Неточные совпадения
Воспоминание о жене, которая так много
была виновата пред ним и пред которою он
был так свят, как справедливо говорила ему графиня Лидия Ивановна, не должно
было бы смущать его; но он не
был спокоен: он не
мог понимать книги, которую он читал, не
мог отогнать мучительных воспоминаний о своих отношениях к ней, о тех ошибках, которые он, как ему теперь казалось, сделал относительно ее.
Все эти правила
могли быть неразумны, нехороши, но они
были несомненны, и, исполняя их, Вронский чувствовал, что он
спокоен и
может высоко носить голову.
— Насчет этого ты
можешь быть совершенно
спокоен, — сказала она и, отвернувшись от него, стала
пить кофей.
«Я совсем здорова и весела. Если ты за меня боишься, то
можешь быть еще более
спокоен, чем прежде. У меня новый телохранитель, Марья Власьевна (это
была акушерка, новое, важное лицо в семейной жизни Левина). Она приехала меня проведать. Нашла меня совершенно здоровою, и мы оставили ее до твоего приезда. Все веселы, здоровы, и ты, пожалуйста, не торопись, а если охота хороша, останься еще день».
— Я вижу, что случилось что-то. Разве я
могу быть минуту
спокоен, зная, что у вас
есть горе, которого я не разделяю? Скажите ради Бога! — умоляюще повторил он.
— Господа! — сказал он (голос его
был спокоен, хотя тоном ниже обыкновенного), — господа! к чему пустые споры? Вы хотите доказательств: я вам предлагаю испробовать на себе,
может ли человек своевольно располагать своею жизнию, или каждому из нас заранее назначена роковая минута… Кому угодно?
То не
было отражение жара душевного или играющего воображения: то
был блеск, подобный блеску гладкой стали, ослепительный, но холодный; взгляд его — непродолжительный, но проницательный и тяжелый, оставлял по себе неприятное впечатление нескромного вопроса и
мог бы казаться дерзким, если б не
был столь равнодушно
спокоен.
— Тут не то! — вскричал я, —
было мгновение, когда и я
было поверил его любви к этой женщине, но это не то… Да если б даже и то, то ведь, кажется, теперь он уже
мог бы
быть совершенно
спокоен… за отставкой этого господина. — Какого господина?
Насчет же того, что я
мог передать, или сообщить, или уничтожить документ, то в этом он
был спокоен.
«Да, да, — думал он. — Дело, которое делается нашей жизнью, всё дело, весь смысл этого дела непонятен и не
может быть понятен мне: зачем
были тетушки, зачем Николенька Иртенев умер, а я живу? Зачем
была Катюша? И мое сумасшествие? Зачем
была эта война? И вся моя последующая беспутная жизнь? Всё это понять, понять всё дело Хозяина — не в моей власти. Но делать Его волю, написанную в моей совести, — это в моей власти, и это я знаю несомненно. И когда делаю, несомненно
спокоен».
Да нет, если бы даже она и пошла теперь за меня, разве я
мог бы
быть не то что счастлив, но
спокоен, зная, что та тут в тюрьме и завтра, послезавтра пойдет с этапом на каторгу.
— У меня
есть до вас большая просьба. Я уеду надолго,
может быть, на год. Если бы вы согласились помогать Илье Гаврилычу в нашем деле, я
был бы совершенно
спокоен за все. Мне необходимо такое доверенное лицо, на которое я
мог бы положиться как на самого себя.
Это великая заслуга в муже; эта великая награда покупается только высоким нравственным достоинством; и кто заслужил ее, тот вправе считать себя человеком безукоризненного благородства, тот смело
может надеяться, что совесть его чиста и всегда
будет чиста, что мужество никогда ни в чем не изменит ему, что во всех испытаниях, всяких, каких бы то ни
было, он останется
спокоен и тверд, что судьба почти не властна над миром его души, что с той поры, как он заслужил эту великую честь, до последней минуты жизни, каким бы ударам ни подвергался он, он
будет счастлив сознанием своего человеческого достоинства.
А князь все-таки ничем не смущался и продолжал блаженствовать. О, конечно, и он замечал иногда что-то как бы мрачное и нетерпеливое во взглядах Аглаи; но он более верил чему-то другому, и мрак исчезал сам собой. Раз уверовав, он уже не
мог поколебаться ничем.
