Неточные совпадения
Она, в том темно-лиловом платье, которое она носила первые дни замужества и нынче опять
надела и которое было особенно памятно и дорого ему, сидела
на диване,
на том самом кожаном старинном диване, который стоял всегда в кабинете у деда и отца Левина, и
шила broderie anglaise. [английскую вышивку.]
Мать, слабая, как мать, обняла их, вынула две небольшие иконы,
надела им, рыдая,
на шею.
Погодя немного минут, баба в коровник пошла и видит в щель: он рядом в сарае к балке кушак привязал, петлю сделал; стал
на обрубок и хочет себе петлю
на шею надеть; баба вскрикнула благим матом, сбежались: «Так вот ты каков!» — «А ведите меня, говорит, в такую-то часть, во всем повинюсь».
— «Господи, господи! — шептала старушка, —
надела бы я ему ладанку
на шею, да ведь он не позволит».
Пред Самгиным встал Тагильский. С размаха
надев на голову медный шлем, он сжал кулаки и начал искать ими карманов в куртке; нашел, спрятал кулаки и приподнял плечи; розовая
шея его потемнела, звучно чмокнув, он забормотал что-то, но его заглушил хохот Кутузова и еще двух-трех людей. Потом Кутузов сказал...
— Нет, уверяю вас, — это так, честное слово! — несколько более оживленно и все еще виновато улыбаясь, говорил Кумов. — Я очень много видел таких; один духобор — хороший человек был, но ему
сшили тесные сапоги, и, знаете, он так злился
на всех, когда
надевал сапоги, — вы не смейтесь! Это очень… даже страшно, что из-за плохих сапог человеку все делается ненавистно.
— Какой дурак, братцы, — сказала Татьяна, — так этакого поискать! Чего, чего не надарит ей? Она разрядится, точно пава, и ходит так важно; а кабы кто посмотрел, какие юбки да какие чулки носит, так срам посмотреть!
Шеи по две недели не моет, а лицо мажет… Иной раз согрешишь, право, подумаешь: «Ах ты, убогая!
надела бы ты платок
на голову, да шла бы в монастырь,
на богомолье…»
— Вот, Бог даст, доживем до Пасхи, так поцелуемся, — сказала она, не удивляясь, не смущаясь, не робея, а стоя прямо и неподвижно, как лошадь,
на которую
надевают хомут. Он слегка поцеловал ее в
шею.
Она
надела на седые волосы маленький простой чепчик;
на ней хорошо сидело привезенное ей Райским из Петербурга шелковое светло-коричневое платье.
Шея закрывалась шемизеткой с широким воротничком из старого пожелтевшего кружева.
На креслах в кабинете лежала турецкая большая шаль, готовая облечь ее, когда приедут гости к завтраку и обеду.
Она вынула футлярчик, достала оттуда золотой крест, с четырьмя крупными брильянтами, и
надела ей
на шею, потом простой гладкий браслет с надписью: «От бабушки внучке», год и число.
Молодой с длинной
шеей мускулистый человек с добрыми круглыми глазами и маленькой бородкой стоял подле койки и с испуганным лицом, поспешно
надевая халат, смотрел
на входивших.
— Альфонс Богданыч, Альфонс Богданыч… вы
надеваете мне петлю
на шею и советуете успокоиться! Да… петлю, петлю! А Привалов здесь, в Узле, вы это хорошо знаете, — не сегодня завтра он явится и потребует отчета. Вы останетесь в стороне…
Теперь и
надела себе петлю
на шею…
Он перекрестил ее три раза, снял с своей
шеи и
надел на нее образок. Она молча поклонилась ему до земли. Он привстал и весело поглядел
на одну здоровую бабу с грудным ребеночком
на руках.
Надевая петлю
на шею нижней птице, он по неосторожности задел ее палкой по клюву.
Затем он подошел к птицам и
надел петлю
на шею одной из них.
