Неточные совпадения
Таково
начало летописного
рассказа, и хотя далее следует перерыв и летописец уже не возвращается к воспоминанию о картине, но нельзя не догадываться, что воспоминание это брошено здесь недаром.
Так
начинает свой
рассказ летописец и затем, сказав несколько слов в похвалу своей скромности, продолжает...
Стараясь как можно быть обстоятельнее, Левин
начал рассказывать все ненужные подробности о положении жены, беспрестанно перебивая свой
рассказ просьбами о том, чтобы доктор сейчас же с ним поехал.
И княгиня, наклонившись к папа,
начала ему рассказывать что-то с большим одушевлением. Окончив
рассказ, которого я не слыхал, она тотчас засмеялась и, вопросительно глядя в лицо папа, сказала...
Рассказ его жадно слушали; но когда он думал, что уже кончил и удовлетворил своих слушательниц, то оказалось, что для них он как будто еще и не
начинал.
Была ужасная пора,
Об ней свежо воспоминанье…
Об ней, друзья мои, для вас
Начну свое повествованье.
Печален будет мой
рассказ.
Прервав
рассказ, Гогина
начала уговаривать Любашу идти домой и лечь, но та упрямо и сердито отказалась.
— Ну, — сказал он, не понижая голоса, — о ней все собаки лают, курицы кудакают, даже свиньи хрюкать
начали. Скучно, батя! Делать нечего. В карты играть — надоело, давайте сделаем революцию, что ли? Я эту публику понимаю. Идут в революцию, как неверующие церковь посещают или участвуют в крестных ходах. Вы знаете —
рассказ напечатал я, — не читали?
Когда, приехав с дачи, Вера Петровна и Варавка выслушали подробный
рассказ Клима, они тотчас же
начали вполголоса спорить. Варавка стоял у окна боком к матери, держал бороду в кулаке и морщился, точно у него болели зубы, мать, сидя пред трюмо, расчесывала свои пышные волосы, встряхивая головою.
Они сидели в полумраке. Она, поникнув головой, не глядела на него и ожидала. Райский
начал свой
рассказ, стараясь подойти «к беде» как можно мягче и осторожнее.
После первых взрывов рыданий и истерики она даже с охотой
начала говорить, и
рассказ ее я выслушал жадно.
Он беспрерывно меня перебивал, чуть лишь я раскрывал рот, чтоб
начать мой
рассказ, и
начинал говорить совершенно какой-нибудь особенный и не идущий вздор; говорил возбужденно, весело; смеялся Бог знает чему и даже хихикал, чего я от него никогда не видывал.
Он уже успел вполне войти в тон, хотя, впрочем, был и в некотором беспокойстве: он чувствовал, что находится в большом возбуждении и что о гусе, например, рассказал слишком уж от всего сердца, а между тем Алеша молчал все время
рассказа и был серьезен, и вот самолюбивому мальчику мало-помалу
начало уже скрести по сердцу: «Не оттого ли де он молчит, что меня презирает, думая, что я его похвалы ищу?
Я уже упоминал в
начале моего
рассказа, как Григорий ненавидел Аделаиду Ивановну, первую супругу Федора Павловича и мать первого сына его, Дмитрия Федоровича, и как, наоборот, защищал вторую его супругу, кликушу, Софью Ивановну, против самого своего господина и против всех, кому бы пришло на ум молвить о ней худое или легкомысленное слово.
Затем, описав путешествие к Лягавому и проведенную в угарной избе ночь и проч., довел свой
рассказ и до возвращения в город и тут
начал сам, без особенной уже просьбы, подробно описывать ревнивые муки свои с Грушенькой.
Здесь не место
начинать об этой новой страсти Ивана Федоровича, отразившейся потом на всей его жизни: это все могло бы послужить канвой уже иного
рассказа, другого романа, который и не знаю, предприму ли еще когда-нибудь.
— Четвертого дня, —
начал он с принужденной улыбкой и запинаясь, — я удивил вас своим
рассказом; сегодня удивлю еще более. С другим я, вероятно, не решился бы… так прямо… Но вы благородный человек, вы мне друг, не так ли? Послушайте: моя сестра, Ася, в вас влюблена.
Начиная печатать еще часть «Былого и думы», я опять остановился перед отрывочностью
рассказов, картин и, так сказать, подстрочных к ним рассуждений.
Хомяков спорил до четырех часов утра,
начавши в девять; где К. Аксаков с мурмолкой в руке свирепствовал за Москву, на которую никто не нападал, и никогда не брал в руки бокала шампанского, чтобы не сотворить тайно моление и тост, который все знали; где Редкин выводил логически личного бога, ad majorem gloriam Hegel; [к вящей славе Гегеля (лат.).] где Грановский являлся с своей тихой, но твердой речью; где все помнили Бакунина и Станкевича; где Чаадаев, тщательно одетый, с нежным, как из воску, лицом, сердил оторопевших аристократов и православных славян колкими замечаниями, всегда отлитыми в оригинальную форму и намеренно замороженными; где молодой старик А. И. Тургенев мило сплетничал обо всех знаменитостях Европы, от Шатобриана и Рекамье до Шеллинга и Рахели Варнгаген; где Боткин и Крюков пантеистически наслаждались
рассказами М. С. Щепкина и куда, наконец, иногда падал, как Конгривова ракета, Белинский, выжигая кругом все, что попадало.
