Неточные совпадения
Только горами не двигали,
А
на редуты как прыгали!
Зайцами, белками, дикими кошками,
Там и простился я с
ножками,
С адского грохоту, свисту оглох,
С русского голоду чуть не подох!
— Это наше русское равнодушие, — сказал Вронский, наливая воду из ледяного графина в тонкий стакан
на ножке, — не чувствовать обязанностей, которые налагают
на нас наши права, и потому отрицать эти обязанности.
— С Турками, — спокойно улыбаясь, отвечал Сергей Иванович, выпроставши беспомощно двигавшую
ножками, почерневшую от меда пчелу и ссаживая ее с ножа
на крепкий осиновый листок.
Она положила, согнувши, левую руку
на его плечо, и маленькие
ножки в розовых башмаках быстро, легко и мерно задвигались в такт музыки по скользкому паркету.
Для чего этим трем барышням нужно было говорить через день по-французски и по-английски; для чего они в известные часы играли попеременкам
на фортепиано, звуки которого слышались у брата наверху, где занимались студенты; для чего ездили эти учителя французской литературы, музыки, рисованья, танцев; для чего в известные часы все три барышни с М-llе Linon подъезжали в коляске к Тверскому бульвару в своих атласных шубках — Долли в длинной, Натали в полудлинной, а Кити в совершенно короткой, так что статные
ножки ее в туго-натянутых красных чулках были
на всем виду; для чего им, в сопровождении лакея с золотою кокардой
на шляпе, нужно было ходить по Тверскому бульвару, — всего этого и многого другого, что делалось в их таинственном мире, он не понимал, но знал, что всё, что там делалось, было прекрасно, и был влюблен именно в эту таинственность совершавшегося.
Но когда его обнажили и мелькнули тоненькие-тоненькие ручки,
ножки, шафранные, тоже с пальчиками, и даже с большим пальцем, отличающимся от других, и когда он увидал, как, точно мягкие пружинки, Лизавета Петровна прижимала эти таращившиеся ручки, заключая их в полотняные одежды,
на него нашла такая жалость к этому существу и такой страх, что она повредит ему, что он удержал ее за руку.
Перебирать все эти пухленькие
ножки, натягивая
на них чулочки, брать в руки и окунать эти голенькие тельца и слышать то радостные, то испуганные визги; видеть эти задыхающиеся, с открытыми, испуганными и веселыми глазами, лица, этих брызгающихся своих херувимчиков, было для нее большое наслаждение.
— Может быть. Едут
на обед к товарищу, в самом веселом расположении духа. И видят, хорошенькая женщина обгоняет их
на извозчике, оглядывается и, им по крайней мере кажется, кивает им и смеется. Они, разумеется, зa ней. Скачут во весь дух. К удивлению их, красавица останавливается у подъезда того самого дома, куда они едут. Красавица взбегает
на верхний этаж. Они видят только румяные губки из-под короткого вуаля и прекрасные маленькие
ножки.
И Корсунский завальсировал, умеряя шаг, прямо
на толпу в левом углу залы, приговаривая: «pardon, mesdames, pardon, pardon, mesdames» и, лавируя между морем кружев, тюля и лент и не зацепив ни за перышко, повернул круто свою даму, так что открылись ее тонкие
ножки в ажурных чулках, а шлейф разнесло опахалом и закрыло им колени Кривину.
Она была
на угле и, тупо поставив узкие
ножки в высоких ботинках, видимо робея, катилась к нему.
Он не узнавал своей комнаты, глядя снизу
на выгнутые
ножки стола,
на корзинку для бумаг и тигровую шкуру.
Платье не теснило нигде, нигде не спускалась кружевная берта, розетки не смялись и не оторвались; розовые туфли
на высоких, выгнутых каблуках не жали, а веселили
ножку.
Мери сидела
на своей постели, скрестив
на коленях руки; ее густые волосы были собраны под ночным чепчиком, обшитым кружевами; большой пунцовый платок покрывал ее белые плечики, ее маленькие
ножки прятались в пестрых персидских туфлях.
Совершенно успокоившись и укрепившись, он с небрежною ловкостью бросился
на эластические подушки коляски, приказал Селифану откинуть кузов назад (к юрисконсульту он ехал с поднятым кузовом и даже застегнутой кожей) и расположился, точь-в-точь как отставной гусарский полковник или сам Вишнепокромов — ловко подвернувши одну
ножку под другую, обратя с приятностью ко встречным лицо, сиявшее из-под шелковой новой шляпы, надвинутой несколько
на ухо.
Приезд гостьи разбудил собачонок, спавших
на солнце: мохнатую Адель, беспрестанно путавшуюся в собственной шерсти, и кобелька Попури
на тоненьких
ножках.
Он непринужденно и ловко разменялся с некоторыми из дам приятными словами, подходил к той и другой дробным, мелким шагом, или, как говорят, семенил
ножками, как обыкновенно делают маленькие старички щеголи
на высоких каблуках, называемые мышиными жеребчиками, забегающие весьма проворно около дам.