Он долго не мог отыскать свою шляпу; хоть раз пять брал ее в руки, но не видел, что берет ее. Он был как пьяный; наконец понял, что это под рукою у него именно шляпа, которую он ищет, вышел в переднюю,
надел пальто; вот он уже подходит к воротам: «кто это бежит за мною? верно, Маша… верно с нею дурно!» Он обернулся — Вера Павловна бросилась ему
на шею, обняла, крепко поцеловала.
Угроза эта была чином, посвящением, мощными шпорами. Совет Лесовского попал маслом в огонь, и мы, как бы облегчая будущий надзор полиции,
надели на себя бархатные береты a la Karl Sand и повязали
на шею одинакие трехцветные шарфы!
Отец мой вышел из комнаты и через минуту возвратился; он принес маленький образ,
надел мне
на шею и сказал, что им благословил его отец, умирая. Я был тронут, этот религиозный подарок показал мне меру страха и потрясения в душе старика. Я стал
на колени, когда он
надевал его; он поднял меня, обнял и благословил.
—
Надеваю… Вот
на будущей неделе хозяин гулять отпустит, поедем с женой
на ту сторону, я и
надену. Только обидно, что
на шее здесь ордена носить не в обычае: в петличку… ленточки одни!
— Если бы мне удалось отсюда выйти, я бы все кинул. Покаюсь: пойду в пещеры,
надену на тело жесткую власяницу, день и ночь буду молиться Богу. Не только скоромного, не возьму рыбы в рот! не постелю одежды, когда стану спать! и все буду молиться, все молиться! И когда не снимет с меня милосердие Божие хотя сотой доли грехов, закопаюсь по
шею в землю или замуруюсь в каменную стену; не возьму ни пищи, ни пития и умру; а все добро свое отдам чернецам, чтобы сорок дней и сорок ночей правили по мне панихиду.
Моющийся сдавал платье в раздевальню, получал жестяной номерок
на веревочке, иногда
надевал его
на шею или привязывал к руке, а то просто нацеплял
на ручку шайки и шел мыться и париться. Вор, выследив в раздевальне, ухитрялся подменить его номерок своим, быстро выходил, получал платье и исчезал с ним. Моющийся вместо дорогой одежды получал рвань и опорки.
— Ты у меня поговори, Галактион!.. Вот сынка бог послал!.. Я о нем же забочусь, а у него пароходы
на уме. Вот тебе и пароход!.. Сам виноват, сам довел меня. Ох, согрешил я с вами: один умнее отца захотел быть и другой туда же… Нет, шабаш! Будет веревки-то из меня вить… Я и тебя, Емельян, женю по пути. За один раз терпеть-то от вас. Для кого я хлопочу-то, галманы вы этакие? Вот
на старости лет в новое дело впутываюсь, петлю себе
на шею надеваю, а вы…
Если кто из крестьян что-нибудь украл у него, того он сек как за леность или за дерзкий или остроумный ответ, но сверх того
надевал на ноги колодки, кандалы, а
на шею рогатку.
Возвращаяся чрез Клин, я уже не нашел слепого певца. Он за три дни моего приезда умер. Но платок мой, сказывала мне та, которая ему приносила пирог по праздникам,
надел, заболев перед смертию,
на шею, и с ним положили его во гроб. О! если кто чувствует цену сего платка, тот чувствует и то, что во мне происходило, слушав сие.
Про себя скажу тебе, что я, благодаря бога, живу здорово и спокойно. Добрые мои родные постоянно пекутся обо мне и любят попрежнему. В 1842 году лишился я отца — известие об его кончине пришло, когда я был в Тобольске с братом Николаем. Нам была отрада по крайней мере вместе его оплакивать. Я тут получил от Николая образок, которым батюшка благословил его с тем, чтобы он по совершении дальнего путешествия
надел мне его
на шею.
Отец мой каждый день выезжал верхом; у него была славная рыже-чалая английская лошадь, с длинной тонкой
шеей и длинными ногами, неутомимая и злая. Ее звали Электрик. Кроме отца,
на ней никто ездить не мог. Однажды он пришел ко мне в добром расположении духа, чего с ним давно не бывало; он собирался выехать и уже
надел шпоры. Я стал просить его взять меня с собою.
