Неточные совпадения
На «башне» В. Иванова, так
называлась квартира Ивановых на 7 этаже против Таврического сада, каждую среду собирались все наиболее одаренные и примечательные люди той эпохи:
поэты, философы, ученые, художники, актеры, иногда и политики.
У Вячеслава Иванова на «башне» — так
называлась его квартира на углу самого верхнего этажа высокого дома против Таврического дворца — по средам, в течение нескольких лет, собиралась культурная элита:
поэты, романисты, философы, ученые, художники, актеры.
Скрижаль… Вот сейчас со стены у меня в комнате сурово и нежно в глаза мне глядят ее пурпурные на золотом поле цифры. Невольно вспоминается то, что у древних
называлось «иконой», и мне хочется слагать стихи или молитвы (что одно и то же. Ах, зачем я не
поэт, чтобы достойно воспеть тебя, о Скрижаль, о сердце и пульс Единого Государства.
— Боже сохрани! Искусство само по себе, ремесло само по себе, а творчество может быть и в том и в другом, так же точно, как и не быть. Если нет его, так ремесленник так и
называется ремесленник, а не творец, и
поэт без творчества уж не
поэт, а сочинитель… Да разве вам об этом не читали в университете? Чему же вы там учились?..
— Сударыня, — не слушал капитан, — я, может быть, желал бы
называться Эрнестом, а между тем принужден носить грубое имя Игната, — почему это, как вы думаете? Я желал бы
называться князем де Монбаром, а между тем я только Лебядкин, от лебедя, — почему это? Я
поэт, сударыня,
поэт в душе, и мог бы получать тысячу рублей от издателя, а между тем принужден жить в лохани, почему, почему? Сударыня! По-моему, Россия есть игра природы, не более!
Эти промышленники, перегоняющие скот и торгующие им,
называются у нас прасолами, и оттого нередко можно услышать присвоенное Кольцову имя поэта-прасола.
С тех пор, да, с тех пор, как Пушкина на моих глазах на картине Наумова — убили, ежедневно, ежечасно, непрерывно убивали всё мое младенчество, детство, юность, — я поделила мир на
поэта — и всех и выбрала —
поэта, в подзащитные выбрала
поэта: защищать —
поэта — от всех, как бы эти все ни одевались и ни
назывались.
Это было время, когда на башне Вячеслава Иванова — так
называлась квартира на шестом этаже против Таврического дворца самого утонченного из русских поэтов-символистов — происходили каждую среду утонченнейшие беседы на эстетико-мистические темы.
Люди эти, немецкие эстетические критики, большей частью совершенно лишенные эстетического чувства, не зная того простого, непосредственного художественного впечатления, которое для чутких к искусству людей ясно выделяет это впечатление от всех других, но, веря на слово авторитету, признавшему Шекспира великим
поэтом, стали восхвалять всего Шекспира подряд, особенно выделяя такие места, которые поражали их эффектами или выражали мысли, соответствующие их мировоззрениям, воображая себе, что эти-то эффекты и эти мысли и составляют сущность того, что
называется искусством.