Неточные совпадения
Просидевши с сестрами час или полтора, отец спускался вниз и затворялся в своем кабинете, а тетеньки, оставшись одни, принимались за
работы из фольги, [Фольгой
называлась жесть самой тонкой прокатки, окрашиваемая в разные цвета.
Кожин сам отворил и провел гостя не в избу, а в огород, где под березой, на самом берегу озера, устроена была небольшая беседка. Мыльников даже обомлел, когда Кожин без всяких разговоров вытащил из кармана бутылку с водкой. Вот это
называется ударить человека прямо между глаз… Да и место очень уж было хорошее. Берег спускался крутым откосом, а за ним расстилалось озеро, горевшее на солнце, как расплавленное. У самой воды стояла каменная кожевня, в которой летом
работы было совсем мало.
Тараско перешел вместе с Кузьмичом в паровой корпус и его должность
называлась «ходить у крантов». Новая
работа была совсем легкая, и Тараско в холода оставался даже ночевать в паровом корпусе, а есть приносила ему Наташка. Она частенько завертывала «к машине» и весело балагурила с Кузьмичом, пока Тараско опрастывал какой-нибудь бурачок со щами из толстой крупы с сметанною забелой.
Работа «в горе», на глубине восьмидесяти сажен, по всей справедливости может
назваться каторжной, чем она и была в крепостное время, превратившись после эмансипации в «вольный крестьянский труд».
Он
назывался парашником и не ходил на
работу.
Выходя из острога на
работу, арестанты строились перед кордегардией в два ряда; спереди и сзади арестантов выстроивались конвойные солдаты с заряженными ружьями. Являлись: инженерный офицер, кондуктор […кондуктор… — Кондукторами в военно-инженерных частях
назывались унтер-офицеры.] и несколько инженерных нижних чинов, приставов над
работами. Кондуктор рассчитывал арестантов и посылал их партиями куда нужно на
работу.
— Ты, Капендюхин,
называешься — живописец, это значит, ты должен живо писать, итальянской манерой. Живопись маслом требует единства красок теплых, а ты вот подвел избыточно белил, и вышли у богородицы глазки холодные, зимние. Щечки написаны румяно, яблоками, а глазки — чужие к ним. Да и неверно поставлены — один заглянул в переносье, другой на висок отодвинут, и вышло личико не святочистое, а хитрое, земное. Не думаешь ты над
работой, Капендюхин.
«Но, — скажут на это, — всегда во всех обществах большинство людей: все дети, все поглощаемые трудом детоношения, рождения и кормления женщины, все огромные массы рабочего народа, поставленные в необходимость напряженной и неустанной физической
работы, все от природы слабые духом, все люди ненормальные, с ослабленной духовной деятельностью вследствие отравления никотином, алкоголем и опиумом или других причин, — все эти люди всегда находятся в том положении, что, не имея возможности мыслить самостоятельно, подчиняются или тем людям, которые стоят на более высокой степени разумного сознания, или преданиям семейным или государственным, тому, что
называется общественным мнением, и в этом подчинении нет ничего неестественного и противоречивого».
— Вот что, молодой человек, — советовал полковник, интересовавшийся моей
работой, — я давно болтаюсь около литературы и выработал свою мерку для каждой новой вещи. Возьмите страницу и сосчитайте сколько раз встречаются слова «был» и «который». Ведь в языке — весь автор, а эти два словечка рельефно показывают, какой запас слов в распоряжении данного автора. Языку, конечно, нельзя выучиться, но нужно относиться к нему с крайней осторожностью. Нужна строгая школа, то, что у спортсменов
называется тренировкой.
Зато если ошибались в сигналах — беда. Нос его багровел больше прежнего, ноздри раздувались, и половина взвода назначалась не в очередь на
работу или «удила рыбу». Так
называлось двухчасовое стоянье «на прицелке» с мешком песку на штыке. Воронов ни разу не был наказан ни за сигналы, ни за словесность, ни за фронтовое ученье. В гимнастике и ружейных приемах он был первым в роте, а в фехтовании на штыках побивал иногда «в вольном бою» самого Ермилова, учебного унтер-офицера, великого мастера своего дела.
