Неточные совпадения
И
началась тут промеж глуповцев радость и бодренье великое. Все чувствовали, что тяжесть спала с сердец и что отныне ничего другого не остается, как благоденствовать. С бригадиром во главе двинулись граждане навстречу пожару,
в несколько часов сломали целую улицу домов и окопали пожарище со стороны
города глубокою канавой. На другой день пожар уничтожился сам собою вследствие недостатка питания.
Началось общее судбище; всякий припоминал про своего ближнего всякое, даже такое, что тому и во сне не снилось, и так как судоговорение было краткословное, то
в городе только и слышалось: шлеп-шлеп-шлеп!
Начались драки, бесчинства и увечья; ходили друг против дружки и
в одиночку и стена на стену, и всего больше страдал от этой ненависти
город, который очутился как раз посередке между враждующими лагерями.
Фонари еще не зажигались, кое-где только
начинались освещаться окна домов, а
в переулках и закоулках происходили сцены и разговоры, неразлучные с этим временем во всех
городах, где много солдат, извозчиков, работников и особенного рода существ,
в виде дам
в красных шалях и башмаках без чулок, которые, как летучие мыши, шныряют по перекресткам.
А потом опять утешится, на вас она все надеется: говорит, что вы теперь ей помощник и что она где-нибудь немного денег займет и поедет
в свой
город, со мною, и пансион для благородных девиц заведет, а меня возьмет надзирательницей, и
начнется у нас совсем новая, прекрасная жизнь, и целует меня, обнимает, утешает, и ведь так верит! так верит фантазиям-то!
Но 14 февраля,
в день открытия Государственной думы,
начались забастовки рабочих, а через десять дней — вспыхнула всеобщая забастовка и по улицам
города бурно, как весенние воды реки, хлынули революционные демонстрации.
Они знали, что
в восьмидесяти верстах от них была «губерния», то есть губернский
город, но редкие езжали туда; потом знали, что подальше, там, Саратов или Нижний; слыхали, что есть Москва и Питер, что за Питером живут французы или немцы, а далее уже
начинался для них, как для древних, темный мир, неизвестные страны, населенные чудовищами, людьми о двух головах, великанами; там следовал мрак — и, наконец, все оканчивалось той рыбой, которая держит на себе землю.
На другой день по возвращении
в Капштат мы предприняли прогулку около Львиной горы. Точно такая же дорога, как
в Бенсклюфе, идет по хребту Льва,
начинаясь в одной части
города и оканчиваясь
в другой. Мы взяли две коляски и отправились часов
в одиннадцать утра. День
начинался солнечный, безоблачный и жаркий донельзя. Дорога шла по берегу моря мимо дач и ферм.
Мы въехали
в город с другой стороны; там уж кое-где зажигали фонари:
начинались сумерки. Китайские лавки сияли цветными огнями.
В полумраке двигалась по тротуарам толпа гуляющих; по мостовой мчались коляски. Мы опять через мост поехали к крепости, но на мосту была такая теснота от экипажей, такая толкотня между пешеходами, что я ждал минут пять
в линии колясок, пока можно было проехать. Наконец мы высвободились из толпы и мимо крепостной стены приехали на гласис и вмешались
в ряды экипажей.
Этот тон смутил Зосю. Несколько дней она казалась спокойнее, но потом
началась старая история. Привалова удивляло только то, что Половодов совсем перестал бывать у них, и Зося, как казалось, совсем позабыла о нем. Теперь у нее явилось новое развлечение: она часов по шести
в сутки каталась
в санях по
городу, везде таская за собой Хину. Она сама правила лошадью и даже иногда сама закладывала свой экипаж.
И вот вскорости после полудня
началось нечто, сначала принимаемое входившими и выходившими лишь молча и про себя и даже с видимою боязнью каждого сообщить кому-либо начинающуюся мысль свою, но к трем часам пополудни обнаружившееся уже столь ясно и неопровержимо, что известие о сем мигом облетело весь скит и всех богомольцев — посетителей скита, тотчас же проникло и
в монастырь и повергло
в удивление всех монастырских, а наконец, чрез самый малый срок, достигло и
города и взволновало
в нем всех, и верующих и неверующих.
— Как нынешний год весна рано
начинается, — заметил комиссар
города Парижа, и
в особенности Тюльерийский.
— Так и
началось. Папенька-то ваш, знаете, какой, — все
в долгий ящик откладывает; собирался, собирался, да вот и собрался! Все говорили, пора ехать, чего ждать, почитай,
в городе никого не оставалось. Нет, все с Павлом Ивановичем переговаривают, как вместе ехать, то тот не готов, то другой.
