Неточные совпадения
Он слушал
и химию,
и философию прав,
и профессорские углубления во все тонкости политических
наук,
и всеобщую историю
человечества в таком огромном виде, что профессор в три года успел только прочесть введение да развитие общин каких-то немецких городов; но все это оставалось в голове его какими-то безобразными клочками.
Ты возразил, что человек жив не единым хлебом, но знаешь ли, что во имя этого самого хлеба земного
и восстанет на тебя дух земли,
и сразится с тобою,
и победит тебя,
и все пойдут за ним, восклицая: «Кто подобен зверю сему, он дал нам огонь с небеси!» Знаешь ли ты, что пройдут века
и человечество провозгласит устами своей премудрости
и науки, что преступления нет, а стало быть, нет
и греха, а есть лишь только голодные.
Гнет позитивизма
и теории социальной среды, давящий кошмар необходимости, бессмысленное подчинение личности целям рода, насилие
и надругательство над вечными упованиями индивидуальности во имя фикции блага грядущих поколений, суетная жажда устроения общей жизни перед лицом смерти
и тления каждого человека, всего
человечества и всего мира, вера в возможность окончательного социального устроения
человечества и в верховное могущество
науки — все это было ложным, давящим живое человеческое лицо объективизмом, рабством у природного порядка, ложным универсализмом.
Это все молодежь свежая; все они с пламенной любовью ко всему
человечеству; все мы говорили о нашем настоящем, будущем, о
науках, о литературе
и говорили так хорошо, так прямо
и просто…
— Вся эта военная доблесть,
и дисциплина,
и чинопочитание,
и честь мундира,
и вся военная
наука, — вся зиждется только на том, что
человечество не хочет, или не имеет, или не смеет сказать „не хочу!“.
Между тем
человечество искони связано с природой неразрывной связью
и, сверх того, обладает прикладною
наукой, которая с каждым днем приносит новые открытия.
Сущность всякого религиозного учения — не в желании символического выражения сил природы, не в страхе перед ними, не в потребности к чудесному
и не во внешних формах ее проявления, как это думают люди
науки. Сущность религии в свойстве людей пророчески предвидеть
и указывать тот путь жизни, по которому должно идти
человечество, в ином, чем прежнее, определении смысла жизни, из которого вытекает
и иная, чем прежняя, вся будущая деятельность
человечества.
И потому религия, во-первых, не есть, как это думает
наука, явление, когда-то сопутствовавшее развитию
человечества, но потом пережитое им, а есть всегда присущее жизни
человечества явление,
и в наше время столь же неизбежно присущее
человечеству, как
и во всякое другое время. Во-вторых, религия всегда есть определение деятельности будущего, а не прошедшего,
и потому очевидно, что исследование прошедших явлений ни в каком случае не может захватить сущности религии.
Учение это, по мнению людей
науки, заключающееся только в его догматической стороне — в учении о троице, искуплении, чудесах, церкви, таинствах
и пр. — есть только одна из огромного количества религий, которые возникали в
человечестве и теперь, сыграв свою роль в истории, отживает свое время, уничтожаясь перед светом
науки и истинного просвещения.
Для того, чтобы ясно было, как невозможно при таком взгляде понять христианское учение, необходимо составить себе понятие о том месте, которое в действительности занимали
и занимают религии вообще
и, в частности, христианская в жизни
человечества,
и о том значении, которое приписывается им
наукой.
Христианство понимается теперь исповедующими церковные учения как сверхъестественное, чудесное откровение обо всем том, что сказано в символе веры; неверующими же, — как пережитое
человечеством проявление его потребности веры в сверхъестественное; как историческое явление, вполне выразившееся в католичестве, православии, протестантстве
и не имеющее уже для нас никакого жизненного значения. Для верующих значение учения скрывается церквью, для неверующих —
наукою.
Строятся крепости, арсеналы
и корабли, производят беспрестанно оружия, которые в самое короткое время заменяются другими, потому что
наука, которая должна бы была быть направлена всегда на благо
человечества, содействует, к сожалению, делу разрушения, придумывает новые
и новые средства убивать большие количества людей в наиболее короткое время.
Люди чистой
науки, делавшие астрономические
и физические открытия или установлявшие новые философские начала, умели слушать голос естественных здравых требований ума
и помогали
человечеству избавляться от тех или других искусственных комбинаций, вредивших устройству общего благоденствия.
— Наше дело — учиться
и учиться, стараться накоплять возможно больше знаний, потому что серьезные общественные течения там, где знания,
и счастье будущего
человечества только в знании. Пью за
науку!
— Дело не в состоянии, — возразил доктор, — но вы забываете, что я служитель
и жрец
науки, что практикой своей я приношу пользу
человечеству; неужели я мое знание
и мою опытность должен зарыть в землю
и сделаться тунеядцем?.. Такой ценой нельзя никаких благ мира купить!
— «Опыт решения социального вопроса по последним данным
науки и на основании указаний практики, поскольку он касается всего
человечества вообще, русского народа в частности
и приисков в особенности…»
Историческая
наука недаром отделила последние четыре столетия
и существенным признаком этого отграничения признала великие изобретения
и открытия XV века. Здесь проявления усилий человеческой мысли дали жизни
человечества совсем иное содержание
и раз навсегда доказали, что общественные
и политические формы имеют только кажущуюся самостоятельность, что они делаются шире
и растяжимее по мере того, как пополняется
и усложняется материал, составляющий их содержание.
