Неточные совпадения
С бодрым чувством
надежды на новую, лучшую
жизнь, он в девятом часу ночи подъехал к своему дому.
— Хорошо, хорошо, поскорей, пожалуйста, — отвечал Левин, с трудом удерживая улыбку счастья, выступавшую невольно
на его лице. «Да, — думал он, — вот это
жизнь, вот это счастье! Вместе, сказала она, давайте кататься вместе. Сказать ей теперь? Но ведь я оттого и боюсь сказать, что теперь я счастлив, счастлив хоть
надеждой… А тогда?… Но надо же! надо, надо! Прочь слабость!»
Вся
жизнь ее, все желания,
надежды были сосредоточены
на одном этом непонятном еще для нее человеке, с которым связывало ее какое-то еще более непонятное, чем сам человек, то сближающее, то отталкивающее чувство, а вместе с тем она продолжала жить в условиях прежней
жизни.
Всё это знал Левин, и ему мучительно, больно было смотреть
на этот умоляющий, полный
надежды взгляд и
на эту исхудалую кисть руки, с трудом поднимающуюся и кладущую крестное знамение
на тугообтянутый лоб,
на эти выдающиеся плечи и хрипящую пустую грудь, которые уже не могли вместить в себе той
жизни, о которой больной просил.
Лонгрен поехал в город, взял расчет, простился с товарищами и стал растить маленькую Ассоль. Пока девочка не научилась твердо ходить, вдова жила у матроса, заменяя сиротке мать, но лишь только Ассоль перестала падать, занося ножку через порог, Лонгрен решительно объявил, что теперь он будет сам все делать для девочки, и, поблагодарив вдову за деятельное сочувствие, зажил одинокой
жизнью вдовца, сосредоточив все помыслы,
надежды, любовь и воспоминания
на маленьком существе.
Она сообщала, между прочим, что, несмотря
на то, что он, по-видимому, так углублен в самого себя и ото всех как бы заперся, — к новой
жизни своей он отнесся очень прямо и просто, что он ясно понимает свое положение, не ожидает вблизи ничего лучшего, не имеет никаких легкомысленных
надежд (что так свойственно в его положении) и ничему почти не удивляется среди новой окружающей его обстановки, так мало похожей
на что-нибудь прежнее.
Кнуров. Да она-то не та же. Ведь чтоб бросить жениха чуть не накануне свадьбы, надо иметь основание. Вы подумайте: Сергей Сергеич приехал
на один день, и она бросает для него жениха, с которым ей жить всю
жизнь. Значит, она
надежду имеет
на Сергея Сергеича; иначе зачем он ей!
Но у Николая оставалось чувство правильно проведенной
жизни, сын вырастал
на его глазах; Павел, напротив, одинокий холостяк, вступал в то смутное, сумеречное время, время сожалений, похожих
на надежды,
надежд, похожих
на сожаления, когда молодость прошла, а старость еще не настала.
Эти фразы не смущали Самгина, напротив: в нем уже снова возрождалась смутная
надежда на командующее место в
жизни, которая, пошатываясь, поскрипывая, стеная и вздыхая, смотрела
на него многими десятками глаз и точно ждала каких-то успокоительных обещаний, откровений.
Зато поэты задели его за живое: он стал юношей, как все. И для него настал счастливый, никому не изменяющий, всем улыбающийся момент
жизни, расцветания сил,
надежд на бытие, желания блага, доблести, деятельности, эпоха сильного биения сердца, пульса, трепета, восторженных речей и сладких слез. Ум и сердце просветлели: он стряхнул дремоту, душа запросила деятельности.
Теперь он возложил какие-то, еще неясные ему самому,
надежды на кузину Беловодову, наслаждаясь сближением с ней. Ему пока ничего не хотелось больше, как видеть ее чаще, говорить, пробуждать в ней
жизнь, если можно — страсть.
— Ты
на их лицах мельком прочтешь какую-нибудь заботу, или тоску, или радость, или мысль, признак воли: ну, словом, — движение,
жизнь. Немного нужно, чтоб подобрать ключ и сказать, что тут семья и дети, значит, было прошлое, а там глядит страсть или живой след симпатии, — значит, есть настоящее, а здесь
на молодом лице играют
надежды, просятся наружу желания и пророчат беспокойное будущее…
Утром он чувствовал себя всегда бодрее и мужественнее для всякой борьбы: утро приносит с собою силу, целый запас
надежд, мыслей и намерений
на весь день: человек упорнее налегает
на труд, мужественнее несет тяжесть
жизни.
