Неточные совпадения
Шли долго ли, коротко ли,
Шли близко ли, далеко ли,
Вот наконец и Клин.
Селенье незавидное:
Что ни
изба — с подпоркою,
Как нищий с костылем,
А с крыш солома скормлена
Скоту. Стоят, как остовы,
Убогие дома.
Ненастной, поздней осенью
Так смотрят гнезда галочьи,
Когда галчата вылетят
И ветер придорожные
Березы обнажит…
Народ в
полях — работает.
Заметив за селением
Усадьбу
на пригорочке,
Пошли пока — глядеть.
— Нет, как хотите, но я бы не мог жить здесь! — Он тыкал тросточкой вниз
на оголенные
поля в черных полосах уже вспаханной земли,
на избы по берегам мутной реки, запутанной в кустарнике.
На другой день опять она ушла с утра и вернулась вечером. Райский просто не знал, что делать от тоски и неизвестности. Он караулил ее в саду, в
поле, ходил по деревне, спрашивал даже у мужиков, не видали ли ее, заглядывал к ним в
избы, забыв об уговоре не следить за ней.
Озираясь
на деревню, она видела — не цветущий, благоустроенный порядок домов, а лишенный надзора и попечения ряд полусгнивших
изб — притон пьяниц, нищих, бродяг и воров.
Поля лежат пустые, поросшие полынью, лопухом и крапивой.
Ошибка славян состояла в том, что им кажется, что Россия имела когда-то свойственное ей развитие, затемненное разными событиями и, наконец, петербургским периодом. Россия никогда не имела этого развития и не могла иметь. То, что приходит теперь к сознанию у нас, то, что начинает мерцать в мысли, в предчувствии, то, что существовало бессознательно в крестьянской
избе и
на поле, то теперь только всходит
на пажитях истории, утучненных кровью, слезами и потом двадцати поколений.
В их
избе нет никакой мебели, и только
на полу лежит перина.
Или входишь в
избу, и намека нет
на мебель, печь голая, а
на полу у стен рядышком сидят черкесы, одни в шапках, другие с непокрытыми стрижеными и, по-видимому, очень жесткими головами, и смотрят
на меня не мигая.
Не убивала бы я мужа, а ты бы не поджигал, и мы тоже были бы теперь вольные, а теперь вот сиди и жди ветра в
поле, свою женушку, да пускай вот твое сердце кровью обливается…» Он страдает,
на душе у него, по-видимому, свинец, а она пилит его и пилит; выхожу из
избы, а голос ее всё слышно.
Галкино-Враское представляет из себя тогда Венецию и ездят по нем
на аинских лодках; в
избах, построенных
на низине,
пол бывает залит водой.
Допустим, что хозяева со своими женами и детьми, как ирландцы, питаются одним картофелем и что им хватает его
на круглый год; но что едят те 241 поселенцев и 358 каторжных обоего
пола, которые проживают в
избах в качестве сожителей, сожительниц, жильцов и работников?
— Четыре стены, до половины покрытые, так, как и весь потолок, сажею;
пол в щелях,
на вершок, по крайней мере, поросший грязью; печь без трубы, но лучшая защита от холода, и дым, всякое утро зимою и летом наполняющий
избу; окончины, в коих натянутый пузырь смеркающийся в полдень пропускал свет; горшка два или три (счастливая
изба, коли в одном из них всякий день есть пустые шти!).
Изба была оклеена обоями
на городскую руку;
на полу везде половики; русская печь закрыта ситцевым пологом. Окна и двери были выкрашены, а вместо лавок стояли стулья. Из передней
избы небольшая дверка вела в заднюю маленьким теплым коридорчиком.
Сам старик жил в передней
избе, обставленной с известным комфортом:
на полу домотканые половики из ветоши, стены оклеены дешевенькими обоями, русская печь завешена ситцевой занавеской, у одной стены своей, балчуговской, работы березовый диван и такие же стулья, а
на стене лубочные картины.
Теперь запричитала Лукерья и бросилась в свою заднюю
избу, где
на полу спали двое маленьких ребятишек. Накинув
на плечи пониток, она вернулась, чтобы расспросить старика, что и как случилось, но Коваль уже спал
на лавке и, как бабы ни тормошили его, только мычал. Старая Ганна не знала, о ком теперь сокрушаться: о просватанной Федорке или о посаженном в машинную Терешке.
Отчаянная свалка прекратилась только с появлением
на поле битвы Петра Елисеича. Народ бросился врассыпную, а в кругу остались лежавшие пластом Терешка-казак и Макар Горбатый. Их так замертво и снесли в ближайшую
избу.
