Начальник обоза, флегматический капитан с рыжими, отвисшими усами, был здесь. Он с равнодушным любопытством следил за стариком, на вопросы переводчика удивленно пожимал плечами и говорил, что каоляна никто не брал.
Что было делать? Мы останавливали повозки, просили скинуть часть груза и принять раненого. Кучера-солдаты отвечали: «не смеем»,
начальники обозов, офицеры, отвечали: «не имеем права». Они соглашались положить раненого поверх груза, но раненый так здесь и очутился: с раною в животе лежал на верхушке воза, цепляясь за веревки, — обессилел и свалился.
Главный врач встретил знакомого офицера, расспросил его насчет пути и опять повел нас сам, не беря проводника. Опять мы сбивались с дороги, ехали бог весть куда. Опять ломались дышла, и несъезженные лошади опрокидывали возы. Подходя к Сахотазе, мы нагнали наш дивизионный обоз.
Начальник обоза показал нам новый приказ, по которому мы должны были идти на станцию Суятунь.
Неточные совпадения
Об ущербе же его императорского величества интереса, вреде и убытке, как скоро о том уведаю, не токмо благовременно объявлять, но и всякими мерами отвращать и не допущать потщуся и всякую вверенную тайность крепко хранить буду, а предпоставленным над мною
начальникам во всем, что к пользе и службе государства касаться будет, надлежащим образом чинить послушание и все по совести своей исправлять и для своей корысти, свойства, дружбы и вражды против службы и присяги не поступать; от команды и знамени, где принадлежу, хотя в поле,
обозе или гарнизоне, никогда не отлучаться, но за оным, пока жив, следовать буду и во всем так себя вести и поступать, как честному, верному, послушному, храброму и расторопному офицеру (солдату) надлежит.
Обозы двинулись назад. Навстречу нам в широкой коляске ехал с адъютантом
начальник нашей дивизии. Прищурив старческие глаза, генерал сквозь очки оглядел команду.
Наш
обоз остановился: впереди образовался обычный затор
обозов. С главным врачом разговаривал чистенький артиллерийский подполковник,
начальник парковой бригады. Он только неделю назад прибыл из России и ужасно огорчался, что, по общему мнению, войне конец. Расспрашивал Давыдова, давно ли он на войне, много ли «заработал».
— У вас что-нибудь утеряно из
обоза? — осведомился
начальник санитарной части нашей армии.
Дошло до Пирожкова, — экая срамота. Лихой солдат, а тут, как гусь, ногу везет, ладонь вразнобой заносит, дистанции до
начальника не соблюдает, хочь брось. А потом и совсем стал, — ни туда, ни сюда, как свинья поперек
обоза. Взводный рычит, фельдфебель гремит, полуротный ландышевыми словами поливает. Ротный на шум из канцелярии вышел: что такое? Понять ничего не может: был Пирожков, да скапутился. Хочь под ружье его ставь, хочь шкварки из него топи — ничего не выходит. Прямо как мутный барбос.
— С нами были тридцать тысяч серебряных рублей, тяжесть для
обоза довольно значительная.
Начальник решил раздать их на руки людям, но неожиданно натолкнулся на упорный отказ. «Куда их нам, только одна тяжесть, — отвечали все как один. — Ну их!» Насилу уговорили взять по несколько рублей…
Взяв у казачьего
начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя
обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку.
Уже перед вечером конвойный
начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в
обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.