Может быть, он уже слишком
был спокоен; так по крайней мере казалось и Ипполиту, однажды случайно встретившемуся с ним в парке.
— Потому что, если бы он не чувствовал против вас силы, он бы бесновался, кричал, как он обыкновенно делает всегда с людьми, против которых он ничего не
может сделать, но с вами он
был тих и
спокоен: значит, вы у него в лапках — и он вас задушит, когда только ему вздумается.
— Ничего, самая простая вещь: око за око — не больше того. А что касается твоей совести, так
можешь быть совершенно
спокоен: на твоем месте всякий порядочный человек поступил бы точно так же.
— Нет, ты поезжай… ты поезжай! Я не
могу! Я
спокоен не
буду, пока ты в городе.
— Прекрасно. Несмотря, однако ж, на это, несмотря на то, что у нас под ногами столь твердая почва, мы не
можем не признать, что наше положение все-таки в высшей степени тяжелое. Мы живем, не зная, что ждет нас завтра и какие новые сюрпризы готовит нам жизнь. И все это, повторяю, несмотря на то, что наш народ здоров и
спокоен. Спрашивается: в чем же тут
суть?
Он
был весел и
спокоен.
Может, что-нибудь с ним случилось сейчас очень хорошее, еще нам неизвестное; но он, казалось,
был даже чем-то особенно доволен.
Но именинник все-таки
был спокоен, потому что майор «никак не
мог донести»; ибо, несмотря на всю свою глупость, всю жизнь любил сновать по всем местам, где водятся крайние либералы; сам не сочувствовал, но послушать очень любил.
Некоторое время мы все молчали. Дядя значительно посматривал на меня, но говорить со мной при всех не хотел. Он часто задумывался; потом, как будто пробуждаясь, вздрагивал и в волнении осматривался кругом. Мизинчиков
был, по-видимому,
спокоен, курил сигару и смотрел с достоинством несправедливо обиженного человека. Зато Бахчеев горячился за всех. Он ворчал себе под нос, глядел на всех и на все с решительным негодованием, краснел, пыхтел, беспрерывно плевал нá сторону и никак не
мог успокоиться.
— Я этого не сказал, мое… Что мое, то,
может быть, немножко и страдает, но ведь это кратковременно, и потом все это плоды нашей цивилизации (вы ведь, конечно, знаете, что увеличение числа помешанных находится в известном отношении к цивилизации: мужиков сумасшедших почти совсем нет), а зато я, сам я (Васильев просиял радостью), я
спокоен как нельзя более и… вы знаете оду Державина «Бессмертие души»?
Фома
был спокоен, говорил уверенно; ему казалось, что, коли он так решил, — не
сможет крестный помешать ему. Но Маякин выпрямился на стуле и сказал — тоже просто и спокойно...
Все это происходило в течение какой-нибудь полуминуты, и, честию клянусь, не
могу сказать, чтоб я
был совершенно
спокоен, однако ж не чувствовал ничего необыкновенного; но когда этот злодей взвел опять курок и преспокойно приложился мне снова в самую средину лба, то сердце мое сжалось, в глазах потемнело, и я почувствовал что-то такое… как бы вам сказать?..
— М-да… Я, знаете ли, никогда не волнуюсь, — сказал я неизвестно зачем, но почувствовал, что от усталости даже устыдиться не
могу, только глаза отвел в сторону. Попрощался и ушел к себе. Крупный снег шел, все застилало, фонарь горел, и дом мой
был одинок,
спокоен и важен. И я, когда шел, хотел одного — спать.
Я
был спокоен и счастлив настоящим; я понимал, что неосторожное прикосновение к ее,
быть может, незакрывшимся душевным ранам больно отзовется на ней.
Если бы Фустов остался совершенно
спокоен, я,
быть может, возненавидел бы его, возымел бы к нему отвращение, но он не упал бы в моем мнении…
По второй версии, Николай Фермор погиб еще проще и незатейнее. Общество за столом действительно все
было очень оживленно, и все
были заняты вновь образовавшимися на пароходе знакомствами. Николай Фермор ничего не
пил и
был спокоен, но какого сорта
было его спокойствие, это
мог знать только он сам.