Старик Майзель, как рассерженный боров, теперь готов был лезть
на стену, потому что Раиса Павловна смазала его несравненную Амальхен; но это еще плохое доказательство для того, чтобы другим
надевать петлю
на шею.
Когда всё было готово, он сделал мертвую петлю,
надел ее
на шею, влез
на кровать и повесился.
На шею Настеньке она предназначила
надеть покойной жены Петра Михайлыча жемчуг с брильянтовым фермуаром [Фермуар — здесь — застежка
на ожерелье.], который перенизывала, чистила, мыла и вообще приводила в порядок целые полдня.
Адуев, косясь
на них, едва отвечал
на поклон старика, но, кажется, он ожидал этого посещения. Обыкновенно он ходил
на рыбную ловлю очень небрежно одетый; а тут
надел новое пальто и кокетливо повязал
на шею голубую косыночку, волосы расправил, даже, кажется, немного позавил и стал походить
на идиллического рыбака. Выждав столько времени, сколько требовало приличие, он ушел и сел под дерево.
Форма одежды визитная, она же — бальная: темно-зеленоватый, длинный, ниже колен, сюртук, брюки навыпуск, с туго натянутыми штрипками,
на плечах — золотые эполеты… какая красота. Но при такой форме необходимо, по уставу,
надевать сверху летнее серое пальто, а жара стоит неописуемая, все тело и лицо — в поту. Суконная, еще не размякшая, не разносившаяся материя давит
на жестких углах, трет ворсом
шею и жмет при каждом движении. Но зато какой внушительный, победоносный воинский вид!
И, напутствуя меня, когда я уже был готов к отъезду, старый казак
надел мне
на шею большой медный крест
на шелковом гайтане.
Увидев тут же лежавший
на подушке крест, взял его, осмотрел и молча
надел его опять Михайлову
на шею;
надел и перекрестился.
Возвратясь из бани, он одевался франтом,
надевал манишку, косынку
на шею, выпускал по атласному жилету длинную серебряную цепь и молча уезжал, приказав мне и Павлу...
— Это так она сказала, потому что она знает Ахилкины привычки; но, впрочем, она говорит: «Нет, ничего, вы намотайте себе
на шею мой толстый ковровый платок и
наденьте на голову мой ватный капор, так этак, если он вас и поймает и выбьет, вам будет мягко и не больно».
Протопопица встала, разом засветила две свечи и из-под обеих зорко посмотрела
на вошедшего мужа. Протопоп тихо поцеловал жену в лоб, тихо снял рясу,
надел свой белый шлафор, подвязал
шею пунцовым фуляром и сел у окошка.
«Особенность раба в том, что он в руках своего хозяина есть вещь, орудие, а не человек. Таковы солдаты, офицеры, генералы, идущие
на убиение и
на убийство по произволу правителя или правителей. Рабство военное существует, и это худшее из рабств, особенно теперь, когда оно посредством обязательной службы
надевает цепи
на шеи всех свободных и сильных людей нации, чтобы сделать из них орудия убийства, палачей, мясников человеческого мяса, потому что только для этого их набирают и вышколивают…
Валерия и Людмила
сшили для себя замысловатые, но живописные наряды: цыганкою нарядилась Людмила, испанкою — Валерия.
На Людмиле — яркие красные лохмотья из шелка и бархата,
на Валерии, тоненькой и хрупкой — черный шелк, кружева, в руке — черный кружевной веер. Дарья себе нового наряда не
шила, — от прошлого года остался костюм турчанки, она его и
надела, — решительно сказала...
— Застал еще, слава Богу, — воскликнул он и подбежал к повозке. — Вот тебе, Елена, наше последнее родительское благословение, — сказал он, нагнувшись под балчук, и, достав из кармана сюртука маленький образок, зашитый в бархатную сумочку,
надел ей
на шею. Она зарыдала и стала целовать его руки, а кучер между тем вынул из передка саней полубутылку шампанского и три бокала.