Михей Зотыч поворчал, поглумился, а потом
начал рассказывать про свою поездку из скитов. Вахрушка в такт
рассказа только вздыхал и качал головой. Ох, пришла беда всем крещеным, — такая беда, что и не выговоришь!
Какие молодцы попадали сюда на службу уже после реформы 1884 г., видно из приказов о смещении с должностей, о предании суду или из официальных заявлений о беспорядках по службе, доходивших «до наглого разврата» (приказ № 87-й 1890 г.), или из анекдотов и
рассказов, вроде хотя бы
рассказа о каторжном Золотареве, человеке зажиточном, который водил компанию с чиновниками, кутил с ними и играл в карты; когда жена этого каторжника заставала его в обществе чиновников, то
начинала срамить его за то, что он водит компанию с людьми, которые могут дурно повлиять на его нравственность.
Дядя Максим всегда недовольно хмурился в таких случаях, и, когда на глазах матери являлись слезы, а лицо ребенка бледнело от сосредоточенных усилий, тогда Максим вмешивался в разговор, отстранял сестру и
начинал свои
рассказы, в которых, по возможности, прибегал только к пространственным и звуковым представлениям.
Когда же он откладывал дудку, она
начинала передавать ему свои детски-живые впечатления от окружающей природы; конечно, она не умела выражать их с достаточной полнотой подходящими словами, но зато в ее несложных
рассказах, в их тоне он улавливал характерный колорит каждого описываемого явления.
С необыкновенным достоинством, вполне соответствовавшим его осанистой наружности, тихим, любезным голосом
начал Афанасий Иванович один из своих «милых
рассказов».
— Слушайте, — как бы торопилась Аделаида, — за вами
рассказ о базельской картине, но теперь я хочу слышать о том, как вы были влюблены; не отпирайтесь, вы были. К тому же вы, сейчас как
начнете рассказывать, перестаете быть философом.
Рассказы англомана заключали в себе, должно быть, что-нибудь и веселое, потому что старичок
начал, наконец, смеяться желчному задору рассказчика.
Еще в
начале нашего
рассказа мы упомянули, что Епанчины пользовались общим и действительным уважением.
Может быть, мы не очень повредим выпуклости нашего
рассказа, если остановимся здесь и прибегнем к помощи некоторых пояснений для прямой и точнейшей постановки тех отношений и обстоятельств, в которых мы находим семейство генерала Епанчина в
начале нашей повести.
Он вдруг уселся без церемонии и
начал рассказывать.
Рассказ его был очень бессвязен; князь было поморщился и хотел уйти; но вдруг несколько слов поразили его. Он остолбенел от удивления… Странные вещи рассказал господин Лебедев.
— Остроумия нет, Настасья Филипповна, оттого и болтаю лишнее! — вскричал Фердыщенко,
начиная свой
рассказ.
Антон становился у двери, заложив назад руки,
начинал свои неторопливые
рассказы о стародавних временах, о тех баснословных временах, когда овес и рожь продавались не мерками, а в больших мешках, по две и по три копейки за мешок; когда во все стороны, даже под городом, тянулись непроходимые леса, нетронутые степи.
Из
рассказов их и разговоров с другими я узнал, к большой моей радости, что доктор Деобольт не нашел никакой чахотки у моей матери, но зато нашел другие важные болезни, от которых и
начал было лечить ее; что лекарства ей очень помогли сначала, но что потом она стала очень тосковать о детях и доктор принужден был ее отпустить; что он дал ей лекарств на всю зиму, а весною приказал пить кумыс, и что для этого мы поедем в какую-то прекрасную деревню, и что мы с отцом и Евсеичем будем там удить рыбку.
Несколько раз мать перерывала мой
рассказ; глаза ее блестели, бледное ее лицо вспыхивало румянцем, и прерывающимся от волнения голосом
начинала она говорить моему отцу не совсем понятные мне слова; но отец всякий раз останавливал ее знаком и успокаивал словами: «Побереги себя, ради бога, пожалей Сережу.
— Прежде всего — вы желали знать, —
начал Абреев, — за что вы обвиняетесь… Обвиняетесь вы, во-первых, за вашу повесть, которая, кажется, называется: «Да не осудите!» — так как в ней вы хотели огласить и распространить учения Запада, низвергнувшие в настоящее время весь государственный порядок Франции; во-вторых, за ваш
рассказ, в котором вы идете против существующего и правительством признаваемого крепостного права, — вот все обвинения, на вас взводимые; справедливы ли они или нет, я не знаю.
