Неточные совпадения
Потом
доктор,
молодой человек, не то что совсем нигилист, но, знаешь, ест ножом… но очень хороший
доктор.
Я думал о той
молодой женщине с родинкой на щеке, про которую говорил мне
доктор…
Налево от двери стояли ширмы, за ширмами — кровать, столик, шкафчик, уставленный лекарствами, и большое кресло, на котором дремал
доктор; подле кровати стояла
молодая, очень белокурая, замечательной красоты девушка, в белом утреннем капоте, и, немного засучив рукава, прикладывала лед к голове maman, которую не было видно в эту минуту.
Свет померк скоро, но мука осталась, и Зосимов, наблюдавший и изучавший своего пациента со всем
молодым жаром только что начинающего полечивать
доктора, с удивлением заметил в нем, с приходом родных, вместо радости как бы тяжелую скрытую решимость перенесть час-другой пытки, которой нельзя уж избегнуть.
Я узнал потом, что этот
доктор (вот тот самый
молодой человек, с которым я поссорился и который с самого прибытия Макара Ивановича лечил его) весьма внимательно относился к пациенту и — не умею я только говорить их медицинским языком — предполагал в нем целое осложнение разных болезней.
Доктор этот был
молодой человек и с заносчивым видом, говоривший резко и даже невежливо.
Там остался наш
доктор, еще натуралист да
молодой Зеленый.
Мы завтракали впятером:
доктор с женой, еще какие-то двое
молодых людей, из которых одного звали капитаном, да еще англичанин, большой ростом, большой крикун, большой говорун, держит себя очень прямо, никогда не смотрит под ноги, в комнате всегда сидит в шляпе.
А этот
молодой человек, — продолжал
доктор, указывая на другого джентльмена, недурного собой, с усиками, — замечателен тем, что он очень богат, а между тем служит в военной службе, просто из страсти к приключениям».
Молодые люди шутили и смеялись, а
доктор улыбался своей докторской улыбкой и нервно потирал руки. В последнее время он часто начинал жаловаться на головные боли и запирался в своем номере по целым дням.
Молодая натура стойко выдерживала неравную борьбу с приступами болезни, но было несколько таких моментов, что
доктор начинал испытывать сомнения относительно счастливого исхода.
Чтобы развлечь Надежду Васильевну,
доктор строил всевозможные планы, как устроить ее, но она остановилась на своем собственном решении: навсегда остаться в Гарчиках, где похоронила свое
молодое счастье.
— А я так не скажу этого, — заговорил
доктор мягким грудным голосом, пытливо рассматривая Привалова. — И не мудрено: вы из мальчика превратились в взрослого, а я только поседел. Кажется, давно ли все это было, когда вы с Константином Васильичем были детьми, а Надежда Васильевна крошечной девочкой, — между тем пробежало целых пятнадцать лет, и нам, старикам, остается только уступить свое место
молодому поколению.
— Вы,
доктор, не хотите ухаживать за мной, никогда у нас не бываете, я уже стара для вас. Но вот приехала
молодая, быть может, она будет счастливее.
Митю, конечно, остановили, но мнение
молодого врача имело самое решающее действие как на суд, так и на публику, ибо, как оказалось потом, все с ним согласились. Впрочем,
доктор Герценштубе, спрошенный уже как свидетель, совершенно неожиданно вдруг послужил в пользу Мити. Как старожил города, издавна знающий семейство Карамазовых, он дал несколько показаний, весьма интересных для «обвинения», и вдруг, как бы что-то сообразив, присовокупил...
Экспертами явились: приехавший знаменитый
доктор, затем наш
доктор Герценштубе и, наконец,
молодой врач Варвинский.
— О да, я сам был тогда еще
молодой человек… Мне… ну да, мне было тогда сорок пять лет, а я только что сюда приехал. И мне стало тогда жаль мальчика, и я спросил себя: почему я не могу купить ему один фунт… Ну да, чего фунт? Я забыл, как это называется… фунт того, что дети очень любят, как это — ну, как это… — замахал опять
доктор руками, — это на дереве растет, и его собирают и всем дарят…
Роковой день приближался, все становилось страшнее и страшнее. Я смотрел на
доктора и на таинственное лицо «бабушки» с подобострастием. Ни Наташа, ни я, ни наша
молодая горничная не смыслили ничего; по счастию, к нам из Москвы приехала, по просьбе моего отца, на это время одна пожилая дама, умная, практическая и распорядительная. Прасковья Андреевна, видя нашу беспомощность, взяла самодержавно бразды правления, я повиновался, как негр.
Доктор выпросил ему позволение ходить на лекции медико-хирургической академии;
молодой человек был с способностями, выучился по-латыни, по-немецки и лечил кой-как.
