Неточные совпадения
Стало быть, все дело заключалось в недоразумении, и это оказывается тем достовернее, что глуповцы даже и до сего дня не могут разъяснить значение
слова"академия", хотя его-то именно и
напечатал Бородавкин крупным шрифтом (см. в полном собрании прокламаций № 1089).
— Ну, что ж ты расходилась так? Экая занозистая! Ей скажи только одно
слово, а она уж в ответ десяток! Поди-ка принеси огоньку
запечатать письмо. Да стой, ты схватишь сальную свечу, сало дело топкое: сгорит — да и нет, только убыток, а ты принеси-ка мне лучинку!
Она написала несколько
слов и
запечатала.
Она бросалась в постель, закрывала лицо руками и через четверть часа вскакивала, ходила по комнате, падала в кресла, и опять начинала ходить неровными, порывистыми шагами, и опять бросалась в постель, и опять ходила, и несколько раз подходила к письменному столу, и стояла у него, и отбегала и, наконец, села, написала несколько
слов,
запечатала и через полчаса схватила письмо, изорвала, сожгла, опять долго металась, опять написала письмо, опять изорвала, сожгла, и опять металась, опять написала, и торопливо, едва
запечатав, не давая себе времени надписать адреса, быстро, быстро побежала с ним в комнату мужа, бросила его да стол, и бросилась в свою комнату, упала в кресла, сидела неподвижно, закрыв лицо руками; полчаса, может быть, час, и вот звонок — это он, она побежала в кабинет схватить письмо, изорвать, сжечь — где ж оно? его нет, где ж оно? она торопливо перебирала бумаги: где ж оно?
Года через три, в 1885 году, во время первого большого бунта у Морозовых, — я в это время работал в «Русских ведомостях», — в редакцию прислали описание бунта, в котором не раз упоминалось о сгоревших рабочих и прямо цитировались
слова из моей корреспонденции, но ни строчки не
напечатали «Русские ведомости» — было запрещено.
Вся эта путаница ощущений до того измучила бедную женщину, что она, не сказав более ни
слова мужу, ушла к себе в комнату и там легла в постель. Егор Егорыч, в свою очередь, тоже был рад уходу жены, потому что получил возможность
запечатать письмо и отправить на почту.
В почтовой конторе при появлении начальника губернии, произошел маленький переполох: чиновники, удивленные и отчасти испуганные таким нечаянным посещением его, принялись проворно запаковывать и
запечатывать деньги и документы Петра Григорьича и писать со
слов управляющего адресы, а губернатор тем временем, развернув книгу денежных выдач, стал просматривать ее.
Таков был Николай Иванович Пастухов [Года через три, в 1885 году, во время первой большой стачки у Морозовых — я в это время работал в «Русских ведомостях» — в редакцию прислали описание стачки, в котором не раз упоминалось о сгоревших рабочих и прямо цитировались
слова из моей корреспонденции, но ни строчки не
напечатали «Русские ведомости» — было запрещено.].
Грубовато оно было, слишком специально, много чисто бурлацких
слов. Я тогда и не мечтал, что когда-нибудь оно будет напечатано. Отдал отцу — и забыл. Только лет через восемь я взял его у отца, поотделал слегка и в 1882 году
напечатал в журнале «Москва», дававшем в этот год премии — картину «Бурлаки на Волге».
Печатаю их для рыбаков по склонности, для охотников, для которых
слова: удочка и уженье —
слова магические, сильно действующие на душу.
Словом сказать, попробуйте
напечатать в Петербурге книгу, в которой есть красная строка:"Смею ли присовокупить?" — непременно все цензурное ведомство всполошится.
— Болдоху хорошо знаю. Он мне сам рассказывал о Гуслицком сундуке, а я с его
слов напечатал подробности… Небольшой, с усами, звали Сергей Антонов, помню…
Но что я говорю? если одна только рота французских солдат выйдет из России, то и тогда французы станут говорить и
печатать, что эта горсть бесстрашных, этот священный легион не бежал, а спокойно отступил на зимние квартиры и что во время бессмертной своей ретирады [отступления (франц.)] беспрестанно бил большую русскую армию; и нет сомнения, что в этом хвастовстве им помогут русские, которые станут повторять вслед за ними, что климат, недостаток, стечение различных обстоятельств, одним
словом, все, выключая русских штыков, заставило отступить французскую армию.
— Ехал я всю ночь, разумеется, всю ночь не спал, — можете себе представить, как я спешил! — прибавляет он, обращаясь к Зине, — одним
словом, бранился, кричал, требовал лошадей, даже буянил из-за лошадей на станциях; если б
напечатать, вышла бы целая поэма в новейшем вкусе!
Иван Сергеевич Тургенев, знавший покойного Бенни за человека честного, вступился за оскорбление его памяти намеком, кинутым на нее упоминанием о тех толках, которые, по
словам некролога, «были неблагоприятны для Бенни», и
напечатал в другой газете, что покойный Бенни был человек чистый и неповинный в том, что столь недостойно на него возводилось.
В его
словах звучит досада, он порывисто двигается, брякают медали. А я — насторожился; мне было известно, что Плетнев
печатает на гектографе некие листочки.
И, однако ж, дело было так щекотливо, что Новиков,
напечатав сначала обещание продолжать эти отрывки, не мог сдержать
слова, да и первый-то отрывок мог поместить не иначе, как с таким послесловием: «Сие сатирическое сочинение, под названием путешествия в **, получил я от г. И. Т. с прошением, чтобы оно помещено было в моих листах.
