Неточные совпадения
Перебивши и перетопивши целую уйму
народа, они основательно заключили, что теперь в Глупове крамольного [Крамо́ла — заговор, мятеж.] греха не
осталось ни на эстолько.
—…мрет без помощи? Грубые бабки замаривают детей, и
народ коснеет в невежестве и
остается во власти всякого писаря, а тебе дано в руки средство помочь этому, и ты не помогаешь, потому что, по твоему, это не важно. И Сергей Иванович поставил ему дилемму: или ты так неразвит, что не можешь видеть всего, что можешь сделать, или ты не хочешь поступиться своим спокойствием, тщеславием, я не знаю чем, чтоб это сделать.
Светлица была убрана во вкусе того времени, о котором живые намеки
остались только в песнях да в народных домах, уже не поющихся более на Украйне бородатыми старцами-слепцами в сопровождении тихого треньканья бандуры, в виду обступившего
народа; во вкусе того бранного, трудного времени, когда начались разыгрываться схватки и битвы на Украйне за унию.
В распивочной на ту пору
оставалось мало
народу.
Без пользы сила в нём, напрасен рёв и стон,
Как он ни рвался, ни метался,
Но всё добычею охотника
остался,
И в клетке напоказ
народу увезён.
Он отворотился и отъехал, не сказав более ни слова. Швабрин и старшины последовали за ним. Шайка выступила из крепости в порядке.
Народ пошел провожать Пугачева. Я
остался на площади один с Савельичем. Дядька мой держал в руках свой реестр и рассматривал его с видом глубокого сожаления.
— Интересно, что сделает ваше поколение, разочарованное в человеке? Человек-герой, видимо, антипатичен вам или пугает вас, хотя историю вы мыслите все-таки как работу Августа Бебеля и подобных ему. Мне кажется, что вы более индивидуалисты, чем народники, и что массы выдвигаете вы вперед для того, чтоб самим
остаться в стороне. Среди вашего брата не чувствуется человек, который сходил бы с ума от любви к
народу, от страха за его судьбу, как сходит с ума Глеб Успенский.
Ел человек мало, пил осторожно и говорил самые обыкновенные слова, от которых в памяти не
оставалось ничего, — говорил, что на улицах много
народа, что обилие флагов очень украшает город, а мужики и бабы окрестных деревень толпами идут на Ходынское поле.
И те и другие подозрительны, недоверчивы: спасаются от опасностей за системой замкнутости, как за каменной стеной; у обоих одна и та же цивилизация, под влиянием которой оба
народа, как два брата в семье, росли, развивались, созревали и состарелись. Если бы эта цивилизация была заимствована японцами от китайцев только по соседству, как от чужого племени, то отчего же манчжуры и другие
народы кругом
остаются до сих пор чуждыми этой цивилизации, хотя они еще ближе к Китаю, чем Япония?
И опять могло случиться, что первобытный, общий язык того и другого
народа — у китайцев так и
остался китайским, а у японцев мог смешаться с языком quasi-малайцев или тех островитян, которых они застали на Нипоне, Киузиу и других островах и которые могли быть, пожалуй, и курильцы.
Многие обрадовались бы видеть такой необыкновенный случай: праздничную сторону
народа и столицы, но я ждал не того; я видел это у себя; мне улыбался завтрашний, будничный день. Мне хотелось путешествовать не официально, не приехать и «осматривать», а жить и смотреть на все, не насилуя наблюдательности; не задавая себе утомительных уроков осматривать ежедневно, с гидом в руках, по стольку-то улиц, музеев, зданий, церквей. От такого путешествия
остается в голове хаос улиц, памятников, да и то ненадолго.
Рассвело уже настолько, что было видно, но солнце еще не вставало. На могилках вокруг церкви расселся
народ. Катюша
оставалась в церкви, и Нехлюдов остановился, ожидая ее.
Жара в накаленном в продолжение целого дня солнцем и полном
народа большом вагоне третьего класса была такая удушливая, что Нехлюдов не пошел в вагон, а
остался на тормазе.
Почти не
оставалось сил у русского
народа для свободной творческой жизни, вся кровь шла на укрепление и защиту государства.
И думается, что для великой миссии русского
народа в мире
останется существенной та великая христианская истина, что душа человеческая стоит больше, чем все царства и все миры…
Великие жертвы понес русский
народ для создания русского государства, много крови пролил, но сам
остался безвластным в своем необъятном государстве.