Наш
доктор знал Петровского и был его врачом. Спросили и его для формы. Он объявил инспектору, что Петровский вовсе не сумасшедший и что он предлагает переосвидетельствовать, иначе должен будет дело это вести дальше. Губернское правление было вовсе не прочь, но, по несчастию, Петровский умер в сумасшедшем доме, не дождавшись дня, назначенного для вторичного свидетельства, и несмотря на то что он был
молодой, здоровый малый.
Глядя на какой-нибудь невзрачный, старинной архитектуры дом в узком, темном переулке, трудно представить себе, сколько в продолжение ста лет сошло по стоптанным каменным ступенькам его лестницы
молодых парней с котомкой за плечами, с всевозможными сувенирами из волос и сорванных цветов в котомке, благословляемых на путь слезами матери и сестер… и пошли в мир, оставленные на одни свои силы, и сделались известными мужами науки, знаменитыми
докторами, натуралистами, литераторами.
Осуществиться журнал мог только благодаря
доктору Мотту, человеку сильного характера, замечательному христианскому деятелю, возглавлявшему Христианский союз
молодых людей и Христианскую студенческую федерацию, большому другу русских и православия.
Слабохарактерный, спившийся, погибавший, он как бы раздваивался в своем произведении: себя он вывел в лице
доктора, мрачного меланхолика, страдающего запоем, безнадежно загубленного уже мраком окружающих условий, но благословляющего своего
молодого друга Светлова на новую жизнь и борьбу.
Молодое лицо
доктора носило явные следы усиленного пьянства — кожа на лице была красная, потная, глаза опухли и слезились, нос просвечивал синими жилками.
В малыгинском доме закипела самая оживленная деятельность. По вечерам собиралась молодежь, поднимался шум, споры и смех. Именно в один из таких моментов попала Устенька в новую библиотеку. Она выбрала книги и хотела уходить, когда из соседней комнаты, где шумели и галдели
молодые голоса, показался
доктор Кочетов.
Устенька смутилась, когда попала в накуренную комнату, где около стола сидели неизвестные ей девушки и
молодые люди.
Доктор отрекомендовал ее и перезнакомил с присутствующими.
— Не надо… не надо… — шептала Харитина, закрывая лицо руками и защищаясь всем своим
молодым телом. — Ах, какой вы глупый,
доктор! Ведь я еще не жила… совсем не жила! А я такая
молодая,
доктор! Оставьте меня,
доктор! Какая я гадкая… Понимаете, я ненавижу себя!.. Всех ненавижу… вас…
Вошли в канцелярию. Ввели Прохорова.
Доктор,
молодой немец, приказал ему раздеться и выслушал сердце для того, чтоб определить, сколько ударов может вынести этот арестант. Он решает этот вопрос в одну минуту и затем с деловым видом садится писать акт осмотра.
Доктор, у которого я квартировал, уехал на материк вскоре после увольнения от службы, и я поселился у одного
молодого чиновника, очень хорошего человека.
Утром же приехал из Мурмоса посланный Голиковским
доктор, совсем еще
молодой человек, недавно кончивший курс.
Доктора это обстоятельство тоже сильно поразило. Другое дело слышать об известном положении человека, которого мы лично не знали, и совсем другое, когда в этом положении представляется нам человек близкий, да еще столь
молодой, что привычка все заставляет глядеть на него как на ребенка.
Доктору было жаль Ипполита; он злился и молчал. Лиза относилась к этому делу весьма спокойно.
Доктор взглянул наверх. Над лестницею, в светлой стеклянной галерее, стояла довольно миловидная
молодая белокурая женщина, одетая в голубую холстинковую блузу. Перед нею на гвоздике висел форменный вицмундир, а в руках она держала тонкий широкий веник из зеленого клоповника.
— Ну тебя в болото! — почти крикнула она. — Знаю я вас! Чулки тебе штопать? На керосинке стряпать? Ночей из-за тебя не спать, когда ты со своими коротковолосыми будешь болты болтать? А как ты заделаешься
доктором, или адвокатом, или чиновником, так меня же в спину коленом: пошла, мол, на улицу, публичная шкура, жизнь ты мою
молодую заела. Хочу на порядочной жениться, на чистой, на невинной…
— Еще бы вы не приехали, — сказала Клеопатра Петровна. — Это monsieur Цапкин,
доктор наш! — отрекомендовала она Вихрову
молодого человека. — Вихров! — прибавила она тому.
Маленький
доктор перешел, посредством протекции Захаревского, в эту губернию именно потому, что
молодая жена его никак не хотела, чтобы он жил так близко к предмету прежней своей страсти.
— Для врачей нет ни
молодых, ни старых; они должны всем давать советы, — произнес серьезно
доктор.