Гордей Евстратыч приоделся в свой длиннополый сюртук, повязал
шею атласной косынкой,
надел новенькие козловые сапоги «со скрипом» и в этом старинном костюме отправился в гости, хотя у самого кошки скребли
на душе.
Киршу вывели за ворота. Удалой влез
на сосну, перекинул через толстый сук веревку; а Омляш, сделав
на одном конце петлю,
надел ее
на шею запорожцу.
Гости поняли и стали собираться. Помню, Грузин, охмелевший от вина, одевался в этот раз томительно долго. Он
надел свое пальто, похожее
на те капоты, какие
шьют детям в небогатых семьях, поднял воротник и стал что-то длинно рассказывать; потом, видя, что его не слушают, перекинул через плечо свой плед, от которого пахло детской, и с виноватым, умоляющим лицом попросил меня отыскать его шапку.
Через два дня она пришла к Ажогиным
на репетицию, с тетрадкой. Она была в черном платье, с коралловою ниткой
на шее, с брошью, похожею издали
на слоеный пирожок, и в углах были большие серьги, в которых блестело по брильянту. Когда я взглянул
на нее, то мне стало неловко: меня поразила безвкусица. Что она некстати
надела серьги и брильянты и была странно одета, заметили и другие; я видел
на лицах улыбки и слышал, как кто-то проговорил, смеясь...
— Это невозможно! — воскликнул граф и
надел на дочь сверх платья валявшийся
на полу ее утренний капот, обернул ее во все, какие только нашел в комнате, тряпки, завязал ей
шею своим носовым платком и, укутав таким образом, повел в карету. Вдруг выскочила жидовка.
Пегий мерин перестал лизать и, не шевелясь, долго смотрел
на Нестера. Он не засмеялся, не рассердился, не нахмурился, а понес только всем животом и тяжело, тяжело вздохнул и отвернулся. Табунщик обнял его
шею и
надел уздечку.
Обрился он весьма тщательно и таким же образом вымылся, хлебнул чаю наскоро и приступил к своему главному, окончательному облачению:
надел панталоны почти совершенно новые; потом манишку с бронзовыми пуговками, жилетку с весьма яркими и приятными цветочками;
на шею повязал пестрый шелковый галстук и, наконец, натянул вицмундир, тоже новехонький и тщательно вычищенный.
Надевал царь
на шею Суламифи многоценные ожерелья из жемчуга, который ловили его подданные в Персидском море, и жемчуг от теплоты ее тела приобретал живой блеск и нежный цвет. И кораллы становились краснее
на ее смуглой груди, и оживала бирюза
на ее пальцах, и издавали в ее руках трескучие искры те желтые янтарные безделушки, которые привозили в дар царю Соломону с берегов далеких северных морей отважные корабельщики царя Хирама Тирского.
— Наконец, преследуемый зверь утомится совершенно, выбьется из сил и ляжет окончательно, или, вернее сказать, упадет, так что приближение охотника и близкое хлопанье арапником его не поднимают; тогда охотник, наскакав
на свою добычу, проворно бросается с седла и дубинкой убивает зверя; если же нужно взять его живьем, то хватает за уши или за загривок, поближе к голове, и, с помощию другого охотника, который немедленно подскакивает,
надевает на волка или лису намордник, род уздечки из крепких бечевок; зверь взнуздывается, как лошадь, веревочкой, свитой пополам с конскими волосами; эта веревочка углубляется в самый зев, так что он не может перекусить ее, да и вообще кусаться не может; уздечка крепко завязывается
на шее, близ затылка, и соскочить никак не может; уздечка, разумеется, привязана к веревке,
на которой вести зверя или тащить куда угодно.
Живого волка в капкане берут двое и даже трое охотников: утомив предварительно и потом нагнав волка близко, один из охотников просунет длинный рычаг под дугу капкана, прижмет к земле и таким образом совершенно остановит зверя; другой бросает ему
на шею мертвую петлю и затягивает, а третий сзади хватает волка за уши; тогда первый охотник, бросив рычаг, связывает волку рот крепкой веревочкой или
надевает намордник и завязывает позади головы
на шее.