Советник. А она так разумна, что все ее
слова напечатать можно.
Я удостоверен, что они были получены Гоголем, потому что в одном своем письме Погодин очень неделикатно напоминает об них Гоголю, тогда как он дал честное
слово нам, что Гоголь никогда не узнает о нашей складчине; но вот что непостижимо: когда финансовые дела Гоголя поправились, когда он
напечатал свои сочинения в четырех томах, тогда он поручил все расплаты Шевыреву и дал ему собственноручный регистр, в котором даже все мелкие долги были записаны с точностью; об этих же двух тысячах не упомянуто; этот регистр и теперь находится у Шевырева.
Плетнев
печатает эту книгу в возможном секрете и потому не говорит об этом никому ни
слова.
Этим письмом исчерпываются материалы, предназначенные С. Т. Аксаковым для книги «История моего знакомства с Гоголем». После смерти Гоголя Аксаков
напечатал в «Московских ведомостях» две небольшие статьи: «Письмо к друзьям Гоголя» и «Несколько
слов о биографии Гоголя», хронологически как бы завершающие события, о которых повествуют аксаковские мемуары (см. эти статьи в четвертом томе).
Эта осадная цензура, руководствуясь военным регламентом Петра I и греческим Номоканоном, запретила
печатать что бы то ни было, писанное мною, хотя бы то было
слово о пользе тайной полиции и явного самодержавия или задушевная переписка с друзьями о выгодах крепостного состояния, телесных наказаний и рекрутских наборов.
— Наше вам наиглубочайшее! — молвил Алексей, напрасно протягивая руку. — А уж насчет свадьбы-то попомните, Сергей Андреич… Пожалуйте-с… Угощение будет такое-с, что только ах: напитки заморские, кушаньи первый сорт… от кондитера-с… Да мы к вам билетец пришлем, золотом
слова напечатать желаем… Да-с…
Мы возмущаемся на телесные преступления: объелся, подрался, прелюбодействовал, убил, — а легко смотрим на преступления
слова: осудил, оскорбил, передал,
напечатал, написал вредные, развращающие
слова, а между тем последствия преступлений
слова гораздо более тяжелы и значительны, чем преступления тела. Разница только в том, что зло телесных преступлений тотчас же заметно. Зло же преступления
слова мы не замечаем, потому что оно сказывается далеко от нас и по месту и по времени.
Не только
печатать, а даже и дружески предупреждать стало бесполезно, и я прекрасно это чувствую сию минуту, дописывая вам настоящие строки, но верьте мне, что я вам говорю правду, верьте… верьте хоть ради того, черт возьми, что стоя этак на ножах друг с другом, как стали у нас друг с другом все в России, приходится верить, что без доверия жить нельзя, что… одним
словом, надоверить».
И вот, когда мне пришлось, говоря о русской молодежи 60-х годов, привести собственные
слова из статьи моей в"Библиотеке"""День"о молодом поколении"(где я выступал против Ивана Аксакова), я, работая в читальне Британского музея, затребовал тот журнал, где напечатана статья, и на мою фамилию Боборыкин, с инициалами П.Д., нашел в рукописном тогда каталоге перечень всего, что я
напечатал в"Библиотеке".
Журналы, забившие тревогу по поводу той массы неприличных
слов, которая значится в романе, в голос признали за автором несомненное дарование, в том числе и «Figaro», a «Figaro»
печатает в воскресные дни до 80 000 экземпляров.
В то время, когда на юбилее московского актера упроченное тостом явилось общественное мнение, начавшее карать всех преступников; когда грозные комиссии из Петербурга поскакали на юг ловить, обличать и казнить комиссариатских злодеев; когда во всех городах задавали с речами обеды севастопольским героям и им же, с оторванными руками и ногами, подавали трынки, встречая их на мостах и дорогах; в то время, когда ораторские таланты так быстро развились в народе, что один целовальник везде и при всяком случае писал и
печатал и наизусть сказывал на обедах речи, столь сильные, что блюстители порядка должны были вообще принять укротительные меры против красноречия целовальника; когда в самом аглицком клубе отвели особую комнату для обсуждения общественных дел; когда появились журналы под самыми разнообразными знаменами, — журналы, развивающие европейские начала на европейской почве, но с русским миросозерцанием, и журналы, исключительно на русской почве, развивающие русские начала, однако с европейским миросозерцанием; когда появилось вдруг столько журналов, что, казалось, все названия были исчерпаны: и «Вестник», и «
Слово», и «Беседа», и «Наблюдатель», и «Звезда», и «Орел» и много других, и, несмотря на то, все являлись еще новые и новые названия; в то время, когда появились плеяды писателей, мыслителей, доказывавших, что наука бывает народна и не бывает народна и бывает ненародная и т. д., и плеяды писателей, художников, описывающих рощу и восход солнца, и грозу, и любовь русской девицы, и лень одного чиновника, и дурное поведение многих чиновников; в то время, когда со всех сторон появились вопросы (как называли в пятьдесят шестом году все те стечения обстоятельств, в которых никто не мог добиться толку), явились вопросы кадетских корпусов, университетов, цензуры, изустного судопроизводства, финансовый, банковый, полицейский, эманципационный и много других; все старались отыскивать еще новые вопросы, все пытались разрешать их; писали, читали, говорили проекты, все хотели исправить, уничтожить, переменить, и все россияне, как один человек, находились в неописанном восторге.