Неточные совпадения
Старец говорил с ними, читал над ними краткую
молитву, благословлял и отпускал их.
Он видел, как многие из приходивших с больными детьми или взрослыми родственниками и моливших, чтобы
старец возложил на них руки и прочитал над ними
молитву, возвращались вскорости, а иные так и на другой же день, обратно и, падая со слезами пред
старцем, благодарили его за исцеление их больных.
Когда же он, в величайшем страхе, открыл сие
старцу, тот посоветовал ему непрерывную
молитву и усиленный пост.
— Ты там нужнее. Там миру нет. Прислужишь и пригодишься. Подымутся беси,
молитву читай. И знай, сынок (
старец любил его так называть), что и впредь тебе не здесь место. Запомни сие, юноша. Как только сподобит Бог преставиться мне — и уходи из монастыря. Совсем иди.
Наложив ей на голову эпитрахиль,
старец прочел над нею краткую
молитву, и она тотчас затихла и успокоилась.
Дальше скитники ехали молча и только переглядывались и шептали
молитвы, когда на раскатах разносило некованные сани. Они еще вывалились раз пять, но ничего не говорили, а только опасливо озирались по сторонам. В одном месте Анфим больно зашиб руку и только улыбнулся. Ох, не любит антихрист, когда обличают его лестные кознования. Вон как ударил, и прямо по руке, которая творит крестное знамение. На, чувствуй,
старец Анфим!
Я не хотел отъехать, не быв сопровождаем
молитвою сего, конечно, приятного небу
старца.
— И ты, сын Димитрия Милославского, желаешь, наряду с бессильными
старцами, с изувеченными и не могущими сражаться воинами, посвятить себя единой
молитве, когда вся кровь твоя принадлежит отечеству? Ты, юноша во цвете лет своих, желаешь, сложив спокойно руки, смотреть, как тысячи твоих братьев, умирая за веру отцов и святую Русь, утучняют своею кровию родные поля московские?
На другой день отец Сергий просил прощенья у игумна и братии за свою гордость, но вместе с тем после ночи, проведенной в
молитве, решил, что ему надо оставить этот монастырь, и написал об этом письмо
старцу, умоляя его разрешить ему перейти назад в монастырь
старца.
Старец сказал ему, что как нужна материальная пища для поддержания жизни, так нужна духовная пища —
молитва церковная — для поддержания духовной жизни.
Не явно ли благословенье Божье!
Теперь у нас и войско, и казна,
И полководец. Недалеко время,
Когда, вооружась и окрылатев,
Как непоборные орлы, помчимся.
За нас
молитвы целого народа,
Детей, и жен, и
старцев многолетних,
И пенье иноков, и клир церковный,
Елей лампад, курение кадил!
За нас угодники и чудотворцы,
И легионы грозных сил небесных,
Полк ангелов и Божья благодать!
Народ покоится в великом граде, но для сердца моего уже нет спокойствия!»
Старец проводил их с
молитвою.
Молитва виднелась на устах,
молитва во взоре,
молитва в нем самом… и привратнцк, тот же
старец, которого он ждал целую ночь, но еще старее, отворил ему вороты, и он опять въехал в этот тихий, умерший двор, где люди не измяли зеленой травы, где одни черные рясы мелькали меж белых надгробных камней, где душистые лимоны и пышные смоковницы заслоняли одни черные рясы и белые надгробные камни.
И, уже предчувствуя близость блаженных слез,
старец перебирает в уме всю свою невинную, омытую ежедневным плачем жизнь и ждет вдохновения
молитвы.
От отца Михаила к тому
старцу трудник пришел, хлебца принес на пропитанье, свечей, ладану на
молитву — он вывел из лесов Перфила Григорьича…
Вытерпел
старец — слова не проронил, только
молитву читал, как они его мучили.
Во время «Соловецкого сиденья», когда царский воевода Мещеринов обложил возмутившихся старообрядцев в монастыре Зосимы и Савватия и не выпускал оттуда никого, древний
старец инок-схимник Арсений дни и ночи проводил на
молитве перед иконой Казанской Богородицы.
Скудно и сурово-подвижнически живет жегулевский
старец, в посте и
молитве, и дикий зверь его не трогает, и гад ползучий не жалит.
Путники улеглись в пещере, а на площадке долго еще молился жегулевский
старец, кладя положенное число поклонов, и — пока до сна — рассеянное ухо молодых людей слышало слова благоговейной
молитвы: «Боже, милостив буди ми грешному!.. Боже, направи мя на путь Твоея святыя истины и, от злых избави и отврати помыслы от лукавого, да ничем же смущаем предстану пред Тобою!»
