Неточные совпадения
— Каждый член общества призван делать свойственное ему дело, — сказал он. — И люди мысли исполняют свое дело, выражая общественное
мнение. И единодушие и полное выражение общественного
мнения есть заслуга прессы и вместе с тем радостное явление. Двадцать лет тому назад мы бы молчали, а теперь слышен голос русского народа, который готов встать, как один человек, и готов жертвовать собой для угнетенных
братьев; это великий шаг и задаток силы.
— Экой ты чудак! — небрежно перебил Базаров. — Разве ты не знаешь, что на нашем наречии и для нашего
брата «неладно» значит «ладно»? Пожива есть, значит. Не сам ли ты сегодня говорил, что она странно вышла замуж, хотя, по
мнению моему, выйти за богатого старика — дело ничуть не странное, а, напротив, благоразумное. Я городским толкам не верю; но люблю думать, как говорит наш образованный губернатор, что они справедливы.
— А вот извольте выслушать. В начале вашего пребывания в доме моего
брата, когда я еще не отказывал себе в удовольствии беседовать с вами, мне случалось слышать ваши суждения о многих предметах; но, сколько мне помнится, ни между нами, ни в моем присутствии речь никогда не заходила о поединках, о дуэли вообще. Позвольте узнать, какое ваше
мнение об этом предмете?
— Газету хочу издавать, а? Газету,
брат. Попробуем заменить кухонные сплетни организованным общественным
мнением.
— Вижу, но он еще помог бы оправдать мой поступок во
мнении света, а теперь — я опозорена! Довольно; совесть моя чиста. Я оставлена всеми, даже родным
братом моим, испугавшимся неуспеха… Но я исполню свой долг и останусь подле этого несчастного, его нянькой, сиделкой!
Алеша произнес тогда свое
мнение, краснея и досадуя на себя, что, поддавшись просьбам
брата, высказал такие «глупые» мысли.
— А между тем, — продолжал он после небольшого молчания, — в молодости моей какие возбуждал я ожидания! Какое высокое
мнение я сам питал о своей особе перед отъездом за границу, да и в первое время после возвращения! Ну, за границей я держал ухо востро, все особнячком пробирался, как оно и следует нашему
брату, который все смекает себе, смекает, а под конец, смотришь, — ни аза не смекнул!
— Быть невеселым, это как кому угодно, — сказал Бьюмонт: — но скучать, по моему
мнению, неизвинительно, Скука в моде у наших
братьев, англичан; но мы, американцы, не знаем ее.
Сенатору доставалось и не так, когда он противуречил или был не одного
мнения с меньшим
братом, что, впрочем, случалось очень редко; а иногда без всяких противуречий, когда мой отец был особенно не в духе. При этих комико-трагических сценах, что всего было смешнее, это естественная запальчивость Сенатора и натянутое, искусственное хладнокровие моего отца.
— Да, вот неприятная сторона известности… А скажи, думал ли ты, что твой
брат так скоро станет руководителем общественного
мнения?
Жизнь нашего двора шла тихо, раз заведенным порядком. Мой старший
брат был на два с половиной года старше меня, с младшим мы были погодки. От этого у нас с младшим
братом установилась, естественно, большая близость. Вставали мы очень рано, когда оба дома еще крепко спали. Только в конюшне конюхи чистили лошадей и выводили их к колодцу. Иногда нам давали вести их в поводу, и это доверие очень подымало нас в собственном
мнении.
— Да уж тут,
брат, не нашего
мнения спрашивают, — отвечал тот, — тут без нас положили.
— Я,
брат, — промолвил он, — завтра должен ехать; сегодня мы, уж ты извини меня, ляжем поздно. Мне хочется непременно узнать, что ты, какие твои
мнения, убежденья, чем ты стал, чему жизнь тебя научила? (Михалевич придерживался еще фразеологии тридцатых годов.)
— А мое
мнение, не нам с тобой,
брат Николай Степанович, быть строгими судьями. Мы с тобой видели, как порывались молодые силы, как не могли они отыскать настоящей дороги и как в криворос ударились. Нам с тобой простить наши личные оскорбления да пожалеть о заблуждениях — вот наше дело.
