Неточные совпадения
Сам Государев посланный
К народу речь держал,
То руганью попробует
И
плечи с эполетами
Подымет высоко,
То ласкою попробует
И грудь
с крестами царскими
Во все четыре стороны
Повертывать
начнет.
Воз был увязан. Иван спрыгнул и повел за повод добрую, сытую лошадь. Баба вскинула на воз грабли и бодрым шагом, размахивая руками, пошла к собравшимся хороводом бабам. Иван, выехав на дорогу, вступил в обоз
с другими возами. Бабы
с граблями на
плечах, блестя яркими цветами и треща звонкими, веселыми голосами, шли позади возов. Один грубый, дикий бабий голос затянул песню и допел ее до повторенья, и дружно, в раз, подхватили опять
с начала ту же песню полсотни разных, грубых и тонких, здоровых голосов.
Утро было свежее, но прекрасное. Золотые облака громоздились на горах, как новый ряд воздушных гор; перед воротами расстилалась широкая площадь; за нею базар кипел народом, потому что было воскресенье; босые мальчики-осетины, неся за
плечами котомки
с сотовым медом, вертелись вокруг меня; я их прогнал: мне было не до них, я
начинал разделять беспокойство доброго штабс-капитана.
После небольшого послеобеденного сна он приказал подать умыться и чрезвычайно долго тер мылом обе щеки, подперши их извнутри языком; потом, взявши
с плеча трактирного слуги полотенце, вытер им со всех сторон полное свое лицо,
начав из-за ушей и фыркнув прежде раза два в самое лицо трактирного слуги.
Она замолчала, взяв со стола книгу, небрежно перелистывая ее и нахмурясь, как бы решая что-то. Самгин подождал ее речей и
начал рассказывать об Инокове, о двух последних встречах
с ним, — рассказывал и думал: как отнесется она? Положив книгу на колено себе, она выслушала молча, поглядывая в окно, за
плечо Самгина, а когда он кончил, сказала вполголоса...
Пред Самгиным встал Тагильский.
С размаха надев на голову медный шлем, он сжал кулаки и
начал искать ими карманов в куртке; нашел, спрятал кулаки и приподнял
плечи; розовая шея его потемнела, звучно чмокнув, он забормотал что-то, но его заглушил хохот Кутузова и еще двух-трех людей. Потом Кутузов сказал...
Варвара ставила термометр Любаше, Кумов встал и ушел, ступая на пальцы ног, покачиваясь, балансируя руками. Сидя
с чашкой чая в руке на ручке кресла, а другой рукой опираясь о
плечо Любаши, Татьяна
начала рассказывать невозмутимо и подробно, без обычных попыток острить.
За спиною Самгина, толкнув его вперед, хрипло рявкнула женщина, раздалось тихое ругательство, удар по мягкому, а Самгин очарованно смотрел, как передовой солдат и еще двое, приложив ружья к
плечам,
начали стрелять. Сначала упал, высоко взмахнув ногою, человек, бежавший на Воздвиженку, за ним, подогнув колени, грузно свалился старик и пополз, шлепая палкой по камням, упираясь рукой в мостовую; мохнатая шапка свалилась
с него, и Самгин узнал: это — Дьякон.
Между этими заботами рисовалось ему прекрасное лицо Ольги, ее пушистые, говорящие брови и эти умные серо-голубые глаза, и вся головка, и коса ее, которую она спускала как-то низко на затылок, так что она продолжала и дополняла благородство всей ее фигуры,
начиная с головы до
плеч и стана.
— Друг мой, я
с тобой согласен во всем вперед; кстати, ты о
плече слышал от меня же, а стало быть, в сию минуту употребляешь во зло мое же простодушие и мою же доверчивость; но согласись, что это
плечо, право, было не так дурно, как оно кажется
с первого взгляда, особенно для того времени; мы ведь только тогда
начинали. Я, конечно, ломался, но я ведь тогда еще не знал, что ломаюсь. Разве ты, например, никогда не ломаешься в практических случаях?
— Нельзя, Татьяна Павловна, — внушительно ответил ей Версилов, — Аркадий, очевидно, что-то замыслил, и, стало быть, надо ему непременно дать кончить. Ну и пусть его! Расскажет, и
с плеч долой, а для него в том и главное, чтоб
с плеч долой спустить.
Начинай, мой милый, твою новую историю, то есть я так только говорю: новую; не беспокойся, я знаю конец ее.