Вере становилось тепло в груди, легче
на сердце. Она внутренно вставала
на ноги, будто пробуждалась от сна, чувствуя, что в нее льется волнами опять
жизнь, что тихо, как друг, стучится мир в душу, что душу эту, как темный, запущенный храм, осветили огнями и наполнили опять молитвами и
надеждами. Могила обращалась в цветник.
— Если б я была сильна, вы не уходили бы так отсюда, — а пошли бы со мной туда,
на гору, не украдкой, а смело опираясь
на мою руку. Пойдемте! хотите моего счастья и моей
жизни? — заговорила она живо, вдруг ослепившись опять
надеждой и подходя к нему. — Не может быть, чтоб вы не верили мне, не может быть тоже, чтоб вы и притворялись, — это было бы преступление! — с отчаянием договорила она. — Что делать, Боже мой! Он не верит, нейдет! Как вразумить вас?
И вдруг неожиданно суждено было воскресить мечты, расшевелить воспоминания, вспомнить давно забытых мною кругосветных героев. Вдруг и я вслед за ними иду вокруг света! Я радостно содрогнулся при мысли: я буду в Китае, в Индии, переплыву океаны, ступлю ногою
на те острова, где гуляет в первобытной простоте дикарь, посмотрю
на эти чудеса — и
жизнь моя не будет праздным отражением мелких, надоевших явлений. Я обновился; все мечты и
надежды юности, сама юность воротилась ко мне. Скорей, скорей в путь!
На мельнице Василий Назарыч прожил целых три дня. Он подробно рассказывал
Надежде Васильевне о своих приисках и новых разведках: дела находились в самом блестящем положении и в будущем обещали миллионные барыши. В свою очередь,
Надежда Васильевна рассказывала подробности своей
жизни, где счет шел
на гроши и копейки. Отец и дочь не могли наговориться: полоса времени в три года, которая разделяла их, послужила еще к большему сближению.
Надежда Васильевна в несколько минут успела рассказать о своей
жизни на приисках, где ей было так хорошо, хотя иногда начинало неудержимо тянуть в город, к родным. Она могла бы назвать себя совсем счастливой, если бы не здоровье Максима, которое ее очень беспокоит, хотя доктор, как все доктора, старается убедить ее в полной безопасности. Потом она рассказывала о своих отношениях к отцу и матери, о Косте, который по последнему зимнему пути отправился в Восточную Сибирь,
на заводы.
Они разговорились принужденным разговором чужих людей.
Надежде Васильевне было вдвойне тяжело оставаться свидетельницей этой натянутой беседы: одного она слишком любила, а другого жалела. У нее готовы были навернуться слезы
на глазах при одной мысли, что еще так недавно эти люди были полны
жизни и энергии.
Теперь, милый Алексей Федорович,
на вас все мои
надежды, и, конечно, судьба всей моей
жизни в ваших руках.
…Три года тому назад я сидел у изголовья больной и видел, как смерть стягивала ее безжалостно шаг за шагом в могилу. Эта
жизнь была все мое достояние. Мгла стлалась около меня, я дичал в тупом отчаянии, но не тешил себя
надеждами, не предал своей горести ни
на минуту одуряющей мысли о свидании за гробом.
Я решился писать; но одно воспоминание вызывало сотни других, все старое, полузабытое воскресало — отроческие мечты, юношеские
надежды, удаль молодости, тюрьма и ссылка [Рассказ о «Тюрьме и ссылке» составляет вторую часть записок. В нем всего меньше речь обо мне, он мне показался именно потому занимательнее для публики. (Прим. А. И. Герцена.)] — эти ранние несчастия, не оставившие никакой горечи
на душе, пронесшиеся, как вешние грозы, освежая и укрепляя своими ударами молодую
жизнь.
Между теми записками и этими строками прошла и совершилась целая
жизнь, — две
жизни, с ужасным богатством счастья и бедствий. Тогда все дышало
надеждой, все рвалось вперед, теперь одни воспоминания, один взгляд назад, — взгляд вперед переходит пределы
жизни, он обращен
на детей. Я иду спиной, как эти дантовские тени, со свернутой головой, которым il veder dinanziera tolto. [не дано было смотреть вперед (ит.).]