— Про отца Никиту рассказывают, —
начал Вихров (он знал, что ничем не может Николаю Силычу доставить такого удовольствия, как разными
рассказами об отце Никите), — рассказывают, что он однажды взял трех своих любимых учеников — этого дурака Посолова, Персиянцева и Кригера — и говорит им потихоньку: «Пойдемте, говорит, на Семионовскую гору — я преображусь!»
Нелли не дала ему договорить. Она снова
начала плакать, снова упрашивать его, но ничего не помогло. Старичок все более и более впадал в изумление и все более и более ничего не понимал. Наконец Нелли бросила его, вскрикнула: «Ах, боже мой!» — и выбежала из комнаты. «Я был болен весь этот день, — прибавил доктор, заключая свой
рассказ, — и на ночь принял декокт…» [отвар (лат. decoctum)]
Но, впрочем, я
начал мой
рассказ, неизвестно почему, из средины. Коли уж все записывать, то надо
начинать сначала. Ну, и
начнем сначала. Впрочем, не велика будет моя автобиография.
Я не буду описывать вам, с каким восторгом я стремился утром к генералу, чтоб доложить ему о своем новом открытии, но едва
начал свой
рассказ, как уже меня поразило какое-то зловещее выражение, светившееся в его глазах.
— Ничего там нет, ни листика! — сказала она и, постепенно оживляясь,
начала рассказывать о своей встрече с Чумаковым. Николай слушал ее, сначала беспокойно хмуря брови, потом с удивлением и наконец вскричал, перебивая
рассказ...
Стараясь восстановить в своей памяти все мелочи, она
начала рассказывать о бегстве и говорила так, точно передавала чей-то
рассказ, сомневаясь в правде его.
Уединение и водка вызывали в нем прилив откровенности, желание излить тяжелое горе, угнетающее душу, и он
начинал бесконечный
рассказ о своей молодой загубленной жизни.
Держа одной рукой рюмку, а свободной рукой размахивая так, как будто бы он управлял хором, и мотая опущенной головой, Лех
начал рассказывать один из своих бесчисленных
рассказов, которыми он был нафарширован, как колбаса ливером, и которых он никогда не мог довести до конца благодаря вечным отступлениям, вставкам, сравнениям и загадкам.
Лех, который в продолжение его речи не раз покушался докончить свой
рассказ, опять было
начал: «А вот, гето, я, братцы мои… да слушайте же, жеребцы вы».
И приятельницы у нее были какие-то бесчувственные: у каждой свои ангелочки водились, так что
начнет она говорить о Верочке, а ее перебивают
рассказами о Лидочке, Сонечке, Зиночке и т. д.
От обедов a la carte в курзале перешли к табльдоту в кургаузе, перестали говорить о шампанском и обратились к местному кислому вину, приговаривая: вот так винцо! бросили погоню за молодыми бесшабашными советниками и
начали заигрывать с коллежскими и надворными советниками. По вечерам посещали друг друга в конурах, причем Дыба читал вслух"Ключ к таинствам природы"Эккартсгаузена и рассказывал анекдоты из жизни графа Михаила Николаевича, сопровождая эти
рассказы приличным экспекторированием.
Не говоря уже о Полине, которая заметно каждое его слово обдумывала и взвешивала, но даже княжна, и та
начала как-то менее гордо и более снисходительно улыбаться ему, а
рассказом своим о видении шведского короля, приведенном как несомненный исторический факт, он так ее заинтересовал, что она пошла и сказала об этом матери.
— Я было приготовил тебя, а ты, я вижу, все-таки хочешь
начать с обыкновенных прелюдий. Это значит, что
рассказ продолжится целый час; мне некогда: почта не будет ждать. Постой, уж я лучше сам расскажу.
Дебют — ведь это
начало, как и в шахматах, это — первое, пробное выступление артистки, а у меня актриса Торова-Монская (фу, и фамилия-то какая-то надуманная и неестественная), у меня она, по
рассказу, имеет и большой опыт и известное имя.
Много
рассказов написал он во время своих поездок по рекам и озерам. Первое стихотворение в его книжке — о рыбной ловле. Книжка и есть
начало его будущего благосостояния,
начало и «Московского листка».
Повторю, эти слухи только мелькнули и исчезли бесследно, до времени, при первом появлении Николая Всеволодовича; но замечу, что причиной многих слухов было отчасти несколько кратких, но злобных слов, неясно и отрывисто произнесенных в клубе недавно возвратившимся из Петербурга отставным капитаном гвардии Артемием Павловичем Гагановым, весьма крупным помещиком нашей губернии и уезда, столичным светским человеком и сыном покойного Павла Павловича Гаганова, того самого почтенного старшины, с которым Николай Всеволодович имел, четыре с лишком года тому назад, то необычайное по своей грубости и внезапности столкновение, о котором я уже упоминал прежде, в
начале моего
рассказа.