Поцелуй совершился звонко, потому что собачонки залаяли снова, за что были хлопнуты платком, и обе дамы отправились в гостиную, разумеется голубую, с диваном, овальным столом и даже ширмочками, обвитыми плющом; вслед за ними побежали, ворча, мохнатая Адель и высокий Попури
на тоненьких
ножках.
Окончив речь, гость с обворожительной приятностью подшаркнул
ножкой и, несмотря
на полноту корпуса, отпрыгнул тут же несколько назад с легкостью резинного мячика.
Тут только, оглянувшись вокруг себя, он заметил, что они ехали прекрасною рощей; миловидная березовая ограда тянулась у них справа и слева. Между дерев мелькала белая каменная церковь. В конце улицы показался господин, шедший к ним навстречу, в картузе, с суковатой палкой в руке. Облизанный аглицкий пес
на высоких
ножках бежал перед ним.
Насыщенные богатым летом, и без того
на всяком шагу расставляющим лакомые блюда, они влетели вовсе не с тем, чтобы есть, но чтобы только показать себя, пройтись взад и вперед по сахарной куче, потереть одна о другую задние или передние
ножки, или почесать ими у себя под крылышками, или, протянувши обе передние лапки, потереть ими у себя над головою, повернуться и опять улететь, и опять прилететь с новыми докучными эскадронами.
Дианы грудь, ланиты Флоры
Прелестны, милые друзья!
Однако
ножка Терпсихоры
Прелестней чем-то для меня.
Она, пророчествуя взгляду
Неоцененную награду,
Влечет условною красой
Желаний своевольный рой.
Люблю ее, мой друг Эльвина,
Под длинной скатертью столов,
Весной
на мураве лугов,
Зимой
на чугуне камина,
На зеркальном паркете зал,
У моря
на граните скал.
Когда ж и где, в какой пустыне,
Безумец, их забудешь ты?
Ах,
ножки,
ножки! где вы ныне?
Где мнете вешние цветы?
Взлелеяны в восточной неге,
На северном, печальном снеге
Вы не оставили следов:
Любили мягких вы ковров
Роскошное прикосновенье.
Давно ль для вас я забывал
И жажду славы и похвал,
И край отцов, и заточенье?
Исчезло счастье юных лет,
Как
на лугах ваш легкий след.
Увы,
на разные забавы
Я много жизни погубил!
Но если б не страдали нравы,
Я балы б до сих пор любил.
Люблю я бешеную младость,
И тесноту, и блеск, и радость,
И дам обдуманный наряд;
Люблю их
ножки; только вряд
Найдете вы в России целой
Три пары стройных женских ног.
Ах! долго я забыть не мог
Две
ножки… Грустный, охладелый,
Я всё их помню, и во сне
Они тревожат сердце мне.
Замечание это заставило меня покраснеть; я перевернулся
на одной
ножке, щелкнул пальцами и припрыгнул, желая ей этим дать почувствовать, что она еще не знает хорошенько, какой я действительно молодчик.
В числе предметов, лежавших
на полочке Карла Иваныча, был один, который больше всего мне его напоминает. Это — кружок из кардона, вставленный в деревянную
ножку, в которой кружок этот подвигался посредством шпеньков.
На кружке была наклеена картинка, представляющая карикатуры какой-то барыни и парикмахера. Карл Иваныч очень хорошо клеил и кружок этот сам изобрел и сделал для того, чтобы защищать свои слабые глаза от яркого света.
Как мило она улыбалась, когда в chaîne [шен, жетэ-ассамбле — фигуры в танце.] подавала мне ручку! как мило, в такт прыгали
на головке ее русые кудри, и как наивно делала она jeté-assemblé1 своими крошечными
ножками!
Татарка наклонилась и подняла с земли оставленный медный светильник
на тонкой высокой
ножке, с висевшими вокруг ее
на цепочках щипцами, шпилькой для поправления огня и гасильником.
Лонгрен поехал в город, взял расчет, простился с товарищами и стал растить маленькую Ассоль. Пока девочка не научилась твердо ходить, вдова жила у матроса, заменяя сиротке мать, но лишь только Ассоль перестала падать, занося
ножку через порог, Лонгрен решительно объявил, что теперь он будет сам все делать для девочки, и, поблагодарив вдову за деятельное сочувствие, зажил одинокой жизнью вдовца, сосредоточив все помыслы, надежды, любовь и воспоминания
на маленьком существе.
Не далее как в пяти шагах, свернувшись, подобрав одну
ножку и вытянув другую, лежала головой
на уютно подвернутых руках утомившаяся Ассоль.
На камнях и
на земляном полу росли серые грибы с тонкими
ножками; везде — плесень, мох, сырость, кислый удушливый запах.
В ожидании, пока ему переменят рубашку, которую предстояло ночью же вымыть, мальчик сидел
на стуле молча, с серьезною миной, прямо и недвижимо, с протянутыми вперед
ножками, плотно вместе сжатыми, пяточками к публике, а носками врозь.
— Босенькая! Босенькая! — бормотал он, полоумным взглядом указывая
на босые
ножки девочки.
Тот черномазенький,
на ножках журавлиных,
Не знаю, как его зовут,
Куда ни сунься: тут, как тут,
В столовых и в гостиных.