На другой день, с осьми часов, мы отправились к обедне
в ближайшую городскую церковь и, разумеется, приехали к «часам». По возвращении домой
началось именинное торжество, на котором присутствовали именитейшие лица
города. Погода была отличная, и именинный обед состоялся
в саду. Все сошло, как по маслу; пили и ели вдоволь, а теленок, о котором меня заранее предупреждала тетенька, оказался
в полном смысле слова изумительным.
Короткая фраза упала среди наступившей тишины с какой-то грубою резкостью. Все были возмущены цинизмом Петра, но — он оказался пророком. Вскоре пришло печальное известие: старший из сыновей умер от раны на одном из этапов, а еще через некоторое время кто-то из соперников сделал донос на самый пансион.
Началось расследование, и лучшее из училищ, какое я знал
в своей жизни, было закрыто. Старики ликвидировали любимое дело и уехали из
города.
В городе тоже
начинался свой собственный голод, а тут толпы нищих из уезда.
И
в наших инвалидных рядах после смерти Александра четыре новых креста: Мухановв Иркутске, Фонвизинв Марьине, где только год прожил и где теперь осталась оплакивать его Наталья Дмитриевна, Василий Норовв Ревеле, Николай Крюковв
городе Минусинске. Под мрачным впечатлением современности
началось с некролога. Эта статья нынче стала чаще являться
в наших летописях. Ты, может быть, все это давно слышал. Извини, если пришлось повторить.
И точно, словно какие-то болезненные стоны прорывались у нее иной раз
в самых отчаянных и самых залихватских любовных мазурках танцоров, а к тому же еще
в город приехал молодой тапер-немец;
началась конкуренция, отодвинувшая вдову далеко на задний план, и она через два года после отъезда Юстина тихо скончалась, шепча горячую молитву за сына.
Вслед за ним
в городе началось списыванье и толки о густой сети революционных агентов.
В этот сад выходили два окна залы (два другие окна этой комнаты выходили на берег речки, за которою кончался
город и
начинался бесконечный заливной луг), да
в этот же сад смотрели окна маленькой гостиной с стеклянною дверью и угловой комнаты, бывшей некогда спальнею смотрительши, а нынче будуаром, кабинетом и спальнею ее дочери.
Берег, на котором стоял
город, был еще несколько круче, а противоположный берег уже почти совсем отлог, и с него непосредственно
начиналась огромная, кажется, только
в одной просторной России возможная, пойменная луговина.
До сих пор еще, спустя десять лет, вспоминают бывшие обитатели Ямков тот обильный несчастными, грязными, кровавыми событиями год, который
начался рядом пустяковых маленьких скандалов, а кончился тем, что администрация
в один прекрасный день взяла и разорила дотла старинное, насиженное, ею же созданное гнездо узаконенной проституции, разметав его остатки по больницам, тюрьмам и улицам большого
города.
И все затем тронулись
в путь. Старик Захаревский, впрочем, поехал
в дрожках шажком за молодыми людьми. Роща
началась почти тотчас же по выезде из
города. Юлия и кавалеры ее сейчас же ушли
в нее.
Село Учня стояло
в страшной глуши. Ехать к нему надобно было тридцативерстным песчаным волоком, который
начался верст через пять по выезде из
города, и сразу же пошли по сторонам вековые сосны, ели, березы, пихты, — и хоть всего еще был май месяц, но уже целые уймы комаров огромной величины садились на лошадей и ездоков. Вихров сначала не обращал на них большого внимания, но они так стали больно кусаться, что сейчас же после укуса их на лице и на руках выскакивали прыщи.
Начались сборы к переселению
в город, на Арбат, где у нас был дом.
За Берлином, по направлению к Рейну,
начинается ряд лакейских
городов. Это — курорты, где
в общей массе наезжего люда и русские, по распоряжению медицинского начальства, посвящают себя нагуливанию животов.
Великим постом, когда должна была
начаться выдача билетов, вице-губернатор вдруг вошел к губернатору с рапортом, что, так как
в городе Эн-ске сыздавна производит земская полиция
в свою пользу незаконный сбор с судопромышленников, то,
в видах прекращения этого побора, удалить настоящего исправника от должности, как человека, уже приобыкшего к означенному злоупотреблению;
в противном же случае, если его превосходительство сие голословное обвинение найдет недостаточным, то обстоятельство это раскрыть формальным следствием, и с лицами, как непосредственно виновными, так и допускающими сии противозаконные действия, поступить по законам.