Когда Привалов
начинал говорить
с ней серьезно на эту тему, Зося только пожимала
плечами и удивлялась, точно она выслушивала бред сумасшедшего.
В двери кабинета пролезает кучер Илья и безмолвно останавливается у порога; он нерешительно
начинает что-то искать своей монументальной рукой на том месте, где его толстая голова срослась
с широчайшими
плечами.
К вечеру погода не изменилась: земля по-прежнему, словно саваном, была покрыта густым туманом. Этот туман
с изморосью
начинал надоедать. Идти по лесу в такую погоду все равно что во время дождя: каждый куст, каждое дерево, которые нечаянно задеваешь
плечом, обдают тысячами крупных капель.
Главный кассир
начал ходить по комнате. Впрочем, он более крался, чем ходил, и таки вообще смахивал на кошку. На
плечах его болтался старый черный фрак,
с очень узкими фалдами; одну руку он держал на груди, а другой беспрестанно брался за свой высокий и тесный галстух из конского волоса и
с напряжением вертел головой. Сапоги он носил козловые, без скрипу, и выступал очень мягко.
Купец вручил приказчику небольшую пачку бумаги, поклонился, тряхнул головой, взял свою шляпу двумя пальчиками, передернул
плечами, придал своему стану волнообразное движение и вышел, прилично поскрипывая сапожками. Николай Еремеич подошел к стене и, сколько я мог заметить,
начал разбирать бумаги, врученные купцом. Из двери высунулась рыжая голова
с густыми бакенбардами.
А Беспандин узнал и грозиться
начал: «Я, говорит, этому Митьке задние лопатки из вертлюгов повыдергаю, а не то и совсем голову
с плеч снесу…» Посмотрим, как-то он ее снесет: до сих пор цела.
— В ту пору воз
с сеном плохо навили, — говорил он, — и
начал он по дороге на сторону валиться. Мужик-то лошадь под уздцы вел, а я сбоку шел,
плечом подпирал. Ну, и случилось.
Цитирую его «Путешествие в Арзрум»: «…Гасан
начал с того, что разложил меня на теплом каменном полу, после чего он
начал ломать мне члены, вытягивать суставы, бить меня сильно кулаком: я не чувствовал ни малейшей боли, но удивительное облегчение (азиатские банщики приходят иногда в восторг, вспрыгивают вам на
плечи, скользят ногами по бедрам и пляшут на спине вприсядку).
Адвокат ничего не ответил, а только еще раз пожал
плечами и
с улыбкой посмотрел на Галактиона. Происходило что-то непонятное для последнего, и он
начинал испытывать смущение.
— Вот место замечательное, —
начал он, положив перед Лизою книжку, и, указывая костяным ножом на открытую страницу, заслонив ладонью рот, читал через Лизино
плечо: «В каждой цивилизованной стране число людей, занятых убыточными производствами или ничем не занятых, составляет, конечно, пропорцию более чем в двадцать процентов сравнительно
с числом хлебопашцев». Четыреста двадцать четвертая страница, — закончил он, закрывая книгу, которую Лиза тотчас же взяла у него и стала молча перелистывать.
Павел пожал
плечами и ушел в свою комнату; Клеопатра Петровна, оставшись одна, сидела довольно долго, не двигаясь
с места. Лицо ее приняло обычное могильное выражение: темное и страшное предчувствие говорило ей, что на Павла ей нельзя было возлагать много надежд, и что он, как пойманный орел, все сильней и сильней
начинает рваться у ней из рук, чтобы вспорхнуть и улететь от нее.
Вихров лучше уже решился исполнить ее желание, тем более, что и есть ему хотелось. Он сел и
начал закусывать. Становая, очень довольная этим, поместилась рядом
с ним и положила ему руку на
плечо.
Вон Евгений Константиныч разговаривает о чем-то
с Ниной Леонтьевной, вон Братковский улыбается через
плечо счастливой Анниньке, вон два зорких глаза наблюдают ее — это глаза старого Прейна, который любит ее и которого она тоже
начинает любить… нет, не любить, а ей весело
с ним, он такой славный!
Когда мужики
начали кланяться этому замороженному холопу в ноги, m-r Чарльз величественно пожал
плечами и
с презрением улыбнулся над унижавшейся перед ним бесхарактерной «русской скотиной».
Выпив чашку чая, Наташа шумно вздохнула, забросила косу за
плечо и
начала читать книгу в желтой обложке,
с картинками.