Я решился писать; но одно воспоминание вызывало сотни других; все старое, полузабытое воскресало: отроческие мечты, юношеские
надежды, удаль молодости, тюрьма и ссылка — эти ранние несчастия, не оставившие никакой горечи
на душе, пронесшиеся, как вешние грозы, освежая и укрепляя своими ударами молодую
жизнь».
В юности есть
надежды на то, что
жизнь будет интересной, замечательной, богатой необыкновенными встречами и событиями.
Появились новые души, были открыты новые источники творческой
жизни, видели новые зори, соединяли чувства заката и гибели с чувством восхода и с
надеждой на преображение
жизни.
Идти суровой дорогой борьбы без
надежды на награду в будущей
жизни, без опоры в высшей силе, без утешения… с гордой уверенностью в своей правоте…
Не только тем изумительна
жизнь наша, что в ней так плодовит и жирен пласт всякой скотской дряни, но тем, что сквозь этот пласт все-таки победно прорастает яркое, здоровое и творческое, растет доброе — человечье, возбуждая несокрушимую
надежду на возрождение наше к
жизни светлой, человеческой.
Русские революционеры, которые будут вдохновляться идеями Чернышевского, ставят интересную психологическую проблему: лучшие из русских революционеров соглашались в этой земной
жизни на преследования, нужду, тюрьму, ссылку, каторгу, казнь, не имея никаких
надежд на иную, потустороннюю
жизнь.
И не мог осмыслить человек этой власти над ним естественного, обожествленного человечества, человеческого общества, человеческого рода, вечно умирающего и вечно рождающего, беспощадно разбивающего все
надежды личности
на вечную и совершенную
жизнь.
Лилась кровь в языческом мире, умилостивлялось божество жертвой в самых разнообразных формах, но искупление не совершалось,
надежда на спасение,
на вечную
жизнь не являлась.
Это запрещение, отнимавшее у сахалинца всякую
надежду на лучшую
жизнь, внушало людям ненависть к Сахалину и, как репрессивная мера, могло только увеличить число побегов, преступлений и самоубийств; ее призрачной практичности приносилась в жертву сама справедливость, так как сахалинским ссыльным было запрещаемо то, что позволялось сибирским.
Быть может, под ее влиянием многие холодные люди стали жестокими и многие добряки и слабые духом, не видя по целым неделям и даже месяцам солнца, навсегда потеряли
надежду на лучшую
жизнь.
А. Н. Корф отнесся к их просьбам с полным вниманием и доброжелательством; глубоко тронутый их бедственным положением, он давал обещания и возбуждал
надежды на лучшую
жизнь.
Так называемые гуманные меры, всякое улучшение в
жизни арестанта, будет ли то лишний кусок хлеба или
надежда на лучшее будущее, тоже значительно понижают число побегов.
Все эти беседы, эти споры, эта волна кипучих молодых запросов,
надежд, ожиданий и мнений, — все это нахлынуло
на слепого неожиданно и бурно. Сначала он прислушивался к ним с выражением восторженного изумления, но вскоре он не мог не заметить, что эта живая волна катится мимо него, что ей до него нет дела. К нему не обращались с вопросами, у него не спрашивали мнений, и скоро оказалось, что он стоит особняком, в каком-то грустном уединении, тем более грустном, чем шумнее была теперь
жизнь усадьбы.
Я не имею никаких прав
на ваше участие, не смею иметь никаких
надежд; но когда-то вы выговорили одно слово, одно только слово, и это слово озарило всю черную ночь моей
жизни и стало для меня маяком.
Annette теперь ожидает, что сделают твои родные, и между тем все они как-то надеются
на предстоящие торжества. Спрашивали они мое мнение
на этот счет — я им просто отвечал куплетом из одной тюремной нашей песни: ты, верно, его помнишь и согласишься, что я кстати привел
на память эту старину. Пусть они разбирают, как знают, мою мысль и перестанут жить пустыми
надеждами: такая
жизнь всегда тяжела…
Несмотря
на то, что большинство женщин испытывало к мужчинам, за исключением своих любовников, полное, даже несколько брезгливое равнодушие, в их душах перед каждым вечером все-таки оживали и шевелились смутные
надежды: неизвестно, кто их выберет, не случится ли чего-нибудь необыкновенного, смешного или увлекательного, не удивит ли гость своей щедростью, не будет ли какого-нибудь чуда, которое перевернет всю
жизнь?