Барин вздохнул и присел
на скамеечку. Познакомим с ним читателя, пока он сидит, подогнувши под себя
ножки и задумчиво поглядывая кругом.
Лестница заскрипела под быстрыми шагами… Он оттолкнул ее от себя прочь и откинулся головой
на подушку. Дверь растворилась — и веселый, свежий, румяный появился Николай Петрович. Митя, такой же свежий и румяный, как и отец, подпрыгивал в одной рубашечке
на его груди, цепляясь голыми
ножками за большие пуговицы его деревенского пальто.
Затем он подумал, что Варвара довольно широко, но не очень удачно тратила деньги
на украшение своего жилища. Слишком много мелочи, вазочек, фигурок из фарфора, коробочек. Вот и традиционные семь слонов из кости, из черного дерева, один — из топаза. Самгин сел к маленькому столику с кривыми позолоченными
ножками, взял в руки маленького топазового слона и вспомнил о семерке авторов сборника «Вехи».
Даже и после этого утверждения Клим не сразу узнал Томилина в пыльном сумраке лавки, набитой книгами. Сидя
на низеньком, с подрезанными
ножками стуле, философ протянул Самгину руку, другой рукой поднял с пола шляпу и сказал в глубину лавки кому-то невидимому...
Снимая пальто, Самгин отметил, что кровать стоит так же в углу, у двери, как стояла там,
на почтовой станции. Вместо лоскутного одеяла она покрыта клетчатым пледом. За кроватью, в ногах ее, карточный стол с кривыми
ножками,
на нем — лампа, груда книг, а над ним — репродукция с Христа Габриеля Макса.
В потолок сверху трижды ударили чем-то тяжелым,
ножкой стула, должно быть. Туробоев встал, взглянул
на Клима, как
на пустое место, и, прикрепив его этим взглядом к окну, ушел из комнаты.
Пузатый комод и
на нем трюмо в форме лиры, три неуклюжих стула, старенькое
на низких
ножках кресло у стола, под окном, — вот и вся обстановка комнаты. Оклеенные белыми обоями стены холодны и голы, только против кровати — темный квадрат небольшой фотографии: гладкое, как пустота, море, корма баркаса и
на ней, обнявшись, стоят Лидия с Алиной.
«Бедно живет», — подумал Самгин, осматривая комнатку с окном в сад; окно было кривенькое, из четырех стекол, одно уже зацвело, значит — торчало в раме долгие года. У окна маленький круглый стол, накрыт вязаной салфеткой. Против кровати — печка с лежанкой, близко от печи комод, шкатулка
на комоде, флаконы, коробочки, зеркало
на стене. Три стула, их манерно искривленные
ножки и спинки, прогнутые плетеные сиденья особенно подчеркивали бедность комнаты.
— Не
на чем. Ты — уродливо умен, так я тебя вижу издавна, с детства. Но — слушай, Клим Иванович, я не… весь чувствую, что мне надо быть богатым. Иногда — даже довольно часто — мне противно представить себя богатым, вот эдакого,
на коротеньких
ножках. Будь я красив, я уже давно был бы первостатейным мерзавцем. Ты — веришь мне?
Трифонов, поставив клетчатую
ножку на борт, все еще препирался с казаком.
На другой день, утром, он сидел в большом светлом кабинете, обставленном черной мебелью; в огромных шкафах нарядно блестело золото корешков книг, между Климом и хозяином кабинета — стол
на толстых и пузатых
ножках, как
ножки рояля.
— Не знаю, — ответил Самгин, следя, как мимо двери стремительно мелькают цветисто одетые люди, а двойники их, скользнув по зеркалу, поглощаются серебряной пустотой. Подскакивая
на коротеньких
ножках, пронеслась Любаша в паре с Гансом Саксом, за нею китаец промчал Татьяну.
Пред ними подскакивал и качался
на тонких
ножках защитник, небольшой человек с выпученным животом и седым коком
на лысоватой голове; он был похож
на петуха и обладал раздражающе звонким голосом.
— Вспомните-ко вчерашний день, хотя бы с Двенадцатого года, а после того — Севастополь, а затем — Сан-Стефано и в конце концов гордое слово императора Александра Третьего: «Один у меня друг, князь Николай черногорский». Его, черногорского-то, и не видно
на земле, мошка он в Европе, комаришка, да-с! Она, Европа-то, если вспомните все ее грехи против нас, именно — Лихо. Туркам — мирволит, а величайшему народу нашему
ножку подставляет.
Он взглянул
на Клима, постукивая
ножкой по мрамору, и спросил...
В эту секунду хлопнул выстрел. Самгин четко видел, как вздрогнуло и потеряло цвет лицо Тагильского, видел, как он грузно опустился
на стул и вместе со стулом упал
на пол, и в тишине, созданной выстрелом, заскрипела, сломалась
ножка стула. Затем толстый негромко проговорил...
Пришел я, хочу сесть, а он пододвигает мне странного вида легкий стульчик,
на тонких, золоченых
ножках, с бархатным сидением: садитесь пожалуйста!