И ему становилось жарко, и он, спустив
с плеч халат, вскакивал
с нары и
начинал, как зверь в клетке, скорыми шагами ходить взад и вперед по короткой камере, быстро поворачиваясь у запотелых, сырых стен.
— Подойди-ка, — говорю, — еще поближе. — И как он подошел, я его взял за
плечи, и
начинаю рассматривать, и никак не могу узнать, кто он такой? как только его коснулся, вдруг ни
с того ни
с сего всю память отшибло. Слышу только, что он что-то по-французски лопочет: «ди-ка-ти-ли-ка-ти-пе», а я в том ничего не понимаю.
Старик ушел. Что-то вроде насмешливой гримасы промелькнуло на лице чиновника в мундире. Директор между тем вежливо, но серьезно пригласил движением руки даму отойти
с ним подальше к окну. Та подошла и
начала говорить тихо: видно было, что слова у ней прерывались в горле и дыхание захватывало: «Mon mari… mes enfants…» [Мой муж… дети… (франц.).] — слышалось Калиновичу. Директор, слушая ее, пожимал только
плечами.
— Профессорство, по-моему, —
начал он, пожимая
плечами, — то же школьное учительство,
с тою разве разницею, что предметы берутся, несколько пошире, и, наконец, что это за народ сами профессора! Они, я думаю, все из семинаристов. Их в дом порядочный, я думаю, пустить нельзя. По крайней мере я ни в Петербурге, ни в Москве в кругу нашего знакомства никогда их не встречал.
— Постойте, постойте. Вы не так меня поняли. Я
с вами не кокетничать хочу. — Марья Николаевна пожала
плечами. — У него невеста, как древняя статуя, а я буду
с ним кокетничать?! Но у вас товар — а я купец. Я и хочу знать, каков у вас товар. Ну-ка, показывайте — каков он? Я ходу знать не только, что я покупаю, но и у кого я покупаю. Это было правило моего батюшки. Ну,
начинайте… Ну, хоть не
с детства — ну вот — давно ли вы за границей? И где вы были до сих пор? Только идите тише — нам некуда спешить.
Тут он делал…» — Старик
начал было какую-то необыкновенную фиоритуру — и на десятой ноте запнулся, закашлялся и, махнув рукою, отвернулся и пробормотал: «Зачем вы меня мучите?» Джемма тотчас же вскочила со стула и, громко хлопая в ладоши,
с криком: «Браво!.. браво!» — подбежала к бедному отставному Яго и обеими руками ласково потрепала его по
плечам.
В головной паре стояли, ожидая
начала танца, директриса и граф Олсуфьев в темно-зеленом мундире (теперь на близком расстоянии Александров лучше различил цвета) и малиновых рейтузах. Стоя, начальница была еще выше, полнее и величественнее. Ее кавалер не достигал ей головой до
плеча. Его худенькая фигура
с заметно согбенной спиной,
с осевшими тонкими ножками казалась еще более жалкой рядом
с его чересчур представительной парой, похожей на столичный монумент.
— Неужели вы думаете, —
начал он опять
с болезненным высокомерием, оглядывая меня
с ног до головы, — неужели вы можете предположить, что я, Степан Верховенский, не найду в себе столько нравственной силы, чтобы, взяв мою коробку, — нищенскую коробку мою! — и взвалив ее на слабые
плечи, выйти за ворота и исчезнуть отсюда навеки, когда того потребует честь и великий принцип независимости?
Направился первоначально управляющий в залу, где, увидя приехавшего
с обычным докладом обер-полицеймейстера,
начал ему что-то такое шептать, в ответ на что обер-полицеймейстер, пожимая
плечами, украшенными густыми генеральскими эполетами, произнес не без смущения...
— А помнишь ли, Никитушка, — продолжал он, обняв князя одною рукой за
плеча, — помнишь ли, как ты ни в какой игре обмана не терпел? Бороться ли
с кем
начнешь али на кулачках биться, скорей дашь себя на землю свалить, чем подножку подставишь или что против уговора сделаешь. Все, бывало, снесешь, а уж лукавства ни себе, ни другим не позволишь!
Я
начал быстро и сбивчиво говорить ей, ожидая, что она бросит в меня книгой или чашкой. Она сидела в большом малиновом кресле, одетая в голубой капот
с бахромою по подолу,
с кружевами на вороте и рукавах, по ее
плечам рассыпались русые волнистые волосы. Она была похожа на ангела
с царских дверей. Прижимаясь к спинке кресла, она смотрела на меня круглыми глазами, сначала сердито, потом удивленно,
с улыбкой.