— Эх,
молодой человек,
молодой человек, — продолжал
доктор с таким выражением, как будто в этих двух словах заключалось что-то для меня весьма обидное, — где вам хитрить, ведь у вас еще, слава богу, что на душе, то и на лице. А впрочем, что толковать? я бы и сам сюда не ходил, если б (
доктор стиснул зубы)… если б я не был такой же чудак. Только вот чему я удивляюсь: как вы, с вашим умом, не видите, что делается вокруг вас?
В библиотеке в это время сидели
молодой заводский
доктор Кормилицын и старик Майзель, второй заводский управитель.
— Ага, вот и сам Мазепа явился! — заметил вполголоса Сарматов, глядя на
доктора прищуренными глазами. — Ну, Яшенька, сознавайся: кто заварил кашу? — спросил он уже громко. — Раиса Павловна, рекомендую вашему вниманию этого
молодого человека. Не правда ли, хорош?
— А
доктор? Это милый
молодой человек, которого я полюбил от души…
Однако ж старики в первое время все-таки тянулись за так называемой избранной публикой, то есть обедали не в час и не за табльдотом, а в шесть и a la carte, [по карточке, порционно] одевались в коротенькие клетчатые визитки, которые совершенно открывали их убогие оконечности, подсаживались к
молодым бонапартистам и жаловались, что
доктор не позволяет пить шампанское, выслушивали гривуазные анекдоты и сами пытались рассказать что-то неуклюжее, засматривались на бонапартисток и при этом слюнявили переда своих рубашек и проч.
Еще
молодой губастый
доктор и артиллерист с немецкой физиономией сидели почти на ногах
молодого офицера, спящего на диване, и считали деньги.
— Вы, я вижу, его растирали щетками, — обратился
доктор к Санину и Панталеоне, — и прекрасно сделали… Очень хорошая мысль… а вот мы теперь посмотрим, какие еще средства… — Он пощупал у
молодого человека пульс. — Гм! Покажите-ка язык!
Затем в толпе
молодых дам и полураспущенных
молодых людей, составлявших обычную свиту Юлии Михайловны и между которыми эта распущенность принималась за веселость, а грошовый цинизм за ум, я заметил два-три новых лица: какого-то заезжего, очень юлившего поляка, какого-то немца-доктора, здорового старика, громко и с наслаждением смеявшегося поминутно собственным своим вицам, и, наконец, какого-то очень
молодого князька из Петербурга, автоматической фигуры, с осанкой государственного человека и в ужасно длинных воротничках.
— Узнала, что на тебя действительно донес
доктор Сверстов, который лично знал одного
молодого Тулузова, что Тулузова этого кто-то убил на дороге, отняв у него большие деньги, а также и паспорт, который потом у тебя оказался и с которым ты появился в нашу губернию.
Молодого человека этого очень хорошо знал
доктор Сверстов и даже производил следствие об убийстве его, вместе с чинами полиции; но каким образом билет этого убитого мещанина очутился в руках вашего супруга, вы уж его спросите; он, конечно, объяснит вам это!
В кофейной Печкина вечером собралось обычное общество: Максинька, гордо восседавший несколько вдали от прочих на диване, идущем по трем стенам; отставной
доктор Сливцов, выгнанный из службы за то, что обыграл на бильярде два кавалерийских полка, и продолжавший затем свою профессию в Москве: в настоящем случае он играл с надсмотрщиком гражданской палаты, чиновником еще не старым, который, получив сию духовную должность, не преминул каждодневно ходить в кофейную, чтобы придать себе, как он полагал, более светское воспитание; затем на том же диване сидел франтоватый господин, весьма мизерной наружности, но из аристократов, так как носил звание камер-юнкера, и по поводу этого камер-юнкерства рассказывалось, что когда он был облечен в это придворное звание и явился на выход при приезде императора Николая Павловича в Москву, то государь, взглянув на него, сказал с оттенком неудовольствия генерал-губернатору: «Как тебе не совестно завертывать таких червяков, как в какие-нибудь коконы, в камер-юнкерский мундир!» Вместе с этим господином приехал в кофейную также и знакомый нам
молодой гегелианец, который наконец стал уж укрываться и спасаться от m-lle Блохи по трактирам.
Перед тем как сесть за стол, произошло со стороны Егора Егорыча церемонное представление
молодого Лябьева
доктору Сверстову и gnadige Frau, которая вслед за тем не без важности села на председательское место хозяйки, а муж ее принялся внимательно всматриваться в
молодого человека, как будто бы в наружности того его что-то очень поражало.
— А вы бы,
молодая особа, язычок-то на привязи придержали! — замечает
доктор и, обращаясь к Арине Петровне, прибавляет: — Да что ж вы сами, мамашечка! сами бы уговорить его попробовали!
Но при более близком знакомстве с лекарями (хотя и не без исключений, но большею частию) все эти страхи исчезают очень скоро, что, по моему мнению, прямо относится к чести
докторов наших, преимущественно
молодых.