Неточные совпадения
Но торжество «вольной немки» приходило к концу само собою. Ночью, едва успела она сомкнуть глаза, как услышала
на улице подозрительный шум и сразу поняла, что все для нее кончено. В одной рубашке, босая, бросилась она к окну, чтобы, по
крайней мере, избежать позора и не быть посаженной, подобно Клемантинке, в клетку, но было уже поздно.
— По
крайней мере, можете ли вы, cousin, однажды навсегда сделать resume: [вывод (фр.).] какие это их правила, — она указала
на улицу, — в чем они состоят, и отчего то, чем жило так много людей и так долго, вдруг нужно менять
на другое, которым живут…
По
крайней мере со мной, а с вами, конечно, и подавно, всегда так было: когда фальшивые и ненормальные явления и ощущения освобождали душу хоть
на время от своего ига, когда глаза, привыкшие к стройности
улиц и зданий,
на минуту, случайно, падали
на первый болотный луг,
на крутой обрыв берега, всматривались в чащу соснового леса с песчаной почвой, — как полюбишь каждую кочку, песчаный косогор и поросшую мелким кустарником рытвину!
— По
крайней мере, назовите мне
улицу,
на которой вы меня встретили.
Правда, иногда (особенно в дождливое время) не слишком весело скитаться по проселочным дорогам, брать «целиком», останавливать всякого встречного мужика вопросом: «Эй, любезный! как бы нам проехать в Мордовку?», а в Мордовке выпытывать у тупоумной бабы (работники-то все в поле): далеко ли до постоялых двориков
на большой дороге, и как до них добраться, и, проехав верст десять, вместо постоялых двориков, очутиться в помещичьем, сильно разоренном сельце Худобубнове, к
крайнему изумлению целого стада свиней, погруженных по уши в темно-бурую грязь
на самой середине
улицы и нисколько не ожидавших, что их обеспокоят.
Небольшое сельцо Колотовка, принадлежавшее некогда помещице, за лихой и бойкий нрав прозванной в околотке Стрыганихой (настоящее имя ее осталось неизвестным), а ныне состоящее за каким-то петербургским немцем, лежит
на скате голого холма, сверху донизу рассеченного страшным оврагом, который, зияя как бездна, вьется, разрытый и размытый, по самой середине
улицы и пуще реки, — через реку можно по
крайней мере навести мост, — разделяет обе стороны бедной деревушки.
Я не дождался конца сделки и ушел. У
крайнего угла
улицы заметил я
на воротах сероватого домика приклеенный большой лист бумаги. Наверху был нарисован пером конь с хвостом в виде трубы и нескончаемой шеей, а под копытами коня стояли следующие слова, написанные старинным почерком...
У скромной, семейной работающей молодежи «Олсуфьевской крепости» ничего для сердца, ума и разумного веселья — ни газет, ни книг и даже ни одного музыкального инструмента. Бельэтаж гагаринского дворца, выходившего
на улицу, с тремя большими барскими квартирами, являл собой разительную противоположность царившей
на дворе
крайней бедноте и нужде. Звуки музыки блестящих балов заглушали пьяный разгул заднего двора в праздничные дни.
Разобрав свои вещи, он сейчас же сел у окна и стал глядеть с жадным любопытством
на улицу: там сновали уже туда и сюда экипажи, шли пешеходы, проехал взвод казаков, провезли, по
крайней мере
на десяти лошадях, какую-то машину.
В настоящий свой проезд князь, посидев со старухой, отправился, как это всякий раз почти делал, посетить кой-кого из своих городских знакомых и сначала завернул в присутственные места, где в уездном суде, не застав членов, сказал небольшую любезность секретарю, ласково поклонился попавшемуся у дверей земского суда рассыльному, а встретив
на улице исправника, выразил самую неподдельную, самую искреннюю радость и по
крайней мере около пяти минут держал его за обе руки, сжимая их с чувством.
Иногда приходилось нам получать и наличными, но всегда одним и тем же способом, памятуя одиннадцатую заповедь: не зевай! По
крайней мере, так было, когда крохотная редакция и такая же контора помещались при квартире А.Я. Липскерова,
на углу Тверской и Газетного переулка, в старинном доме Шаблыкина, в нижнем этаже, имея общий вход с
улицы рядом с каким-то портным, изобразившим вместо вывески огромные жестяные ножницы.
Рассердился. Вышел
на улицу, стал в обывательские норы залезать и поодиночке народ оттоле вытаскивать. Вытащит одного — приведет в изумление, вытащит другого — тоже в изумление приведет. Но тут опять беда. Не успеет до
крайней норы дойти — смотрит, ан прежние опять в норы уползли…
Очутившись снова
на улице, Елена не в состояния была более идти пешком, а взяла извозчика, который вез ее до дому никак не меньше часа: оказалось, что она живет от пансиона, по
крайней мере, верстах в пяти.