Тиунов вскочил, оглянулся и быстро пошёл к реке, расстёгиваясь на ходу, бросился в воду, трижды шумно окунулся и, тотчас же выйдя,
начал молиться: нагой, позолоченный солнцем, стоял лицом на восток, прижав руки к груди, не часто, истово осенял себя крестом, вздёргивал голову и сгибал спину, а на
плечах у него поблескивали капельки воды. Потом торопливо оделся, подошёл к землянке, поклонясь, поздравил всех
с добрым утром и, опустившись на песок, удовлетворённо сказал...
Она
начала говорить ему о Шубине, о Курнатовском, о том, что она делала в течение двух последних недель, о том, что, судя по газетам, война неизбежна и что, следовательно, как только он выздоровеет совсем, надо будет, не теряя ни минуты, найти средства к отъезду… Она говорила все это, сидя
с ним рядом, опираясь на его
плечо…
Но когда доложили, что лошади поданы, когда старый помпадур
начал укутываться и уже заносил руки, чтобы положить в уши канат, Надежда Петровна не выдержала. Она быстро сдернула
с своих
плеч пуховую косынку и, обвернув ею шею помпадура, вскрикнула… От этого крика проснулось эхо соседних лесов.
Я встал. Пристально,
с глубокой задумчивостью смотря на меня, встал и доктор. Он сделал рукой полуудерживающий жест, коснувшись моего
плеча; медленно отвел руку,
начал ходить по комнате, остановился у стола, рассеянно опустил взгляд и потер руки.
Потом подошла к брату
с радостною улыбкой, сморщившею всё ее лицо, тронула его за
плечо и
начала руками, лицом и всем телом делать ему быстрые знаки.
—
С вечера Марья Степановна приказала принести миндальные отруби, оставшиеся от приготовляемого на завтра бланманже, и, показавши дочери, как надобно этими отрубями тереть шею,
плечи и лицо,
начала торжественным тоном, сдерживая очевидное желание перейти к брани.
После кампании 1812 года Негров был произведен в полковники; полковничьи эполеты упали на его
плечи тогда, когда они уже были утомлены мундиром; военная служба
начала ему надоедать, и он, послужив еще немного и «находя себя не способным продолжать службу по расстроенному здоровью», вышел в отставку и вынес
с собою генерал-майорский чин, усы, на которых оставались всегда частицы всех блюд обеда, и мундир для важных оказий.
Записка не пишется, да и что писать, сам не знаю, а уж в уме у меня
начали зарождаться лукавые замыслы, как бы свалить это дело
с плеч долой.
Брагин тяжело упал в кресло и рванул себя за покрытые сильной проседью волосы.
С бешенством расходившегося мужика он осыпал Головинского упреками и руганью, несколько раз вскакивал
с места и
начинал подступать к хозяину
с сжатыми кулаками. Головинский, скрестив руки на груди, дал полную волю высказаться своему компаньону и только улыбался
с огорченным достоинством и пожимал
плечами.
Итак, первое существо женского пола была Гаевская, на которую я и внимание обратил только потому, что за ней
начал ухаживать Симонов, а потом комик Большаков позволял себе ее ухватывать за подбородок и хлопать по
плечу в виде шутки. И вот как-то я увидел во время репетиции, что Симонов, не заметив меня, подошел к Гаевской, стоявшей
с ролью под лампой между кулис, и попытался ее обнять. Она вскрикнула...
В
начале августа месяца, в одно прекрасное утро, какой-то прохожий,
с небольшою котомкою за
плечами и весьма бедно одетый, едва переступая от усталости, шел по большой нижегородской дороге, которая в сем месте была проложена почти по самому берегу Волги.
Увидев жену, мать и детей, бегущих навстречу, Петр не показал особой радости или нетерпения; очутившись между ними, он
начал с того, что сбросил наземь мешок, висевший за
плечами, положил на него шапку, и потом уже
начал здороваться
с женою и матерью; черты его и при этом остались так же спокойны, как будто он расстался
с домашними всего накануне.
— А я… поздравьте… вольная птица! —
начал он как-то сразу и, повернувшись в кресле, сделал рукой в воздухе какой-то удивительно легкомысленный жест, как будто и в самом деле у него гора
с плеч свалилась.