Идея России
остается истинной и после того, как
народ изменил своей идее, после того, как он низко пал.
Отношения между русским
народом, которого славянофилы прославляли
народом безгосударственным, и огромным русским государством до сих пор
остаются загадкой философии русской истории.
Но русский
народ не должен
оставаться в одиночестве, на которое обрекает его происшедшая катастрофа.
И если
народы Запада принуждены будут, наконец, увидеть единственный лик России и признать ее призвание, то
остается все еще неясным, сознаем ли мы сами, чт́о есть Россия и к чему она призвана?
Россия, как Божья мысль,
осталась великой, в ней есть неистребимое онтологическое ядро, но
народ совершил предательство, соблазнился ложью.
Все
остается в глубине у русского
народа, и он не умеет себя пластически-благообразно выявить.
Святость навеки
останется у русского
народа, как его достояние, но он должен обогатиться новыми ценностями.
Голубчик сизокрылый,
Тепло мое сердечко, благодарной
Навек тебе
останусь; ты от сраму,
От жгучих игл насмешки и покоров
Купаве спас девическую гордость.
При всем честном
народе поцелуем
Сравнял меня, забытую, со всеми.
С той минуты, как исчез подъезд Стаффорд Гауза с фактотумами, лакеями и швейцаром сутерландского дюка и толпа приняла Гарибальди своим ура — на душе стало легко, все настроилось на свободный человеческий диапазон и так
осталось до той минуты, когда Гарибальди, снова теснимый, сжимаемый
народом, целуемый в плечо и в полы, сел в карету и уехал в Лондон.
Такова судьба всего истинно социального, оно невольно влечет к круговой поруке
народов… Отчуждаясь, обособляясь, одни
остаются при диком общинном быте, другие — при отвлеченной мысли коммунизма, которая, как христианская душа, носится над разлагающимся телом.
Цель ее состояла в том, чтоб удалить Гарибальди от
народа, то есть от работников, и отрезать его от тех из друзей и знакомых, которые
остались верными прежнему знамени, и, разумеется, — пуще всего от Маццини.
Народ, собравшись на Примроз-Гиль, чтоб посадить дерево в память threecentenari, [трехсотлетия (англ.).]
остался там, чтоб поговорить о скоропостижном отъезде Гарибальди. Полиция разогнала
народ. Пятьдесят тысяч человек (по полицейскому рапорту) послушались тридцати полицейских и, из глубокого уважения к законности, вполовину сгубили великое право сходов под чистым небом и во всяком случае поддержали беззаконное вмешательство власти.
Жертвы петровского разрыва с
народом, они
остались чудаками и капризниками; это были люди не только не нужные, но и не жалкие.
Одна лекция
осталась у меня в памяти, — это та, в которой он говорил о книге Мишле «Le Peuple» [«
Народ» (фр.).] и о романе Ж. Санда «La Mare au Diable», [«Чертова лужа» (фр.).] потому что он в ней живо коснулся живого и современного интереса.
Народ затих, но
остался и простоял все время, пока Гарибальди уехал.
Возбужденные другими, они идут до крайних следствий; нет
народа, который глубже и полнее усваивал бы себе мысль других
народов,
оставаясь самим собою.
Я не могу поставить себя вне судьбы своего
народа,
оставаясь на высоте каких-нибудь отвлеченных либерально-демократических принципов.
— Господи, что прежде-то было, Илья Фирсыч? — повторял он, качая головой. — Разве это самое кто-нибудь может понять?.. Таких-то и людей больше не
осталось. Нынче какой
народ пошел: троюродное наплевать — вот и вся музыка. Настоящего-то и нет. Страху никакого, а каждый норовит только себя выше протчих
народов оказать. Даже невероятно смотреть.
Яша(Любови Андреевне). Любовь Андреевна! Позвольте обратиться к вам с просьбой, будьте так добры! Если опять поедете в Париж, то возьмите меня с собой, сделайте милость. Здесь мне
оставаться положительно невозможно. (Оглядываясь, вполголоса.) Что ж там говорить, вы сами видите, страна необразованная,
народ безнравственный, притом скука, на кухне кормят безобразно, а тут еще Фирс этот ходит, бормочет разные неподходящие слова. Возьмите меня с собой, будьте так добры!
В письме к Мишле, в котором Герцен защищает русский
народ, он пишет, что прошлое русского
народа темно, его настоящее ужасно,
остается вера в будущее.