Михаила Максимовича мало знали в Симбирской губернии, но как «слухом земля полнится», и притом, может быть, он и в отпуску позволял себе кое-какие дебоши, как тогда выражались, да и приезжавший с ним денщик или крепостной лакей, несмотря на строгость своего командира, по секрету кое-что пробалтывал, — то и составилось о нем
мнение, которое вполне выражалось следующими афоризмами, что «майор шутить не любит, что у него ходи по струнке и с тропы не сваливайся, что он солдата не выдаст и, коли можно, покроет, а если попался, так уж помилованья не жди, что слово его крепко, что если пойдет на ссору, то ему и черт не
брат, что он лихой, бедовый, что он гусь лапчатый, зверь полосатый…», [Двумя последними поговорками, несмотря на видимую их неопределенность, русский человек определяет очень много, ярко и понятно для всякого.
Основываясь на этом, Петр накануне еще, когда возвращался из Сосновки, припас «закрепу»; по
мнению старшего
брата —
мнению весьма основательному, — Василий без вина был то же, что вино без хмеля; тогда только и полагайся на него, когда куражу прихватит!
— Можешь поздравить Россию с новым публицистом, — сказал Федор. — Впрочем, шутки в сторону, разрешился,
брат, я одною статеечкой, проба пера, так сказать, и принес тебе показать. Прочти, голубчик, и скажи свое
мнение. Только искренно.
Профессорство это было во
мнении Марьи Николаевны такое величие, что она его не желала сменять для
брата ни на какую другую карьеру. Притом же она так давно об этом мечтала, так долго и так неуклонно к этому стремилась, что бабушка сразу поняла, что дело Ольги Федотовны было проиграно.
Жеребцов, моих
братьев, проезжали на бегу, вымеряли их пронос, выходили смотреть на них, ездили в золоченых дрожках, накидывали на них дорогие попоны. Я ездил в простых дрожках конюшего по его делам в Чесменку и другие хутора. Всё это происходило оттого, что я был пегий, а главное потому, что я был, по их
мнению, не графский, собственность конюшего.
В «Записках» же он отвечает: «что он в воле великого князя, старейшего своего
брата, и повеление его исполнит охотно, что он согласен с
мнением Изяслава, понеже мир для сохранения пользы всего государства лучше на сей случай, нежели война».
Похвалы сыпалися и на меня. По
мнению Алексея Пантелеймоновича, хоть во мне и не видно такого ума и разума, как в старших
братьях, но заметно необыкновенное глубокомыслие."Посмотрите, — продолжал он, — как он не вдруг отвечал, но обдумывал сделанное ему предложение, обсуживал его мысленно, соображал — и потом уже произносил решение".
У него было свое
мнение о болезни
брата, очень умное, отчасти основанное на науке, отчасти ставившее болезнь Саши в зависимость с общим неудовлетворительным укладом жизни.
— Веселый парень, бесстрашный. Я, признаться, говорил ему: смотри,
брат, вытащишь ли? Как бы совсем в навозе не остаться! Ничего — смеется. Мне, говорит, бояться нечего, я сыт. В Петербурге будет жить скверно — в Ниццу уеду. Куплю палаццо, захвачу парочку литераторов с Ветлути, будем в чехарду играть, в Средиземное море плевать, по вечерам трехголосную херувимскую петь. Всё равно что в Ветлуге заживем. А как по вашему
мнению: поджег Овсянников мельницу или не поджег?
Петрин. Виват, Петрин, кандидат прав! Ура! Где дорога? Куда зашли? Что это? (Хохочет.) Тут, Павочка, народное просвещение! Тут дураков учат бога забывать да людей надувать! Вот куда мы зашли… Гм… Так-с… Тут,
брат, тот… как его, черт? — Платошка живет, цивилизованный человек… Пава, а где теперь Платошка? Выскажи
мнение, не стыдись! С генеральшей дуэт поет? Ох, господи, твоя воля… (Кричит.) Глагольев дурак! Она ему нос натерла, а с ним удар сделался!
По ее
мнению, ее развратный
брат, отставной гусар, князь Егорушка, был выразителем самой высшей правды и образцом добродетели самого высшего качества!
Старший
брат Левина, ученый теоретик Кознышев, «никогда не изменял своего
мнения о народе и сочувственного к нему отношения». В спорах с Левиным, гораздо ближе знавшим народ, «Кознышев всегда побеждал
брата именно тем, что у Кознышева были определенные понятия о народе, его характере, свойствах и вкусах; у Константина же Левина никакого определенного и неизменного понятия не было, так что в этих спорах Константин был уличаем в противоречии самому себе».