Все там было свое как-то: нажгут дома,
на происшествие поедешь, лошадки фыркают, обдавая тонким облаком взметенного снега, ночь в
избе,
на соломе, спор с исправником, курьезные извороты прикосновенных к делу крестьян, или езда теплою вешнею ночью, проталины, жаворонки так и замирают, рея в воздухе, или, наконец, еще позже, едешь и думаешь… тарантасик подкидывает, а
поле как посеребренное, и по нем ходят то тяжелые драхвы, то стальнокрылые стрепеты…
Погода стояла мокрая или холодная, останавливаться в
поле было невозможно, а потому кормежки и ночевки в чувашских, мордовских и татарских деревнях очень нам наскучили; у татар еще было лучше, потому что у них
избы были белые, то есть с трубами, а в курных
избах чуваш и мордвы кормежки были нестерпимы: мы так рано выезжали с ночевок, что останавливались кормить лошадей именно в то время, когда еще топились печи; надо было лежать
на лавках, чтоб не задохнуться от дыму, несмотря
на растворенную дверь.
— Выпьемте, а то обидится, — шепнул Миротворский Вихрову. Тот согласился. Вошли уже собственно в
избу к Ивану Кононову; оказалось, что это была почти комната, какие обыкновенно бывают у небогатых мещан; но что приятно удивило Вихрова, так это то, что в ней очень было все опрятно: чистая стояла в стороне постель, чистая скатерть положена была
на столе,
пол и подоконники были чисто вымыты, самовар не позеленелый, чашки не загрязненные.
Не по нраву ей, что ли, это пришлось или так уж всем естеством баба пагубная была — только стала она меня оберегаться.
На улице ли встретит — в
избу хоронится, в
поле завидит — назад в деревню бежит. Стал я примечать, что и парни меня будто
на смех подымают; идешь это по деревне, а сзади тебя то и дело смех да шушуканье."Слышь, мол, Гаранька, ночесь Парашка от тоски по тебе задавиться хотела!"Ну и я все терпел; терпел не от робости, а по той причине, что развлекаться мне пустым делом не хотелось.
Иду я к Власу, а сам дорогой все думаю: господи ты боже наш! что же это такое с нам будет, коли да не оживет она? Господи! что же, мол, это будет! ведь засудят меня
на смерть, в остроге живьем, чать, загибнешь: зачем, дескать, мертвое тело в
избе держал! Ин вынести ее за околицу в
поле — все полегче, как целым-то миром перед начальством в ответе будем.
Между тем наш поезд
на всех парах несся к Кенигсбергу; в глазах мелькали разноцветные
поля, луга, леса и деревни. Физиономия крестьянского двора тоже значительно видоизменилась против довержболовской.
Изба с выбеленными стенами и черепичной крышей глядела веселее, довольнее, нежели довержболовский почерневший сруб с всклокоченной соломенной крышей. Это было жилище,а не
изба в той форме, в какой мы, русские, привыкли себе ее представлять.
— Я про Кириллова. Мы с ним там четыре месяца в
избе на полу пролежали.
— Назад,
на родину!.. — сказал Матвей страстно. — Видите ли, дома я продал и
избу, и коня, и
поле… А теперь готов работать, как вол, чтобы вернуться и стать хоть последним работником там, у себя
на родной стороне…
Предвкушая возможность вытянуться
на лавке или хоть
на полу в теплой
избе, захожу в
избу… в одну… в другую… в третью…
Кирша вошел и расположился преспокойно в переднем углу. Когда же приказчик, а за ним молодые и вся свадебная компания перебрались понемногу в
избу, то взоры обратились
на уродливую старуху, которая, сидя
на полатях, покачивалась из стороны в сторону и шептала какие-то варварские слова. Кирша заметил
на полу, под самыми полатями, несколько снопов соломы, как будто без намерения брошенных, которые тотчас напомнили ему, чем должна кончиться вся комедия.
Далее вы входите в большую, просторную комнату, занимающую весь флигель, если не считать сеней. Стены здесь вымазаны грязно-голубою краской, потолок закопчен, как в курной
избе, — ясно, что здесь зимой дымят печи и бывает угарно. Окна изнутри обезображены железными решетками.
Пол сер и занозист. Воняет кислою капустой, фитильною гарью, клопами и аммиаком, и эта вонь в первую минуту производит
на вас такое впечатление, как будто вы входите в зверинец.
Наконец он встал из-за стола, вышел из
избы, выслал зачем-то батрака Герасима, который спал
на полу подле самовара, приложил глаза к скважине перегородки и крикнул приемыша.
