Неточные совпадения
Идут под
небо самое
Поповы терема,
Гудит попова вотчина —
Колокола горластые —
На целый божий мир.
Великие сподвижники
И по сей день стараются —
На дно морей спускаются,
Под
небо подымаются, —
Всё нет и нет ключей!
Пошли крутую радугу
На наши
небеса!
Хотя был всего девятый час в начале, но
небо до такой степени закрылось тучами, что
на улицах сделалось совершенно темно.
Началось с того, что Волгу толокном замесили, потом теленка
на баню тащили, потом в кошеле кашу варили, потом козла в соложеном тесте [Соложёное тесто — сладковатое тесто из солода (солод — слад), то есть из проросшей ржи (употребляется в пивоварении).] утопили, потом свинью за бобра купили да собаку за волка убили, потом лапти растеряли да по дворам искали: было лаптей шесть, а сыскали семь; потом рака с колокольным звоном встречали, потом щуку с яиц согнали, потом комара за восемь верст ловить ходили, а комар у пошехонца
на носу сидел, потом батьку
на кобеля променяли, потом блинами острог конопатили, потом блоху
на цепь приковали, потом беса в солдаты отдавали, потом
небо кольями подпирали, наконец утомились и стали ждать, что из этого выйдет.
Почувствовавши себя
на воле, глуповцы с какой-то яростью устремились по той покатости, которая очутилась под их ногами. Сейчас же они вздумали строить башню, с таким расчетом, чтоб верхний ее конец непременно упирался в
небеса. Но так как архитекторов у них не было, а плотники были неученые и не всегда трезвые, то довели башню до половины и бросили, и только, быть может, благодаря этому обстоятельству избежали смешения языков.
Но словам этим не поверили и решили: сечь аманатов до тех пор, пока не укажут, где слобода. Но странное дело! Чем больше секли, тем слабее становилась уверенность отыскать желанную слободу! Это было до того неожиданно, что Бородавкин растерзал
на себе мундир и, подняв правую руку к
небесам, погрозил пальцем и сказал...
В упоении гордости он вперял глаза в
небо, смотрел
на светила небесные, и, казалось, это зрелище приводило его в недоумение.
Полезли люди в трясину и сразу потопили всю артиллерию. Однако сами кое-как выкарабкались, выпачкавшись сильно в грязи. Выпачкался и Бородавкин, но ему было уж не до того. Взглянул он
на погибшую артиллерию и, увидев, что пушки, до половины погруженные, стоят, обратив жерла к
небу и как бы угрожая последнему расстрелянием, начал тужить и скорбеть.
Выползли они все вдруг, и старые и малые, и мужеск и женск пол, и, воздев руки к
небу, пали среди площади
на колени.
Что же, по-твоему, доблестнее: глава ли твоя, хотя и легкою начинкою начиненная, но и за всем тем горе [Горе́ (церковно-славянск.) — к
небу.] устремляющаяся, или же стремящееся до́лу [До́лу (церковно-славянск.) — вниз, к земле.] брюхо,
на то только и пригодное, чтобы изготовлять…
Остановившись и взглянув
на колебавшиеся от ветра вершины осины с обмытыми, ярко блистающими
на холодном солнце листьями, она поняла, что они не простят, что всё и все к ней теперь будут безжалостны, как это
небо, как эта зелень.
Левин кинул глазами направо, налево, и вот пред ним
на мутно-голубом
небе, над сливающимися нежными побегами макушек осин показалась летящая птица.
И точно так же, как праздны и шатки были бы заключения астрономов, не основанные
на наблюдениях видимого
неба по отношению к одному меридиану и одному горизонту, так праздны и шатки были бы и мои заключения, не основанные
на том понимании добра, которое для всех всегда было и будет одинаково и которое открыто мне христианством и всегда в душе моей может быть поверено.
Лежа
на спине, он смотрел теперь
на высокое, безоблачное
небо. «Разве я не знаю, что это — бесконечное пространство, и что оно не круглый свод? Но как бы я ни щурился и ни напрягал свое зрение, я не могу видеть его не круглым и не ограниченным, и, несмотря
на свое знание о бесконечном пространстве, я несомненно прав, когда я вижу твердый голубой свод, я более прав, чем когда я напрягаюсь видеть дальше его».