— Нет, вы погодите, чем еще кончилось! — перебил князь. —
Начинается с того, что Сольфини бежит с первой станции. Проходит несколько времени — о нем ни слуху ни духу. Муж этой госпожи уезжает
в деревню; она остается одна… и тут различно рассказывают: одни — что будто бы Сольфини как из-под земли вырос и явился
в городе, подкупил людей и пробрался к ним
в дом; а другие говорят, что он писал к ней несколько писем, просил у ней свидания и будто бы она согласилась.
А пройдешь там,
в городе, две, три улицы, уж и чуешь вольный воздух,
начинаются плетни, за ними огороды, а там и чистое поле с яровым.
Нашли пешком на дороге, говорит, что учитель, одет как бы иностранец, а умом словно малый ребенок, отвечает несуразно, точно бы убежал от кого, и деньги имеет!»
Начиналась было мысль возвестить по начальству — «так как при всем том
в городе не совсем спокойно».
Наконец
началась и «кадриль литературы».
В городе в последнее время, чуть только
начинался где-нибудь разговор о предстоящем бале, непременно сейчас же сводили на эту «кадриль литературы», и так как никто не мог представить, что это такое, то и возбуждала она непомерное любопытство. Опаснее ничего не могло быть для успеха, и — каково же было разочарование!
На другой день он уехал
в губернский
город для представления к владыке, который его весьма любезно принял и долго беседовал с ним о масонстве, причем отец Василий подробно развил перед ним мнение, на которое он намекал
в своей речи, сказанной при венчании Егора Егорыча, о том, что грехопадение Адама
началось с момента усыпления его, так как
в этом случае он подчинился желаниям своего тела.
Таким образом,
в ближайшую среду все гости почти одновременно выехали из
города и направились к Синькову, где они застали как самую хозяйку, так равно и пребывавшего у нее камер-юнкера с какими-то озлобленными физиономиями. Дело
в том, что Екатерина Петровна почти окончательно рассорилась с своим адоратером, и ссора эта
началась с нижеследующего.
Предполагаемые собрания
начались в уездном
городе, и осуществились они действительно благодаря нравственному и материальному содействию Рамзаевых, так как они дали бесплатно для этих собраний свой крепостной оркестр, человек
в двадцать, и оркестр весьма недурной по той причине, что Рамзаев был страстный любитель музыки и по большей части сам являлся дирижером своих музыкантов, причем с неустанным вниманием глядел
в развернутые перед ним ноты, строго
в известных местах взмахивал капельмейстерской палочкой, а
в пассажах тихих и мелодических широко разводил руки и понижал их, поспешно утирая иногда пот с своего лица, весьма напоминавшего облик барана.
Положение правительств подобно положению завоевателя, который желает сохранить
город, поджигаемый самими жителями. Только что он затушит пожар
в одном месте, загорается
в двух других; только что он уступает огню, отломает то, что загорелось, от большого здания, — загорается с двух концов и это здание. Загорания эти еще редки, но загораются они огнем, который,
начавшись с искры, не остановится до тех пор, пока не сожжет всего.
Но и вернувшись утром
в город, Передонов не пошел домой, а велел везти себя
в церковь, —
в это время
начиналась обедня. Ему казалось теперь опасным не бывать часто
в церкви, — еще донесут, пожалуй.
— А я на что похож? Не-ет,
началась расслойка людям, и теперь у каждого должен быть свой разбег. Вот я,
в городе Вологде,
в сумасшедшем доме служил, так доктор — умнейший господин! — сказывал мне: всё больше год от году сходит людей с ума. Это значит — начали думать! Это с непривычки сходят с ума, — не привыкши кульё на пристанях носить, обязательно надорвёшься и грыжу получишь, как вот я, — так и тут — надрывается душа с непривычки думать!
Уж и без того Козелков заметил, что предводитель, для приобретения популярности, стал грубить ему более обыкновенного, а тут пошли по
городу какие-то шушуканья, стали наезжать из уездов и из столиц старые и молодые помещики;
в квартире известного либерала, Коли Собачкина,
начались таинственные совещания; даже самые, что называется, «сивые» — и те собирались по вечерам
в клубе и об чем-то беспорядочно толковали…
Осенняя стужа настала ранее обыкновенного. С 14 октября
начались уже морозы; 16-го выпал снег. 18-го Пугачев, зажегши свой лагерь, со всеми тяжестями пошел обратно от Яика к Сакмаре и расположился под Бердскою слободою, близ летней сакмарской дороги,
в семи верстах от Оренбурга. Оттоле разъезды его не переставали тревожить
город, нападать на фуражиров и держать гарнизон во всегдашнем опасении.
