Земля эта наша, деды пахали, кого хошь спроси… Зачем нам сроки?» Ничего не примает, никаких то есть резонов…
Далее нужно, чтобы впечатление
предмета было приятное, т. е. успокоительное, а не разрушительное, для нашей натуры: как все в
мире, человек стремится только к тому, что соответствует его натуре в каком-нибудь отношении, и отвращается от того, что ей противно.
Чувствования возникают в нас вследствие впечатлений, полученных от
предметов внешнего
мира.
Первый акт сознания состоит в том, что мы отличаем себя от прочих
предметов, существующих в
мире.
И действительно, припомнив многие наблюдения над жизнью простонародья, мы находим, что женщины здесь вообще более мужчин наклонны к рассуждениям о
предметах возвышенных — о душе, о будущей жизни, о начале
мира и т. п.
Круг интересов маленького Сережи долгое время был ограничен только
миром внутреннего чувства, и из внешнего
мира он обращал внимание только на то, какое ощущение — приятное или неприятное — производили на него
предметы.
Он что-нибудь да в
мире любит:
Найду любви его
предмет,
И мой удар его погубит!»
Свершилось наконец.
Прибавим только, что, завися от естественной, каждому
предмету в
мире присущей инерции, качество это усиливается от постоянной привычки к пассивному восприятию чужих идей и делается тем отвратительнее, чем больше ума и свежих сил в такой пассивной натуре.
Известно, что в сумерках в душах обнаруживается какая-то особенная чувствительность — возникает новый
мир, затмевающий тот, который был при свете: хорошо знакомые
предметы обычных форм становятся чем-то прихотливым, непонятным и, наконец, даже страшным.
Предметы те ж, зимою, как и летом,
Реальный
мир являл моим глазам:
Учителя ходили по билетам
Все те ж ко мне; порхал по четвергам
Танцмейстер, весь пропитанный балетом,
Со скрипкою пискливой, и мне сам
Мой гувернер в назначенные сроки
Преподавал латинские уроки.