Чаадаев думал, что силы русского
народа не были актуализированы в его истории, они
остались как бы в потенциальном состоянии.
Но он, подобно русскому
народу, недостаточно себя актуализировал,
остался в потенциальном состоянии.
Славянофилы были уверены, что русский
народ не любит власти и государствования и не хочет этим заниматься, хочет
остаться в свободе духа.
Г. Федотов подчеркивает, что в духовных стихах недостает веры в Христа-Искупителя, Христос
остается судьей, т. е.
народ как бы не видит кенозиса Христа.
Русаки — большие охотники до хлебной пищи, и потому ближайшие от деревень постоянно посещают хлебные гумна, даже ложатся в них на день и так бывают смелы, что, несмотря на ежедневные крестьянские работы и на гам
народа и стук цепов,
остаются спокойно на своих логовах.
Старик поводил усами и хохотал, рассказывая с чисто хохляцким юмором соответствующий случай. Юноши краснели, но в свою очередь не
оставались в долгу. «Если они не знают Нечипора и Хведька из такой-то деревни, зато они изучают весь
народ в его общих проявлениях; они смотрят с высшей точки зрения, при которой только и возможны выводы и широкие обобщения. Они обнимают одним взглядом далекие перспективы, тогда как старые и заматерелые в рутине практики из-за деревьев не видят всего леса».
Мне кажется, он, наверно, думал дорогой: «Еще долго, еще жить три улицы
остается; вот эту проеду, потом еще та
останется, потом еще та, где булочник направо… еще когда-то доедем до булочника!» Кругом
народ, крик, шум, десять тысяч лиц, десять тысяч глаз, — все это надо перенести, а главное, мысль: «Вот их десять тысяч, а их никого не казнят, а меня-то казнят!» Ну, вот это все предварительно.
Напустив на себя храбрости, Яша к вечеру заметно остыл и только почесывал затылок. Он сходил в кабак, потолкался на
народе и пришел домой только к ужину. Храбрости
оставалось совсем немного, так что и ночь Яша спал очень скверно, и проснулся чуть свет. Устинья Марковна поднималась в доме раньше всех и видела, как Яша начинает трусить. Роковой день наступал. Она ничего не говорила, а только тяжело вздыхала. Напившись чаю, Яша объявил...
Тоже ведь и к деньгам большую надо привычку иметь, а
народ бедный, необычный, ну,
осталось у него двадцать целковых — он и не знает, что с ними делать.
Отчаянная свалка прекратилась только с появлением на поле битвы Петра Елисеича.
Народ бросился врассыпную, а в кругу
остались лежавшие пластом Терешка-казак и Макар Горбатый. Их так замертво и снесли в ближайшую избу.
— Мы-то в уме, а вот как вы спихиваться будете с Леонидом-то Федоровичем… Он нас достиг, так теперь пусть сам управляется. Когда еще чужестранный
народ наберется, а полая вода сойдет. Как бы вы на сухом берегу не
остались.
До Петрова дня
оставались еще целые сутки, а на росстани
народ уже набирался. Это были все дальние богомольцы, из глухих раскольничьих углов и дальних мест. К о. Спиридонию шли благочестивые люди даже из Екатеринбурга и Златоуста, шли целыми неделями. Ключевляне и самосадчане приходили последними, потому что не боялись опоздать. Это было на руку матери Енафе: она побаивалась за свою Аглаиду… Не вышло бы чего от ключевлян, когда узнают ее. Пока мать Енафа мало с кем говорила, хотя ее и знали почти все.
Набат точно вымел весь
народ из господского дома,
остались только Домнушка, Катря и Нюрочка, да бродил еще по двору пьяный коморник Антип.
Народ с площади бросился к кабаку, — всех гнало любопытство посмотреть, как будет исправник ловить Окулка. Перепуганные Катря и Нюрочка прибежали в кухню к Домнушке и не знали, куда им спрятаться.
— Как бы не так!.. Тоже и старцы ущитились, ну, да в лесу, известно, один Микола бог… Троих, сказывают, старичков порешили лесообъездчики, а потом стащили в один скиток и скиток подпалили. Одни угольки
остались… Кто их в лесу-то видел? Да и
народ все такой, за которого и ответу нет: бродяги, беглые солдаты, поселенцы. Какой за них ответ? Все равно как лесной зверь, так и они.