[Брегет — старинные часы
работы французского мастера Бреге́; они показывали, кроме часов и минут, числа месяца; репети́цией
назывался особый механизм в часах, отбивавший время.]
Я согласился. В полутемной, жарко натопленной комнате, которая
называлась диванною, стояли у стен длинные широкие диваны, крепкие и тяжелые,
работы столяра Бутыги; на них лежали постели высокие, мягкие, белые, постланные, вероятно, старушкою в очках. На одной постели, лицом к спинке дивана, без сюртука и без сапог, спал уже Соболь; другая ожидала меня. Я снял сюртук, разулся и, подчиняясь усталости, духу Бутыги, который витал в тихой диванной, и легкому, ласковому храпу Соболя, покорно лег.
Но вот снегу больше нет: лошадей, коров и овец, к большому их, сколько можно судить по наружности, удовольствию, сгоняют в поля — наступает рабочая пора; впрочем, весной
работы еще ничего — не так торопят: с Христова дня по Петров пост воскресенья
называются гулящими; в полях возятся только мужики; а бабы и девки еще ткут красна, и которые из них помоложе и повеселей да посвободней в жизни, так ходят в соседние деревни или в усадьбы на гульбища; их обыкновенно сопровождают мальчишки в ситцевых рубахах и непременно с крашеным яйцом в руке.
— Да, я работал. Зимою я
назвался переписывать книги. Уставом и полууставом писать наловчился скоро. Только все книги черт их знает какие давали. Не такие, каких я надеялся. Жизнь пошла скучная.
Работа да моленное пение, и только. А больше ничего. Потом стали всё звать меня: «Иди, говорят, совсем к нам!» Я говорю: «Все одно, я и так ваш». — «Облюбуй девку и иди к кому-нибудь во двор». Знаете, как мне не по нутру! Однако, думаю, не из-за этого же бросить дело. Пошел во двор.
— Конечно… Только вам-то неинтересно будет смотреть на нашу мужицкую
работу. Я-то уж себе придумал эпитимию… У нас луга заливные, а есть одно вредное местечко,
называется мысок. Трава на нем жесткая, осока да белоус… Прошел ряд и точи косу.
Работа тяжелая, ну, я этот мысок и выкошу. Братии-то и будет полегче.
Сканым делом
называлась вообще всякая сквозная сетчатая
работа.
Кто говорил, что, видно, Патапу Максимычу в волостных головах захотелось сидеть, так он перед выборами мир задабривает, кто полагал, не будет ли у него в тот день какой-нибудь «помочи» [«Пóмочью», иначе «тóлокой»,
называется угощенье за
работу.
Дело вторичного избрания Бежецкого — цель предпринятой ею
работы — было, что
называется, на мази.
— Общественная
работа, а, между прочим, мужу — рождение. И жены даже для такого случаю нет дома! Х-хе!
Называется — общественная
работа, ничего не поделаешь!
— Я вам докладываю: кто переводит, так, всякую мелочь — тому копейка либо копейка с четвертью; а вот главная
работа, передовые статьи
называются или опять фельетон, веселенькое там что — этим дороже: копейки три-четыре… больше пяти копеек никто не получает, хотя бы вот такие, как и Лука Иваныч, которые статьи доставляют.
— Значит! Делая эти прогулы, ты у нас
называешься дезертир труда. Ты знаешь про нынешнюю железную дисциплину труда? Мы раньше воевали с капиталистами, а теперь за лучшую нашу долю воюем с дисциплиной труда. Мы железно боремся на
работе по труддисциплине! И всякого, кто за это борется, надо не гадом называть, а называть строителем социализма.
— Товарищ Ногаева! У меня есть к вам один вопросец. Может быть, вы мне вкратце ответите. Вы вот все ей толкуете: женщина, общественная
работа… Нешто это
называется общественная
работа, когда дома непорядок, за ребятами приглядеть некому, растут они шарлатанами, а ее дома никогда нету? Вот, мужу ее рождение, и то — когда пришла! Это что? Общественная
работа?
Богучарово было всегда, до поселения в нем князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они
назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость к
работе, когда они приезжали в Лысые Горы подсоблять уборке или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.