Неточные совпадения
Прошло минут пять. Он все ходил взад и вперед, молча и не взглядывая на нее. Наконец, подошел
к ней, глаза его сверкали. Он взял ее обеими руками за плечи и прямо посмотрел в ее плачущее лицо. Взгляд его был сухой, воспаленный, острый,
губы его сильно вздрагивали… Вдруг он весь быстро
наклонился и, припав
к полу, поцеловал ее ногу. Соня в ужасе от него отшатнулась, как от сумасшедшего. И действительно, он смотрел, как совсем сумасшедший.
Облизывая
губы кончиком языка, прищурив глаза, Марина смотрела в потолок; он
наклонился к ней, желая спросить о Кутузове, но она встряхнулась, заговорив...
Потом, положив палитру и кисть, тихо
наклонился к ней, еще тише коснулся
губами ее бледной руки и неслышными шагами вышел из комнаты.
Чертопханов взобрался было на крыльцо, но круто повернул на каблуках и, подбежав
к жиду, крепко стиснул ему руку. Тот
наклонился и
губы уже протянул, но Чертопханов отскочил назад и, промолвив вполголоса: «Никому не сказывай!» — исчез за дверью.
Отца мы застали живым. Когда мы здоровались с ним, он не мог говорить и только смотрел глазами, в которых виднелись страдание и нежность. Мне хотелось чем-нибудь выразить ему, как глубоко я люблю его за всю его жизнь и как чувствую его горе. Поэтому, когда все вышли, я подошел
к его постели, взял его руку и прильнул
к ней
губами, глядя в его лицо.
Губы его зашевелились, он что-то хотел сказать. Я
наклонился к нему и услышал два слова...
Бабка
наклонилась ухом
к ее что-то тихо шептавшим
губам.
— Можете, — отвечал казначей и посмотрел на худого монаха. Тот подошел
к раке, отпер ее висевшим у него на поясе ключом и с помощью казначея приподнял крышку, а сей последний раскрыл немного и самую пелену на мощах, и Вихров увидел довольно темную и, как ему показалось, не сухую даже грудь человеческую. Трепет объял его; у него едва достало смелости
наклониться и прикоснуться
губами к священным останкам. За ним приложились и все прочие, и крышка раки снова опустилась и заперлась.
Он
наклонился к ней бледный, в углах его глаз светло сверкали маленькие слезинки,
губы вздрагивали. Секунду он молчал, мать смотрела на него тоже молча.
Вечером хохол ушел, она зажгла лампу и села
к столу вязать чулок. Но скоро встала, нерешительно прошлась по комнате, вышла в кухню, заперла дверь на крюк и, усиленно двигая бровями, воротилась в комнату. Опустила занавески на окнах и, взяв книгу с полки, снова села
к столу, оглянулась,
наклонилась над книгой,
губы ее зашевелились. Когда с улицы доносился шум, она, вздрогнув, закрывала книгу ладонью, чутко прислушиваясь… И снова, то закрывая глаза, то открывая их, шептала...
Сложив тяжелые руки Егора на груди его, поправив на подушке странно тяжелую голову, мать, отирая слезы, подошла
к Людмиле,
наклонилась над нею, тихо погладила ее густые волосы. Женщина медленно повернулась
к ней, ее матовые глаза болезненно расширились, она встала на ноги и дрожащими
губами зашептала...
Николаев остановился и грубо схватил Ромашова за рукав. Видно было, что внезапный порыв гнева сразу разбил его искусственную сдержанность. Его воловьи глаза расширились, лицо налилось кровью, в углах задрожавших
губ выступила густая слюна. Он яростно закричал, весь
наклоняясь вперед и приближая свое лицо в упор
к лицу Ромашова...
Александр с замирающим сердцем
наклонился к ней. Она почувствовала горячее дыхание на щеке, вздрогнула, обернулась и — не отступила в благородном негодовании, не вскрикнула! — она не в силах была притвориться и отступить: обаяние любви заставило молчать рассудок, и когда Александр прильнул
губами к ее
губам, она отвечала на поцелуй, хотя слабо, чуть внятно.
Но ее влажные коричневые глаза, с томно-синеватыми веками, улыбались так задорно, а
губы сжались в такой очаровательный красный морщинистый бутон, что Александров,
наклонившись к ее уху, сказал шепотом...
Матвей Лозинский, разумеется, не знал еще,
к своему несчастью, местных обычаев. Он только шел вперед, с раскрытым сердцем, с какими-то словами на устах, с надеждой в душе. И когда
к нему внезапно повернулся высокий господин в серой шляпе, когда он увидел, что это опять вчерашний полицейский, он излил на него все то чувство, которое его теперь переполняло: чувство огорчения и обиды, беспомощности и надежды на чью-то помощь. Одним словом, он
наклонился и хотел поймать руку мистера Гопкинса своими
губами.
Мишель быстро
наклонился и, поймав
губами и прижав мои пальцы
к доске, начал целовать их безмолвно и жадно…
Алексей Иванович несколько мгновений молчал, как будто от удару дубиной по лбу. Но вдруг он
наклонился к бывшему ему по плечо Павлу Павловичу и поцеловал его в
губы, от которых очень пахло вином. Он не совсем, впрочем, был уверен, что поцеловал его.
— Поцеловать-то и хочется, — шепнула она,
наклоняясь. Николай закинул руки за шею ей, притянул
к себе и закрыл глаза, прильнув
к её
губам.