Кити называла ему те знакомые и незнакомые лица, которые они встречали. У самого входа в сад они встретили слепую М-mе Berthe с проводницей, и князь порадовался
на умиленное выражение старой Француженки, когда она услыхала голос Кити. Она тотчас с французским излишеством любезности заговорила с ним, хваля его зa то, что у него такая прекрасная дочь, и в глаза превознося до
небес Кити и называя ее сокровищем, перлом и ангелом-утешителем.
Венера перешла уже выше сучка, колесница Медведицы с своим дышлом была уже вся видна
на темносинем
небе, но он всё еще ждал.
Он стоял, слушал и глядел вниз, то
на мокрую мшистую землю, то
на прислушивающуюся Ласку, то
на расстилавшееся пред ним под горою море оголенных макуш леса, то
на подернутое белыми полосками туч тускневшее
небо.
Пробираясь берегом к своей хате, я невольно всматривался в ту сторону, где накануне слепой дожидался ночного пловца; луна уже катилась по
небу, и мне показалось, что кто-то в белом сидел
на берегу; я подкрался, подстрекаемый любопытством, и прилег в траве над обрывом берега; высунув немного голову, я мог хорошо видеть с утеса все, что внизу делалось, и не очень удивился, а почти обрадовался, узнав мою русалку.
Но зато какую силу воли придавала им уверенность, что целое
небо со своими бесчисленными жителями
на них смотрит с участием, хотя немым, но неизменным!..
На темном
небе начинали мелькать звезды, и странно, мне показалось, что оно гораздо выше, чем у нас
на севере.
Нет женского взора, которого бы я не забыл при виде кудрявых гор, озаренных южным солнцем, при виде голубого
неба или внимая шуму потока, падающего с утеса
на утес.
И в самом деле, Гуд-гора курилась; по бокам ее ползали легкие струйки облаков, а
на вершине лежала черная туча, такая черная, что
на темном
небе она казалась пятном.
Если ты над нею не приобретешь власти, то даже ее первый поцелуй не даст тебе права
на второй; она с тобой накокетничается вдоволь, а года через два выйдет замуж за урода, из покорности к маменьке, и станет себя уверять, что она несчастна, что она одного только человека и любила, то есть тебя, но что
небо не хотело соединить ее с ним, потому что
на нем была солдатская шинель, хотя под этой толстой серой шинелью билось сердце страстное и благородное…
Казак мой был очень удивлен, когда, проснувшись, увидел меня совсем одетого; я ему, однако ж, не сказал причины. Полюбовавшись несколько времени из окна
на голубое
небо, усеянное разорванными облачками,
на дальний берег Крыма, который тянется лиловой полосой и кончается утесом,
на вершине коего белеется маячная башня, я отправился в крепость Фанагорию, чтоб узнать от коменданта о часе моего отъезда в Геленджик.
Полгубернии разодето и весело гуляет под деревьями, и никому не является дикое и грозящее в сем насильственном освещении, когда театрально выскакивает из древесной гущи озаренная поддельным светом ветвь, лишенная своей яркой зелени, а вверху темнее, и суровее, и в двадцать раз грознее является чрез то ночное
небо и, далеко трепеща листьями в вышине, уходя глубже в непробудный мрак, негодуют суровые вершины дерев
на сей мишурный блеск, осветивший снизу их корни.
Русь! вижу тебя, из моего чудного, прекрасного далека тебя вижу: бедно, разбросанно и неприютно в тебе; не развеселят, не испугают взоров дерзкие дива природы, венчанные дерзкими дивами искусства, города с многооконными высокими дворцами, вросшими в утесы, картинные дерева и плющи, вросшие в домы, в шуме и в вечной пыли водопадов; не опрокинется назад голова посмотреть
на громоздящиеся без конца над нею и в вышине каменные глыбы; не блеснут сквозь наброшенные одна
на другую темные арки, опутанные виноградными сучьями, плющами и несметными миллионами диких роз, не блеснут сквозь них вдали вечные линии сияющих гор, несущихся в серебряные ясные
небеса.