Конечно, ее внезапный отъезд из Москвы, почти нежное свидание с ним в Петербурге, ее письма, дышащие нежностью, давали ему много
надежды на взаимность, но все-таки это были одни только
надежды — и если она не питает к нему ничего, кроме дружбы, так лучше вырвать из души и свое чувство и жениться хоть
на той же Юлии, которая, как он видел очень хорошо, всю
жизнь будет боготворить его!
Он несет их без услад, которые могли бы обмануть его насчет свойств лежащего
на нем бремени, без
надежды на возможность хоть временных экскурсий в область запретного; несет потому, что вся
жизнь его так сложилась, чтоб сделать из него живулю, способную выдерживать всевозможные обуздательные опыты.
Находившись, по обязанности, в частом соприкосновении с этим темным и безотрадным миром, в котором, кажется, самая идея
надежды и примирения утратила всякое право
на существование, я никогда не мог свыкнуться с ним, никогда не мог преодолеть этот смутный трепет, который, как сырой осенний туман, проникает человека до костей, как только хоть издали послышится глухое и мерное позвякиванье железных оков, беспрерывно раздающееся в длинных и темных коридорах замка Атмосфера арестантских камор, несмотря
на частое освежение, тяжела и удушлива; серовато-желтые лица заключенников кажутся суровыми и непреклонными, хотя, в сущности, они по большей части выражают только тупость и равнодушие; однообразие и узкость форм, в которые насильственно втиснута здесь
жизнь, давит и томит душу.
Надежда Федоровна не жаловалась собственно
на жизнь, а только
на известные затруднения, которые тормозили ее деятельность.
Калугина еще возбуждали тщеславие — желание блеснуть,
надежда на награды,
на репутацию и прелесть риска; капитан же уж прошел через всё это — сначала тщеславился, храбрился, рисковал, надеялся
на награды и репутацию и даже приобрел их, но теперь уже все эти побудительные средства потеряли для него силу, и он смотрел
на дело иначе: исполнял в точности свою обязанность, но, хорошо понимая, как мало ему оставалось случайностей
жизни, после 6-ти месячного пребывания
на бастьоне, уже не рисковал этими случайностями без строгой необходимости, так что молодой лейтенант, с неделю тому назад поступивший
на батарею и показывавший теперь ее Калугину, с которым они бесполезно друг перед другом высовывались в амбразуры и вылезали
на банкеты, казался в десять раз храбрее капитана.
Замелькали опять
надежды, подавленные
на время грустным впечатлением; новая
жизнь отверзала ему объятия и манила к чему-то неизвестному.
— Твои слова, этот смех, вот уже час, насылают
на меня холод ужаса. Это «счастье», о котором ты так неистово говоришь, стоит мне… всего. Разве я могу теперь потерять тебя? Клянусь, я любил тебя вчера меньше. Зачем же ты у меня всё отнимаешь сегодня? Знаешь ли ты, чего она стоила мне, эта новая
надежда? Я
жизнью за нее заплатил.
— Вы поймете тогда тот порыв, по которому в этой слепоте благородства вдруг берут человека даже недостойного себя во всех отношениях, человека, глубоко не понимающего вас, готового вас измучить при всякой первой возможности, и такого-то человека, наперекор всему, воплощают вдруг в какой-то идеал, в свою мечту, совокупляют
на нем все
надежды свои, преклоняются пред ним, любят его всю
жизнь, совершенно не зная за что, — может быть, именно за то, что он недостоин того…
Таким образом, отец Василий должен был
на всю остальную
жизнь потерять всякую
надежду заявить себя обществу в том, что составляло его главную силу и достоинство, а это было для него, как человека честолюбивого, горше смерти.
Я недаром еще раньше говорил, что она была женщина, несмотря
на свою грубоватую простоту, тонко понимавшая
жизнь, особенно дела сердечного свойства, и ясно уразумела, что Сусанна Николаевна заискивает в ней, в
надежде получать от нее сведения об Углакове, а что супруг ее хоть и умный, по слухам, мужик, но ничего того не зрит, да и ништо им, старым хрычам: не женитесь
на молодых!
Человек видит себя в каменном мешке, безжалостно отданным в жертву агонии раскаяния, именно одной агонии, без
надежды на возврат к
жизни.