Распаляем бесами, искони века сего прю со иноки ведущими и на мирские сласти их подвигающими,
старец сей, предоставляя приказчикам и доводчикам на крестьянских свадьбах взимать убрусные алтыны, выводные куницы и хлебы с калачами, иные пошлины с баб и с девок сбирал, за что в пятнадцать лет правления в два раза по жалобным челобитьям крестьян получал от троицкого архимандрита с братиею памяти с душеполезным увещанием, о еже бы сократил страсти своя и провождал жизнь в трудах, в посте и
молитве и никакого бы дурна на соблазн православных чинить не отваживался…
Назаровна.
Старец, может,
молитву творит и душу богу отдает, а они, нечестивцы, друг дружку задирают да слова разные… Срамники!
Ему казалось, что его хватают сзади за плеча, что его кличут; увлекая
старца, он торопил свои шаги, нередко спотыкался и читал про себя
молитву.
Я, владыка и брат их,
старец, глядящий в гроб, вместо того, чтобы последние дни жизни моей провести в
молитве и изготовиться ко дню предстоящего нам всем Страшного суда, — я таскаюсь по чужим землям, где на каждом шагу или встречают меня соблазны, укоризны и оскорбления, или готовится мне насильственная смерть.
И зачнет творить
молитву от дьявольского наваждения, а сам все смотрит, как
старец с водочкой беседу ведет либо деньги считает.
— Услышь Господь твою
молитву праведную! — отвечали собранные
старцы.
Не нарадуется, глядя на воздержанных и подвижных гостей, Евпраксия Михайловна. И она, и келейницы, и канонницы прониклись чувством высокого к ним уваженья, а у Гриши, что, войдя по призыву хозяйки в горницу, стал смиренно у притолки, сердце так и распаляется: привел-де наконец господь увидеть
старцев благочестивых, строгих, столь высоких подвижников. Дух у Гриши занимается, творит он мысленную
молитву, благодаря бога, что приводится ему послужить столь преподобным
старцам.
Собрался Досифей в путь-дорогу. Евпраксия Михайловна денег давала — не взял; новую свиту, сапоги — ничего не берет; взял только ладану горсточку да пяток восковых свеч. Ночью, перед отходом
старца, сел Гриша у ног его и просил поучить его словом. В шесть недель, проведенных Досифеем в келье, не удалось Грише изобрать часочка для беседы. То на правиле
старец стоит, то «умную
молитву» творит, то в безмолвии обретается.
Шире и шире разрастались горделивые думы в распаленной голове Гриши. Высокоумие вконец его обуяло. Еще поглядел он на несколько
старцев, еще послушал их разговор — и сказал богу на
молитве...
И видит: оставшись в манатейке и в келейной камилавке, хотя и был истомлен трудным путем, непогодой, на великое ночное правило
старец остановился, читает положенные по уставу
молитвы. Час идет, другой, третий… Гришу сон клонит, а
старец стоит на
молитве!.. Заснул келейник, проснулся, к щелке тотчас —
старец все еще на правиле стоит.
Раз, поздним вечером, ранней весною, звякнуло железное кольцо калитки у дома Евпраксии Михайловны. Тихим, слабым, чуть слышным голосом кто-то сотворил Иисусову
молитву. Привратник отдал обычный «аминь» и отпер калитку. Вошел древний
старец высокого роста. Преклонные лета, долгие подвиги сгорбили стан его; пожелтевшие волоса неровными всклоченными прядями висели из-под шапочки. На
старце дырявая лопатинка, на ногах протоптанные корцовые лапти; за плечами невеликий пещур.
Старец снял пещур. Евпраксия Михайловна бережно, творя
молитву, поставила его под образа.
«Это бес лукавый; черный эфиоп в образе
старца пришел меня смущати», — думает Гриша и, почасту ограждая себя крестным знаменьем, громко читает
молитву на отогнание злых духов.
И, не дожидаясь ответа, сама стала снимать со
старца ношу его, но, коснувшись плеч, отшатнулась и прошептала
молитву. Она тронула плохо прикрытые рубищем, вросшие в тело
старца железные вериги.
Уста шепчут кичливую
молитву о прощении бесчинных
старцев, а в душе тайный голос твердит: «Господи! да есть ли же где-нибудь человек праведен паче мене?»
Не видал еще он таких
старцев… Смирил в себе гордыню, увидев, что Досифей не в пример строже его правила исполняет, почти не сходит с
молитвы, ест по сухарику на день, а когда подкрепляет сном древнее тело свое — господь один знает.
Несколько минут молчанья.
Старец сидит, тяжело опустившись; движеньем губ творит он
молитву, а слов не слышно. Радостным ликом, светлыми очами смотрит вдовица на прохожего трудника и тоже тайно
молитву творит. Безмолвно сидят келейницы, истово перебирая лестовки. Мерно чикает маятник стенных часов, что висели у входа в моленную.