Кажись, неведомая сила подхватила тебя
на крыло к себе, и сам летишь, и все летит: летят версты, летят навстречу купцы
на облучках своих кибиток, летит с обеих сторон лес с темными строями елей и сосен, с топорным стуком и вороньим криком, летит вся дорога невесть куда в пропадающую даль, и что-то страшное заключено в сем быстром мельканье, где не успевает означиться пропадающий предмет, — только
небо над головою, да легкие тучи, да продирающийся месяц одни кажутся недвижны.
Юрисконсульт отвечал
на это изображеньем неверности всего земного и дал тоже искусно заметить, что журавль в
небе ничего не значит, а нужно синицу в руку.
Трещит по улицам сердитый тридцатиградусный мороз, визжит отчаянным бесом ведьма-вьюга, нахлобучивая
на голову воротники шуб и шинелей, пудря усы людей и морды скотов, но приветливо светит вверху окошко где-нибудь, даже и в четвертом этаже; в уютной комнатке, при скромных стеариновых свечках, под шумок самовара, ведется согревающий и сердце и душу разговор, читается светлая страница вдохновенного русского поэта, какими наградил Бог свою Россию, и так возвышенно-пылко трепещет молодое сердце юноши, как не случается нигде в других землях и под полуденным роскошным
небом.
То направлял он прогулку свою по плоской вершине возвышений, в виду расстилавшихся внизу долин, по которым повсюду оставались еще большие озера от разлития воды; или же вступал в овраги, где едва начинавшие убираться листьями дерева отягчены птичьими гнездами, — оглушенный карканьем ворон, разговорами галок и граньями грачей, перекрестными летаньями, помрачавшими
небо; или же спускался вниз к поемным местам и разорванным плотинам — глядеть, как с оглушительным шумом неслась повергаться вода
на мельничные колеса; или же пробирался дале к пристани, откуда неслись, вместе с течью воды, первые суда, нагруженные горохом, овсом, ячменем и пшеницей; или отправлялся в поля
на первые весенние работы глядеть, как свежая орань черной полосою проходила по зелени, или же как ловкий сеятель бросал из горсти семена ровно, метко, ни зернышка не передавши
на ту или другую сторону.
Словом, не мог равнодушно выстоять
на балконе никакой гость и посетитель, и после какого-нибудь двухчасового созерцания издавал он то же самое восклицание, как и в первую минуту: «Силы
небес, как здесь просторно!»
И, может быть, в сем же самом Чичикове страсть, его влекущая, уже не от него, и в холодном его существовании заключено то, что потом повергнет в прах и
на колени человека пред мудростью
небес.
Чего нет и что не грезится в голове его? он в
небесах и к Шиллеру заехал в гости — и вдруг раздаются над ним, как гром, роковые слова, и видит он, что вновь очутился
на земле, и даже
на Сенной площади, и даже близ кабака, и вновь пошла по-будничному щеголять перед ним жизнь.
А между тем в существе своем Андрей Иванович был не то доброе, не то дурное существо, а просто — коптитель
неба. Так как уже немало есть
на белом свете людей, коптящих
небо, то почему же и Тентетникову не коптить его? Впрочем, вот в немногих словах весь журнал его дня, и пусть из него судит читатель сам, какой у него был характер.
Негодованье, сожаленье,
Ко благу чистая любовь
И славы сладкое мученье
В нем рано волновали кровь.
Он с лирой странствовал
на свете;
Под
небом Шиллера и Гете
Их поэтическим огнем
Душа воспламенилась в нем;
И муз возвышенных искусства,
Счастливец, он не постыдил:
Он в песнях гордо сохранил
Всегда возвышенные чувства,
Порывы девственной мечты
И прелесть важной простоты.
Друзья мои, что ж толку в этом?
Быть может, волею
небес,
Я перестану быть поэтом,
В меня вселится новый бес,
И, Фебовы презрев угрозы,
Унижусь до смиренной прозы;
Тогда роман
на старый лад
Займет веселый мой закат.
Не муки тайные злодейства
Я грозно в нем изображу,
Но просто вам перескажу
Преданья русского семейства,
Любви пленительные сны
Да нравы нашей старины.
И в одиночестве жестоком
Сильнее страсть ее горит,
И об Онегине далеком
Ей сердце громче говорит.
Она его не будет видеть;
Она должна в нем ненавидеть
Убийцу брата своего;
Поэт погиб… но уж его
Никто не помнит, уж другому
Его невеста отдалась.