По ее
мнению, ему не оставалось ничего иного, как ехать с нею назад в Россию, а по его соображениям это было крайне рискованно, и хотя Глафира обнадеживала его, что ее
брат Грегуар Акатов (которого знавал в старину и Висленев) теперь председатель чуть ли не полусотни самых невероятных комиссий и комитетов и ему не будет стоить особого труда поднять в одном из этих серьезных учреждений интересующий Иосафа мужской вопрос, а может быть даже нарядить для этого вопроса особую комиссию, с выделением из нее особого комитета, но бедный Жозеф все мотал головой и твердил...
— Нет,
брат, я о ней другого
мнения. Ванскок натура честная.
— Я не очень, а ты б послушала, какого
мнения о ней наш старший
брат Лука! Он говорит, что «провел с ней самое счастливейшее лето в своей жизни». А ведь ему скоро пойдет восьмой десяток. И в самом деле, каких она там у него в прошлом году чудес наделала! Мужик у него есть Симка, медведей все обходил. Человек сорока восьми лет, и ишиасом заболел. Распотел и посидел на промерзлом камне — вот и ишиас… болезнь седалищного нерва… Понимаете, приходится в каком месте?
Если
мнение Э. Гонкура и вызвано любовью к
брату, то, во всяком случае, такое «показание» очень ценно. Вряд ли он преувеличивал; он подтвердил это даже фактами, доказательствами. Так, например, напомнив мне роман из последней эпохи их сотрудничества — «Г-жа Жервезе». Он сообщил, что все красивые места написаны или отделаны были Жюлем.
Алексей. Это ничтожество? (Разводит руками.) Ну, Горя, конечно, ты сейчас в таком состоянии, но я был лучшего
мнения о… ну, да ты уж не сердись,
брат: я был лучшего
мнения о твоих умственных способностях.
— Что ты там шепчешь, греховодник? — тем же сердитым голосом спросила няня, все еще не решавшаяся уйти с террасы и оставить свою любимицу с самым отъявленным, по ее
мнению, из шалунов-братьев.
— И зачем понес его черт в этот чиновничий город — там нашего
брата как раз подтянут! — выразил вслух свое
мнение Андрей Матвеевич Вурцель, продолжавший уже на свой страх и счет содержать в Москве «Кабинет совещаний и справок» и причислявший себя тоже к адвокатскому миру, прочитав известие об аресте Гиршфельда.
— Я и сам, — продолжал Семен Порфирьевич, опустив руки, — был всегда того
мнения, что
брату Петру совершенно излишне писать завещание…
— Как один из главных двигателей великого дела, я должен взять с вас, панове, слово не увлекаться горячностью, даже патриотическою, и не считать для себя оскорблением, если кто из ваших
братий будет противного с вами
мнения. Я первый даю слово подчиниться этому уговору. Только большинство голосов решает
мнение или предложение, и этому решению покоряются все безусловно.
Он знал, что не забыт старухой в ее завещании, и ежедневно час или два проводил около больной, но при всем этом он соображал, что ей надо найти преемницу. Такой преемницей, и самой подходящей, по
мнению графа, была княжна Баратова. Он втерся в ее доверие под видом помощи в устройстве дел ее покойного
брата.
Каковы бы, впрочем, ни были отношения к Насте, не она удерживала его, вопреки
мнению тульских отцов и
братьев, от выбора себе законной подруги.
Письмо
брата далеко не утешило князя Василия, хоть он, по правде сказать, и не ожидал от него особого утешения, тем не менее он не упал духом и приказал собираться в Москву. Послав гонца велеть приготовить хоромы, князь не оставил мысли — по приезде, уже на словах посоветовавшись с
братом, явиться к царю с челобитьем, тем более, что
брат не отказался помочь ему, а только уведомлял, что, по его
мнению, это будет трудно, а главное — опасно.
Пьер уважал этот разряд
братьев масонов, к которому принадлежали преимущественно старые
братья, и сам Иосиф Алексеевич, по
мнению Пьера, но не разделял их интересов.
— Как хочешь — право… я думаю… а как хочешь, — сказала княжна Марья, видимо робея и стыдясь того, что ее
мнение восторжествовало. Она указала
брату на девушку, шопотом вызывавшую его.