Кружок ссыльных
в августе месяце, когда наши жили
в деревне, собирался
в нашем глухом саду при квартире. Я
в августе жил
в городе, так как
начинались занятия. Весело проводили
в этом саду время, пили пиво, песни пели, особенно про Стеньку Разина я любил; потом играли
в городки на дворе, боролись, возились. Здесь я чувствовал себя
в своей компании, отличался цирковыми акробатическими штуками, а
в борьбе легко побеждал бородатых народников, конечно, пользуясь приемами, о которых они не имели понятия.
За заводами кончался
город и
начиналось поле. Егорушка
в последний раз оглянулся на
город, припал лицом к локтю Дениски и горько заплакал…
Дело
началось с того, что
в губернском
городе ожидался высочайший проезд.
С одной стороны он отделялся от леса узкой поляною, а с другой был окружен обширными лугами, которые спускались пологим скатом до небольшой, но отменно быстрой речки; по ту сторону оной
начинались возвышенные места и по крутому косогору изгибалась большая дорога, ведущая
в город.
Когда
начался суд по делу Хмурина, граф, выпросив позволение у Тюменева переехать
в город на его квартиру, являлся на каждое заседание, а потом забегал к Бегушеву
в гостиницу и питался у него. По самой пустоте своей, Хвостиков не был злой человек, но и он
в неистовство приходил, рассказывая Бегушеву, как Янсутский и Офонькин вывертывались у следователя на судебном следствии.
Можно судить, что сталось с ним: не говоря уже о потере дорогого ему существа, он вообразил себя убийцей этой женщины, и только благодаря своему сильному организму он не сошел с ума и через год физически совершенно поправился; но нравственно, видимо, был сильно потрясен: заниматься чем-нибудь он совершенно не мог, и для него
началась какая-то бессмысленная скитальческая жизнь: беспрерывные переезды из
города в город, чтобы хоть чем-нибудь себя занять и развлечь; каждодневное читанье газетной болтовни; химическим способом приготовленные обеды
в отелях; плохие театры с их несмешными комедиями и смешными драмами, с их высокоценными операми,
в которых постоянно появлялись то какая-нибудь дива-примадонна с инструментальным голосом, то необыкновенно складные станом тенора (последних, по большей части, женская половина публики года
в три совсем порешала).
В городе завтра не будет уже ни одного военного, все станет воспоминанием, и, конечно, для нас
начнется новая жизнь…
С необыкновенной для него быстротой Яков Артамонов соображал: конечно, надо оставить Носкова тут у забора, идти
в город, позвать ночного сторожа, чтоб он караулил раненого, затем идти
в полицию, заявить о нападении.
Начнётся следствие, Носков будет рассказывать о кутежах отца у дьяконицы. Может быть, у него есть друзья, такие же головорезы, они, возможно, попытаются отомстить. Но нельзя же оставить этого человека без возмездия…
Треплев. Правда, тебе нужно жить
в городе. (Увидев Машу и Медведенка.) Господа, когда
начнется, вас позовут, а теперь нельзя здесь. Уходите, пожалуйста.
По гостям, как и всегда
в консервативной Балаклаве, ходят редко. Встречаются
в кофейнях,
в столовых и на открытом воздухе, за
городом, где плоско и пестро
начинается роскошная Байдарская долина. Каждый рад похвастаться своим молодым вином, а если его и не хватит, то разве долго послать какого-нибудь бездомного мальчишку к себе на дом за новой порцией? Жена посердится, побранится, а все-таки пришлет две-три четвертных бутыли мутно-желтого или мутно-розового полупрозрачного вина.
Феоктиста Саввишна размышляла. Она была
в чрезвычайно затруднительном положении: с одной стороны, ей очень хотелось посватать, потому что сватанье сыздавна было ее страстью, ее маниею; половина дворянских свадеб
в городе началась через Феоктисту Саввишну, но, с другой стороны, Бешметев и Кураева
в голове ее никоим образом не укладывались
в приличную партию, тем более что она вспомнила, как сама она невыгодно отзывалась о Павле и какое дурное мнение имеет о нем невеста; но мания сватать превозмогла все.