Поэта память пронеслась,
Как дым по
небу голубому,
О нем два сердца, может быть,
Еще грустят…
На что грустить?..
Но наше северное лето,
Карикатура южных зим,
Мелькнет и нет: известно это,
Хоть мы признаться не хотим.
Уж
небо осенью дышало,
Уж реже солнышко блистало,
Короче становился день,
Лесов таинственная сень
С печальным шумом обнажалась,
Ложился
на поля туман,
Гусей крикливых караван
Тянулся к югу: приближалась
Довольно скучная пора;
Стоял ноябрь уж у двора.
Финал гремит; пустеет зала;
Шумя, торопится разъезд;
Толпа
на площадь побежала
При блеске фонарей и звезд,
Сыны Авзонии счастливой
Слегка поют мотив игривый,
Его невольно затвердив,
А мы ревем речитатив.
Но поздно. Тихо спит Одесса;
И бездыханна и тепла
Немая ночь. Луна взошла,
Прозрачно-легкая завеса
Объемлет
небо. Всё молчит;
Лишь море Черное шумит…
Морозна ночь, всё
небо ясно;
Светил небесных дивный хор
Течет так тихо, так согласно…
Татьяна
на широкий двор
В открытом платьице выходит,
На месяц зеркало наводит;
Но в темном зеркале одна
Дрожит печальная луна…
Чу… снег хрустит… прохожий; дева
К нему
на цыпочках летит,
И голосок ее звучит
Нежней свирельного напева:
Как ваше имя? Смотрит он
И отвечает: Агафон.
Гонимы вешними лучами,
С окрестных гор уже снега
Сбежали мутными ручьями
На потопленные луга.
Улыбкой ясною природа
Сквозь сон встречает утро года;
Синея блещут
небеса.
Еще прозрачные леса
Как будто пухом зеленеют.
Пчела за данью полевой
Летит из кельи восковой.
Долины сохнут и пестреют;
Стада шумят, и соловей
Уж пел в безмолвии ночей.
Глядишь — и площадь запестрела.
Всё оживилось; здесь и там
Бегут за делом и без дела,
Однако больше по делам.
Дитя расчета и отваги,
Идет купец взглянуть
на флаги,
Проведать, шлют ли
небесаЕму знакомы паруса.
Какие новые товары
Вступили нынче в карантин?
Пришли ли бочки жданных вин?
И что чума? и где пожары?
И нет ли голода, войны
Или подобной новизны?
Гриша обедал в столовой, но за особенным столиком; он не поднимал глаз с своей тарелки, изредка вздыхал, делал страшные гримасы и говорил, как будто сам с собою: «Жалко!.. улетела… улетит голубь в
небо… ох,
на могиле камень!..» и т. п.
В дальнем углу залы, почти спрятавшись за отворенной дверью буфета, стояла
на коленях сгорбленная седая старушка. Соединив руки и подняв глаза к
небу, она не плакала, но молилась. Душа ее стремилась к богу, она просила его соединить ее с тою, кого она любила больше всего
на свете, и твердо надеялась, что это будет скоро.
Я вспомнил луг перед домом, высокие липы сада, чистый пруд, над которым вьются ласточки, синее
небо,
на котором остановились белые прозрачные тучи, пахучие копны свежего сена, и еще много спокойных радужных воспоминаний носилось в моем расстроенном воображении.
Как плавающий в
небе ястреб, давши много кругов сильными крылами, вдруг останавливается распластанный
на одном месте и бьет оттуда стрелой
на раскричавшегося у самой дороги самца-перепела, — так Тарасов сын, Остап, налетел вдруг
на хорунжего и сразу накинул ему
на шею веревку.
Он, можно сказать, плевал
на свое прошедшее и беззаботно предавался воле и товариществу таких же, как сам, гуляк, не имевших ни родных, ни угла, ни семейства, кроме вольного
неба и вечного пира души своей.
Ночь еще только что обняла
небо, но Бульба всегда ложился рано. Он развалился
на ковре, накрылся бараньим тулупом, потому что ночной воздух был довольно свеж и потому что Бульба любил укрыться потеплее, когда был дома. Он вскоре захрапел, и за ним последовал весь двор; все, что ни лежало в разных его углах, захрапело и запело; прежде всего заснул сторож, потому что более всех напился для приезда паничей.