Мальва, закрыв глаза, лежала у него на коленях и молчала. Грубоватое, но доброе, коричневое от солнца и ветра лицо Василия
наклонилось над ней, его большая выцветшая борода щекотала ее шею. Женщина не двигалась, только грудь ее вздымалась высоко и ровно. Глаза Василия то блуждали в море, то останавливались на этой груди, близкой
к нему. Он стал целовать ее в
губы, не торопясь, чмокая так громко, точно горячую и жирно намасленную кашу ел.
Цирельман вдруг со страшной ясностью почувствовал, что наступил момент, когда он вот-вот должен перешагнуть за какую-то невидимую нить, после которой начнется совсем иная, темная и жуткая жизнь. Он побледнел,
наклонился близко
к Файбишу и беззвучно зашевелил похолодевшими
губами.
Наклонилась Никитишна щекой
к хладевшим
губам Насти и, обратясь
к Аксинье Захаровне, молвила...
Мы молча вышли, молча сели на извозчика. Сестра
наклонилась, прижала
к губам муфту — и вдруг разрыдалась, злобно давя рыдания и все-таки не в силах их сдержать.
Сладко стоять,
наклонившись над бездною, и смотреть в нее; может быть, еще слаще — броситься в нее вниз головою. «Раскольников ужасно побледнел, верхняя
губа его дрогнула и запрыгала. Он склонился
к Заметову как можно ближе и стал шевелить
губами, ничего не произнося. Страшное слово так и прыгало на его
губах: вот-вот сорвется; вот-вот только спустить его, вот-вот только выговорить!
Он пожал горячие пальцы этой руки, потом поднес их
к губам и,
наклонившись к самому лицу Милицы, перекрестил ее и коснулся
губами горячего лба девушки.
Не получая ответа, он тотчас вскочил с постели и, подойдя
к кроватке Юрика, с озабоченным видом
наклонился над мальчиком. Вмиг две горячие детские ручонки схватили его руку и поднесли
к губам, обливая ее слезами.
Она
наклонилась поцеловать ее и инстинктивно, сама того не замечая, боялась прикоснуться
к этим чистым, девственным, полуоткрытым
губам своими
губами, еще не остывшими после бесчисленных иных поцелуев.
Глеб Алексеевич сидел на диване, а рядом с ним сидела Фимка. Он обвил одною рукой ее стан, а другой держал ее за руку. Она склонила на его плечо свою голову и оба они любовно смотрел друг на друга. Вот он
наклонился к ней, и
губы их слилились в нежном поцелуе.
На лице Елизаветы Петровны была написана тревога. Маркиз несколько раз посмотрел на нее с чуть заметной ободряющей улыбкой. Герцогиня Анна Леопольдовна перехватила один из этих взглядов,
наклонилась к цесаревне, сказала ей что-то шепотом и вышла из-за стола. Великая княжна последовала за ней, закусив нижнюю
губу, что служило у нее признаком сильного раздражения.
Он схватил ее руку и припал
к ней пересохшими
губами. Она не только не отнимала ее, но напротив,
наклонилась к нему и обожгла ему щеку поцелуем. Он упал
к ее ногам.
То, чего искал он наяву, явилось в этом, уже более спокойном и здоровом сне. Снова
к его изголовью подошла виденная им в бреду прелестная девушка,
наклонилась близко
к его лицу, и он почувствовал на своих
губах нежный поцелуй.
Княжна Людмила Васильевна встала с кресла при входе его в кабинет и пошла
к нему навстречу усталой походкой. Князь
наклонился к поданной ею ему руке и горячо поцеловал ее. Чуть заметная усмешка мелькнула на побелевших
губах княжны.
Суворов
наклонялся к ней и дотрагивался
губами до ее пересохших, как огонь горячих
губ.
Фимка
наклонилась к Глебу Алексеевичу и нежно поцеловала его в лоб. По лицу его разлилось какое-то необычайное спокойствие, он нашел в себе силы обхватить голову Фимки руками и, наклонив
к себе, поцеловал ее в
губы. Это был нежный поцелуй чистой любви, который способен вдохнуть в человека не только нравственные, но и физические силы. В нем не было разрушительно адского огня, в нем был огонь, дающий свет и тепло.
Ой, что началось! Хлопали с воодушевлением, с восторгом и долго не хотели затихнуть. Бася из-за стола президиума улыбалась суровыми черными своими глазами и приветливо кивала Лельке. Член райкома,
наклонившись к председателю, спрашивал ее фамилию. Лелька стремительно села рядом. С чуть заметной усмешкой на тонких
губах товарищ обратился
к ней...
Тело грузно свалилось со стола и грузно стукнулось волосатым затылком. Павел
наклонился и посмотрел на него: голый высокий живот еще вздымался, и Павел ткнул в него ножом, как в пузырь, из которого нужно выпустить воздух. Потом Павел выпрямился и с ножом в руке, весь красный, как мясник, с разорванною в драке
губою, обернулся
к двери.
Он схватился за голову и
наклонился над столом. Исанка подошла
к нему близко, положила руку на плечо и, прикусив
губу, заглянула ему в глаза серьезным, пристальным взглядом.
— Да, — сказала графиня и протянула ему руку и с смешанным чувством отчужденности и нежности прижалась
губами к его лбу, когда он
наклонился над ее рукой. Она желала любить его, как сына; но чувствовала, что он был чужой и страшный для нее человек.