Бахтиаров
был совершенно
спокоен и только немного скучен; впрочем, он уверял Юлию, что он тоже ее любит давно, но жениться на ней не
мог по одной тайной причине, холоден с нею
был потому, что боялся увлечься бесполезною страстью.
Одно, чем
могла быть вредна для меня светская жизнь, думала я,
была возможность увлечения одним из людей, встречаемых мною в свете, и ревность моего мужа; но он так верил в меня, казался так
спокоен и равнодушен, и все эти молодые люди казались мне так ничтожны в сравнении с ним, что и единственная, по моим понятиям, опасность света не казалась страшна мне.
Между тем бродяга прекратил чтение; он посидел некоторое время отуманенный, с выражением разочарования, затем оглядел книжку со всех сторон удивленным и насмешливым взглядом, точно удивляясь, как
мог он ждать от нее чего-либо и тратить на нее так много времени… Если бы молодой человек видел все это, то его сон
был бы менее
спокоен и на его лице едва ли горела бы улыбка…
— Вы
можете его предупредить, что я решительно ничего не имею против него, — объяснял Половецкий. — Да, он
может быть совершенно
спокоен… Скажу больше: я с ним просто желаю поговорить по душе. Пусть приходит вечерком, и мы побеседуем.
Городищев (искренно и улыбаясь). Теперь я
спокоен! Пусть
будут у вас какие угодно намерения, вы не
можете повредить мне, когда у вас такой взгляд на вещи. (Хохочет. Глубокомысленно.) Без глубокого убеждения, что воля Агнесы Ростиславовны — святой закон, вы не
можете угодить ей, как бы ни старались! Не достанет воли, не достанет силы! Не
будет искренности, теплоты! Вы видите, я играю с вами в открытую, Клементьев! Я
могу играть так: в вас нет убеждения, которым силен я — и я непобедим!
Но зато не думаю, чтобы кто-нибудь
был так
спокоен совестью и с чистым сердцем
мог бы сказать: «да, я сделал все, что
мог и должен
был сделать», как скажу я, когда на свет явятся новые навозные жуки.
Я лиру посвятил народу своему.
Быть может, я умру неведомый ему,
Но я ему служил — и сердцем я
спокоен…
Пускай наносит вред врагу не каждый воин,
Но каждый в бой иди! А бой решит судьба…
Я видел красный день: в России нет раба!
И слезы сладкие я пролил в умиленье…
«Довольно ликовать в наивном увлеченье, —
Шепнула Муза мне. — Пора идти вперед:
Народ освобожден, но счастлив ли народ...
Не погибает только то, что живет не для себя. Но для чего жить тому, кто живет не для себя? Не для себя можно жить только тогда, когда живешь для всего. Только живя для всего, человек
может быть и бывает
спокоен.
— Да она уже убита, вам надо знать это, Василий Дмитрич. Человек не
может жить, когда у него нет легких, и легкие опять вырасти не
могут. Грустно, тяжело, но что ж делать? Наше и ваше дело только в том, чтобы конец ее
был сколь возможно
спокоен. Тут духовник нужен.
— Нет… Семен Семенович
может быть совершенно
спокоен, никто и не думает о нем… Я чуть свет уже снова заперла дверь, так что никогда не
смогут догадаться, как он
мог попасть в дом… Перед смертью барин рассказал как
было дело, но кто
был вор — назвать не
мог…
Относительно наделанных им долгов он
был спокоен, он знал своего отца, честь имени Савиных
может заставить его снять с себя последнюю рубашку, он пожурит его и заплатит, заплатит все до копейки.
Обеды его, постный и скоромный,
были великолепны, но совершенно
спокоен он всё-таки не
мог быть до конца обеда.
Как бы счастлив и
спокоен я
был, ежели бы
мог сказать теперь...
Он интересовался пустяками, шутил о любви к путешествиям Боссе и небрежно болтал так, как это делает знаменитый, уверенный и знающий свое дело оператор, в то время, как он засучивает рукава и надевает фартук, а больного привязывают к койке. — «Дело всё в моих руках и в голове, ясно и определенно. Когда надо
будет приступить к делу, я сделаю его как никто другой, а теперь
могу шутить, и чем больше я шучу и
спокоен, тем больше вы должны
быть уверены, спокойны и удивлены моему гению».