Петр и жена его, повернувшись спиной к окнам, пропускавшим лучи солнца, сидели
на полу;
на коленях того и другого лежал бредень, который, обогнув несколько раз
избу, поднимался вдруг горою в заднем углу и чуть не доставал в этом месте до люльки, привешенной к гибкому шесту, воткнутому в перекладину потолка.
По мере приближения к жилищу рыбака мальчик заметно обнаруживал менее прыткости; устремив, несколько исподлобья, черные любопытные глаза
на кровлю
избы и недоверчиво перенося их время от времени
на Акима, он следовал, однако ж, за последним и даже старался подойти к нему ближе. Наконец они перешли ручей и выровнялись за огородом. Заслышав голоса, раздавшиеся
на лицевой стороне
избы, мальчик подбежал неожиданно к старику и крепко ухватил его за
полу сермяги.
Епифан поклонился, пробормотал: «здравия желаем, васясо», особенно-нежно выговаривая последнее слово, и глаза его мгновенно обежали всю фигуру барина,
избу,
пол и потолок, не останавливаясь ни
на чем; потом он торопливо подошел к полатям, стащил оттуда зипун и стал надевать его.
До Кумыша чусовское население можно назвать горнозаводским, за исключением некоторых деревень, где промышляют звериной или рыбной ловлей; ниже начинается сельская полоса — с
полями, нивами и поемными лугами. Несколько сел чисто русского типа, с рядом
изб и белой церковью в центре, красиво декорируют реку; иногда такое село, поставленное
на крутом берегу, виднеется верст за тридцать.
Действительно, весь
пол в сенях был занят спящими вповалку бурлаками. Даже из дверей
избы выставлялись какие-то ноги в лаптях: значит, в
избе не хватало места для всех. Слышался тяжелый храп, кто-то поднял голову, мгновение посмотрел
на нас и опять бессильно опустил ее. Мы попали в самый развал сна, когда все спали, как зарезанные.
Из окна чердака видна часть села, овраг против нашей
избы, в нем — крыши бань, среди кустов. За оврагом — сады и черные
поля; мягкими увалами они уходили к синему гребню леса,
на горизонте. Верхом
на коньке крыши бани сидел синий мужик, держа в руке топор, а другую руку прислонил ко лбу, глядя
на Волгу, вниз. Скрипела телега, надсадно мычала корова, шумели ручьи. Из ворот
избы вышла старуха, вся в черном, и, оборотясь к воротам, сказала крепко...
Через несколько минут страшная сцена совершилась
на могилковском дворе. Двое лакеев несли бесчувственную Анну Павловну
на руках; сзади их шел мальчик с чемоданом. Дворовые женщины и даже мужики, стоя за углами своих
изб, навзрыд плакали, провожая барыню. Мановский стоял
на крыльце;
на лице его видна была бесчувственная холодность. Мщение его было удовлетворено. Он знал, что обрекал жену или
на нищету, или
на позор. Между тем двое слуг, несших Анну Павловну, прошли могилковское
поле и остановились.
Едва заблистают первые лучи солнца в окнах
избы, зазолотятся свежие, подернутые росою
поля и раздастся звонкое чиликанье воробьев
на кровле, все, от мала до велика, спешили вырваться из душной
избы.
А весною, когда отец и мать, поднявшись с рассветом, уходят в далекое
поле на работу и оставляют его одного-одинехонького вместе с хилою и дряхлою старушонкой-бабушкой, столько же нуждающейся в присмотре, сколько и трехлетние внучата ее, — о! тогда, выскочив из
избы, несется он с воплем и криком вслед за ними, мчится во всю прыть маленьких своих ножек по взбороненной пашне, по жесткому, колючему валежнику; рубашонка его разрывается
на части о пни и кустарники, а он бежит, бежит, чтоб прижаться скорее к матери… и вот сбивается запыхавшийся, усталый ребенок с дороги; он со страхом озирается кругом: всюду темень лесная, все глухо, дико; а вот уже и ночь скоро застигнет его… он мечется во все стороны и все далее и далее уходит в чащу бора, где бог весть что с ним будет…
Когда надоедало ходить, я останавливался в кабинете у окна и, глядя через свой широкий двор, через пруд и голый молодой березняк, и через большое
поле, покрытое недавно выпавшим, тающим снегом, я видел
на горизонте
на холме кучу бурых
изб, от которых по белому
полю спускалась вниз неправильной полосой черная грязная дорога.