Они не имели иных требований, кроме потребности вéдения, но это было своевременно; они труженически разработали для
человечества путь
науки; для них примирение в
науке было наградой; они имели право, по историческому месту своему, удовлетвориться во всеобщем; они были призваны свидетельствовать миру о совершившемся самопознании
и указать путь к нему: в этом состояло их деяние.
«Да у них своя
наука!»
И против этого не будем спорить; но мы говорим о
науке,
человечеству принадлежащей, а не Китаю, не Японии
и другим ученым государствам.
Из врат храма
науки человечество выйдет с гордым
и поднятым челом, вдохновенное сознанием: omnia sua secum portans [все свое неся с собой (лат.).] — на творческое создание веси божией.
Впрочем, славянофилы пощадили бы, по всей вероятности, г. Жеребцова за то, что он написал о будущей народной
науке, между прочим, следующее: «Славянин упростит приложение знания к пользам
человечества и обобщит это приложение.
В тот самый период времени Роберт Овэн написал
и издал первую из семи частей «Книги нового нравственного мира», долженствующей заключать в себе изложение
науки о природе человека. Такой книги доселе недоставало
человечеству,
и автор будет ее защищать против всех, которые сочтут своим долгом или найдут выгодным нападать на нее.
Человек, посвятивший себя
науке и записавшийся в благодетели
человечества, не может обойтись без пары лошадей, хорошей мебели
и проч.
Вредно распространение между людьми мыслей о том, что наша жизнь есть произведение вещественных сил
и находится в зависимости от этих сил. Но когда такие ложные мысли называются
науками и выдаются за святую мудрость
человечества, то вред, производимый таким учением, ужасен.
Религия представляет собой настолько универсальный факт человеческой жизни, что просто его отрицать никому невозможно; если
и скажут, что религия не может в настоящее время считаться свойственной в одинаковой мере всему
человечеству, то ведь не надо забывать, что этот же аргумент еще в большей степени применим к эстетике, этике, даже
науке.
Разумеется, для
человечества, насколько оно живет в плоскости ума, а следовательно, до известной степени обречено на
науку и философию, должна иметь силу этика ума, существует обязанность логической честности, борьбы с умственной ленью, добросовестного преодоления преодолимых трудностей, но религиозно перед человеком ставится еще высшая задача — подняться над умом, стать выше ума,
и именно этот путь указуют люди христианского, религиозного подвига [На основании сказанного определяется
и наш ответ на вопрос о «преображении разума», поставленный кн.
Огонь, горевший в груди Эренштейна, скоро сообщался вновь душе художника,
и Аристотель, забывая горькие опыты, присоединял свои мечты к его мечтам, созидал с ним храмы
науке, любви к
человечеству, всему прекрасному
и обещал Антону помогать ему во всем.
Науке своей он был предан беззаветно
и высоко ставил призвание врача как друга
человечества.
Надо было оставаться с именами неуча, невежи, коновала или победить противника своим искусством, своим знанием, выиграть навсегда доверие русского властителя
и народа его, вырвать из рук невежества
и зависти венок
и для
науки, для пользы
человечества…
Мало того: как всегда бывает,
наука признала именно это случайное, уродливое положение нашего общества за закон всего
человечества. Ученые Тиле, Спенсер
и друг. пресерьезно трактуют о религии, разумея под нею метафизические учения о начале всего
и не подозревая, что говорят не о всей религии, а только о части ее.
Вывод же, который можно сделать из этого, тот, что надо перестать думать, что любовь плотская есть нечто особенно возвышенное, а надо понять, что цель, достойная человека, — служение ли
человечеству, отечеству,
науке, искусству ли (не говоря уже о служении Богу) — какая бы она ни была, если только мы считаем ее достойной человека, не достигается посредством соединения с предметом любви в браке или вне его, а что, напротив, влюбление
и соединение с предметом любви (как бы ни старались доказывать противное в стихах
и прозе) никогда не облегчает достижение достойной человека цели, но всегда затрудняет его.
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за всё совершавшееся в Европе,
и лицо не выдуманное, а живое, имеющее как
и каждый человек, свои личные привычки, страсти, стремления к добру, красоте, истине, — что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо
человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся
наукой, т. е. читанием книжек, лекций
и списыванием этих книжек
и лекций в одну тетрадку.
Религия, здравый смысл
человечества,
науки права
и сама история одинаково понимают это отношение между необходимостью
и свободой.
Если бы область человеческого знания ограничивалась одним отвлеченным мышлением, то, подвергнув критике то объяснение власти, которое дает
наука,
человечество пришло бы к заключению, что власть есть только слово
и в действительности не существует. Но для познавания явлений, кроме отвлеченного мышления, человек имеет орудие опыта, на котором он поверяет результаты мышления.
И опыт говорит, что власть не есть слово, но действительно существующее явление.
Историческая
наука до сих пор, по отношению к вопросам
человечества, подобна обращающимся деньгам, — ассигнациям
и звонкой монете.
За разрешением этих вопросов мы обращаемся к
науке истории, имеющей целью самопознание народов
и человечества.
Но новая
наука истории не может отвечать таким образом.
Наука не признает воззрения древних на непосредственное участие Божества в делах
человечества и потому она должна дать другие ответы.