Я пробыл у действительного статского советника Стрекозы с девяти до одиннадцати часов и насчитал, что в течение этого времени, по
крайней мере, двадцать раз был повторен вопрос: «куда мы идем?» Это произвело
на меня такое тоскливое, давящее впечатление, что, когда мы вышли с Прокопом
на улицу, я сам безотчетно воскликнул...
Наутро город встал как громом пораженный, потому что история приняла размеры странные и чудовищные.
На Персональной
улице к полудню осталось в живых только три курицы, в
крайнем домике, где снимал квартиру уездный фининспектор, но и те издохли к часу дня. А к вечеру городок Стекловск гудел и кипел, как улей, и по нем катилось грозное слово «мор». Фамилия Дроздовой попала в местную газету «Красный боец» в статье под заголовком: «Неужели куриная чума?», а оттуда пронеслось в Москву.
В тоске, в ужасе, в бешенстве выбежал многострадальный господин Голядкин
на улицу и стал нанимать извозчика, чтоб прямо лететь к его превосходительству, а если не так, то уж по
крайней мере к Андрею Филипповичу, но — ужас! извозчики никак не соглашались везти господина Голядкина: «дескать, барин, нельзя везти двух совершенно подобных; дескать, ваше благородие, хороший человек норовит жить по честности, а не как-нибудь, и вдвойне никогда не бывает».
Акакий Акакиевич думал, думал и решил, что нужно будет уменьшить обыкновенные издержки, хотя по
крайней мере в продолжение одного года: изгнать употребление чаю по вечерам, не зажигать по вечерам свечи, а если что понадобится делать, идти в комнату к хозяйке и работать при ее свечке; ходя по
улицам, ступать как можно легче и осторожнее по камням и плитам, почти
на цыпочках, чтобы таким образом не истереть скоровременно подметок; как можно реже отдавать прачке мыть белье, а чтобы не занашивалось, то всякий раз, приходя домой, скидать его и оставаться в одном только демикотоновом халате, очень давнем и щадимом даже самим временем.
В
крайнее окно мастерской после полудня минут двадцать смотрит солнечный луч, стекло, радужное от старости, становится красивым и веселым. В открытую форточку слышно, как взвизгивает железо полозьев, попадая
на оголенный камень мостовой, и все звуки
улицы стали голее, звончей.
Учитель не все свои деньги пропивал; по
крайней мере половину их он тратил
на детей Въезжей
улицы. Бедняки всегда детьми богаты;
на этой
улице, в ее пыли и ямах, с утра до вечера шумно возились кучи оборванных, грязных и полуголодных ребятишек.
Николай и Ольга с первого взгляда поняли, какая тут жизнь, но ничего не сказали друг другу; молча свалили узлы и вышли
на улицу молча. Их изба была третья с краю и казалась самою бедною, самою старою
на вид; вторая — не лучше, зато у
крайней — железная крыша и занавески
на окнах. Эта изба, неогороженная, стояла особняком, и в ней был трактир. Избы шли в один ряд, и вся деревушка, тихая и задумчивая, с глядевшими из дворов ивами, бузиной и рябиной, имела приятный вид.
Я ехал к нему часа два с половиною, потому что должен был проехать около пяти верст большими
улицами и изъездить по
крайней мере десяток маленьких переулков, прежде чем нашел его квартиру: это был полуразвалившийся дом, ход со двора; я завяз почти в грязи, покуда шел по этому двору,
на котором, впрочем, стояли новые конюшни и сарай.
Осенью над городом неделями стоят серые тучи, поливая крыши домов обильным дождем, бурные ручьи размывают дороги, вода реки становится рыжей и сердитой; городок замирает, люди выходят
на улицы только по
крайней нужде и, сидя дома, покорно ждут первого снега, играют в козла, дурачки, в свои козыри, слушают чтение пролога, минеи, а кое-где — и гражданских книг.
Вышли они
на улицу посемейно; здесь по одной из
крайних десяти дворов впряглись в опрокинутую кверху сошниками соху, а одиннадцатая села верхом
на сошные обжи и захлестала громко длинным пастушьим кнутом.
По
крайней мере,
на какой-то шумной площади Я ощутил явный запах родственников, а вскоре Я получил твердое убеждение, что по этим
улицам Я уже ходил когда-то сам.
Это —
крайний предел села. Монастырь стоит наверху же, но дальше,
на матерой земле позади выгона,
на открытом месте. А
на крутизне, ближайшей от пристани, лепятся лачуги… Наверху, в новых
улицах, наставили домов «богатеи», вышедшие в купцы, хлебные скупщики и судохозяева. У иных выведены барские хоромы в два и три этажа, с балконами и даже бельведерами.
Одна за другою были отрезаны от него конспиративные квартиры, где он мог бы укрыться; оставались еще свободными некоторые
улицы, бульвары и рестораны, но страшная усталость от двухсуточной бессонницы и
крайней напряженности внимания представляла новую опасность: он мог заснуть где-нибудь
на бульварной скамейке, или даже
на извозчике, и самым нелепым образом, как пьяный, попасть в участок.