Глядя
на улыбающегося мужика,
на мальчика с громадными рукавицами,
на избы, вспоминая свою жену, я понимал теперь, что нет такого бедствия, которое могло бы победить этих людей; мне казалось, что в воздухе уже пахнет победой, я гордился и готов был крикнуть им, что я тоже с ними; но лошади вынесли из деревни в
поле, закружил снег, заревел ветер, и я остался один со своими мыслями.
Приехавшие с ним жена Ольга и дочь Саша с недоумением поглядывали
на большую неопрятную печь, занимавшую чуть ли не пол-избы, темную от копоти и мух.
И все ласкали Сашу. Ей уже минуло десять лет, но она была мала ростом, очень худа, и
на вид ей можно было дать лет семь, не больше. Среди других девочек, загоревших, дурно остриженных, одетых в длинные полинялые рубахи, она, беленькая, с большими, темными глазами, с красною ленточкой в волосах, казалась забавною, точно это был зверек, которого поймали в
поле и принесли в
избу.
По древнему обычаю, он испытывает силы в кулачной борьбе и заговаривает свои силы: «Стану я, раб божий, благословясь, пойду перекрестясь из
избы в двери, из ворот в ворота, в чистое
поле в восток, в восточную сторону, к окияну-морю, и
на том святом окияне-море стоит стар мастер, муж святого окияна-моря, сырой дуб креповастый; и рубит тот старый мастер муж своим булатным топором сырой дуб, и как с того сырого дуба щепа летит, такожде бы и от меня (имярек) валился
на сыру землю борец, добрый молодец, по всякий день и по всякий час.
Теперича взять так примерно: женихов поезд въезжает в селенье; дружка сейчас, коли он ловкий, соскочит с саней и бежит к невестиной
избе под окошко с таким приговором: «Стоят наши добрые кони во чистом
поле, при пути, при дороженьке, под синими небесами, под чистыми под звездами, под черными облаками; нет ли у вас
на дворе, сват и сватьюшка, местечка про наших коней?» Из
избы им откликаются: «Милости просим; про ваших коней есть у нас много местов».
Студент и землемер легли
на лавки, головами под образа и ногами врозь. Степан устроился
на полу, около печки. Он потушил лампу, и долго было слышно, как он шептал молитвы и, кряхтя, укладывался. Потом откуда-то прошмыгнула
на кровать Марья, бесшумно ступая босыми ногами. В
избе было тихо. Только сверчок однообразно, через каждые пять секунд, издавал свое монотонное, усыпляющее цырканье, да муха билась об оконное стекло и настойчиво жужжала, точно повторяя все одну и ту же докучную, бесконечную жалобу.
У меня
на душе было беспокойно и тяжко; не люблю показываться людям в таком виде — поэтому я миновал призывный огонёк в окне Вариной
избы и снова вышел в
поле, к мельницам.
В
избе у них было тесно, жарко, и везде были дети —
на полу,
на окнах,
на печке…
Скотоводство держал большое-с, и поэтому земля была удобрена, пропахана, как пух; все это, знаете, при собственном глазе; рожь иные годы сам-пятнадцать приходила, а это по нашим местам не у всех бывает; выезд у него, знаете, был хоть и деревенский, но щегольской; люди одеты всегда чисто, опрятно; раз пять в год он непременно ночью обежит по всем
избам и осмотрит, чтобы никто из людей не валялся
на полушубках или
на голом
полу и чтобы у всех были войлочные тюфяки, — вот до каких тонкостей доходил в хозяйстве!
Паранька одна воротилась. Кошкой крадучись, неслышными стопами пробралась она пó мосту [Мостом называют большие холодные сени между переднею и заднею
избами, в иных местах — только
пол в этих сенях.] к чулану, где у нее с сестрой постель стояла. Как
на грех скрипнула половица. Трифон услыхал и крикнул дочь.
Агашка вскрикнула и, не попав
на приставную лестницу, свалилась прямо с потолка
избы на пол сеней, а когда прибежала в горницу, то заговорила, что «
на птичной
избе под застрехой в хворостинах, близко к трубе, сидит что-то страшное».
Мать не поверила, но как увидала, сама испугалась и заперла сени и дверь в
избу. Ужи проползли под ворота и вползли в сени, но не могли пройти в
избу. Тогда они выползли назад, все вместе свернулись клубком и бросились в окно. Они разбили стекло, упали
на пол в
избу и поползли по лавкам, столам и
на печку. Маша забилась в угол
на печи, но ужи нашли ее, стащили оттуда и повели к воде.
Ночью в
избе слабо светил ночник. Настасья и человек десять ямщиков с громким храпом спали
на полу и по лавкам. Один больной слабо кряхтел, кашлял и ворочался
на печи. К утру он затих совершенно.